Получив в свое ведение дело политического розыска в Поволжье, я, конечно, стал стремиться к тому, чтобы поставить его возможно лучше во всех тех губернских жандармских управлениях, которые в отношении этого розыска были мне подчинены. Я, конечно, понимал, будучи уже знаком с начальниками этих управлений, что они сами являются главной помехой к тому, чтобы розыск шел успешно. Я понимал, что девять десятых из них надо было немедленно удалить на покой, а остальную незначительную часть учить и учить.

Поводов для удаления представлялось, собственно говоря, необозримое количество. Каждая моя поездка по поволжским губерниям приносила в результате много данных для немедленного удаления чуть ли не каждого из посещенных мной начальников управлений, и если удаление не состоялось, то только из-за рокового влияния на судьбы политического розыска в России и на состав чинов его со стороны штаба Отдельного корпуса жандармов.

Со времени перевода в Саратов Поволжского районного охранного отделения я оставил за собой непосредственное руководство той частью секретной агентуры, что освещала деятельность Партии социалистов-революци-онеров. Я постоянно подкреплял ее новыми сотрудниками и, как упоминал ранее, имел даже свою агентуру среди тогдашней парижской эсеровской эмиграции, переданной мною затем, по распоряжению Департамента, в его ведение. Мое руководство розыском в Поволжье опиралось не только на отвлеченные данные и соображения, но всегда на живой, своевременный и точный материал, получаемый мной от осведомленной секретной агентуры.

Таким образом, если, например, какой нибудь ловкач из подведомственных мне начальников губернских жандармских управлений присылал мне (что он обязан был сделать) такую копию телеграммы, посланной им директору Департамента полиции: «Предупредите председателя Совета министров, что из Самары в Петербург для совершения террористического акта против него выехал рабочий такой-то», я срочно, телеграммой же, запраши-

мемуарах

вал этого начальника, от кого из его сотрудников поступили сведения, послужившие основанием к посылке телеграммы. Следовал телеграммой же ответ, из которого я часто убеждался, что сотрудник никчемный и что сведения им выдуманы. Принимая это во внимание, я, смело беря на себя ответственность, телеграфировал в Департамент, что сведения о покушении на председателя Совета министров не заслуживают доверия. Так оно и оказывалось. Когда я, в результате, запрашивал ловкача, стремившегося создать себе репутацию «осведомленного», о причинах такой несерьезной тревоги, то получал ответ, что «лучше все-таки предупредить начальство, пусть примут меры!». Бороться с этим наивным ловкачеством было не так легко.

Были случаи, когда начальник управления начинал присылать мне агентурные записки, где сообщалось, что примерно в ноябре 1910 года Поволжский областной комитет эсеров в Саратове (такового тогда не существовало вовсе) прислал в местный комитет (какового тоже тогда быть не могло) такой-то шифр и такое-то предложение. Я отвечал кратко. «Передайте вашему сотруднику, сообщившему вам сведения о Поволжском областном комитете партии и другие данные, что все является плодом его вымысла для придания себе значения в ваших глазах и получения большего вознаграждения; в случае повторения таких попыток вводить вас в заблуждение ему будет отказано в продолжении сотрудничества, а имя его будет внесено в специальный циркуляр о шантажистах!»

Такой и подобной перепиской полны были дела Поволжского районного охранного отделения, которым я руководил с 1909 по 1912 год. Нетрудно представить себе, какой «любовью» я стал пользоваться у начальников управлений!

Опишу и несколько моих инспекционных поездок по губерниям Поволжья.

