Скоро, однако, Скороходов-старик ухитрился: ударить Петра оглоблей по ногам, сбил на землю и принялся колотить. Тут уж и коммунары побросали воза и пришли Петру на помощь. Оглоблю у старика отняли, а Петра подняли на ноги.

Петр, хоть ему и плохо пришлось, поднялся и закричал:

— Подожди, подожди, папаша-храпоидол! Выселим тебя из Чижей. Походишь по-миру с ручкой!

А старик Скороходов бил себя в грудь и еще громче кричал:

— Против отца идешь, ехидна! Хаму подражаешь! Ладно! Я тебя весной в рог согну.

Вся деревня была на стороне Петра. Все знали, что старик занимается ростовщичеством. Петр был безвреднее, хоть и тянул руку отца. Мужики после драки рады были посмеяться над Скороходовым. Кричали ему:

— Подожди, Пал Палыч. Доберемся до твоих: мешочков. Все твои делишки на свежую воду выведем.

Коммунары тоже посмеялись над даровым зрелищем, а когда все утихло, тронулись дальше. Но рано уехали. Потом мужики говорили, что Скороходовы еще два раза принимались драться, и оба раза на улице.

Скоро после этого в Починки к Капралову приехал Петр Скороходов. Попросил собрать совет коммуны, показывал следы от отцовских побоев, даже штаны засучивал. Потом завел длинный разговор. Говорил, что поссорился с отцом на вечные времена и хочет в Чижах организовать коммуну, под названием «Умная инициатива». Списал устав на бумажку и расспрашивал Капралова, где и как в городе можно получить землю. Ребята отвечали ему охотно, понимали, что «Новой Америке» легче работать будет, если по соседству еще коммуна образуется. Петр угощал всех Яшкиным табаком, который был у него раскрошен, как махорка, но от этого вкуса не потерял. Очень ругал отца и приглашал ребят к себе в гости.

Когда он уехал, Капралов восторженно закричал:

— Во, видели, ребята! Все деревни по нашим следам тронулись. Лиха беда — начало…

В феврале всколыхнулись деревни по случаю перевыборов в советы.

В Чижи приезжал оратор из города, и было там большое собрание. Коммунары пошли все. Оратор говорил о текущем моменте, о повышении урожайности и советовал образовывать коммуны. Капралов и Николка Чурасов беседовали с ним отдельно в сторонке. Просили поторопить землемера в городе с отводом земли. Оратор пообещал.

Потом начались перевыборы.

Между другими кандидатами чижовские мужики выставили Петра Скороходова. Решили, что после ссоры с отцом Петр в совете пригодится. Уж он доходы отцовские учесть сумеет и обложит его как следует!

Петр Скороходов прошел в совет большинством голосов.

Через неделю на волостном съезде его выбрали кандидатом в члены волостного комитета, как хорошо грамотного.