Насколько я помню, событие, о котором я расскажу, относится к концу 1909 года. В это время группа бандитов, прикрывавшаяся именем какой-то, кажется максималистской, организации, совершила ограбление, захватив значительную казенную денежную сумму, не помню, у какого именно учреждения, и совершила террористический акт в отношении начальника местной тюрьмы, ранив его выстрелами из револьвера. От начальника Астраханского жандармского управления, полковника Бураго, в то время дослуживавшего свой срок службы, поступили какие-то очень невразумительные сведения. Телеграфным распоряжением директора Департамента мне было предложено выехать в Астрахань, проверить на месте агентуру и по возможности принять меры к ликвидации преступной группы. Я немедлен-

РоссшКмемуарах

но выехал в Астрахань. Железнодорожная линия от Царицына до Астрахани встречала большими испытаниями всякого едущего даже по первому классу. Пыль, залетавшая во все щели, утомительный пустынный пейзаж, редкие и тоже пустынные станции - все было серо, грязно и скучно. Любопытно только было увидеть на улицах Царицына верблюда под вьюком.

У Астрахани потянулись затоны, заборы, опять затоны с характерным запахом гнилой рыбы и опять заборы и заборы. В Астрахани я почти не заметил парадных входов в дома. Обычно надо было войти в калитку забора, пройти двором, и только тогда можно было войти в дом - боковым входом. Город был своеобразный.

В губернском жандармском управлении я застал двух-трех заспанных и вялых не то писарей, не то жандармских унтер-офицеров и молодого, недавно назначенного адъютанта. Я был в штатском платье, представился адъютанту, предъявил свои удостоверения и копию телеграммы директора Департамента, посылавшей меня в Астрахань. Через несколько минут все зашевелилось. Явился и полковник Бураго, уже разваливающийся, пожилой, даже очень пожилой полковник, с лысиной и подкрашенными подусниками; он был очень встревожен моим приездом. Я попросил его прежде всего дать мне возможность ознакомиться со всеми материалами, что могли быть у него в управлении и которые хоть с какой-либо стороны могли относиться к интересующим меня событиям.

Писаря управления, видимо несколько более, чем их начальник, ознакомленные с делом, разложили передо мной несколько папок. Я углубился в изучение их. В отдельных агентурных записках, в отрывочных и неполных данных по наружному наблюдению мелькали кое-где нити, которые при более внимательном отношении к делу могли бы связать разрозненные данные в определенное целое. Оказалось, что начальник управления содержит в местной тюрьме какого-то юнца, который известен управлению своей неблагонадежностью. Арестован он был недавно и числился за губернским жандармским управлением. В деле имелся его первоначальный опрос, произведенный в порядке Положения о государственной охране, во время которого задержанный от всего отказывался: знать не знаю. Секретной агентуры у начальника управления в наличии не оказывалось. «Пошехонье», да и только!

Провозившись весь день над рассмотром дел в управлении и стараясь распутать цепь событий, я время от времени задавал вопросы равнодушным и сонным писарям и стремился заинтересовать делом адъютанта. Но писаря не обнаруживали никакого интереса к моим изысканиям, а адъютант просто ничего не знал и не понимал, что мне от него нужно.

Россшг^^в мемуарах

Меня позвали на обед к полковнику Бураго. Очень гостеприимные хозяева, как сам добродушный полковник, так и его молодая и миленькая, тоже очень провинциальная супруга, накормили меня хорошим рыбным астраханским обедом, а я поднес хозяйке заботливо на этот предмет привезенную коробку конфет. Бураго рассказал мне о своей прежней службе начальника жандармской команды - кажется, в Харькове, в должности, заведомо очень спокойной. Мы мирно проболтали часа два. Я объявил ему о своем намерении проехать попозже вечером в тюрьму и лично опросить задержанного им юнца.

Часов около десяти вечера я приехал в местную тюрьму и в предоставленной мне довольно поместительной камере, видимо предназначенной для свидании с арестантами, устроился для допроса. Привели арестованного - не помню теперь его фамилии - лет девятнадцати, с м amp;товыразительной физиономией. Я стал с ним беседовать, применяя приемы, которыми я часто с успехом пользовался, будучи офицером резерва в Петербургском губернском жандармском управлении.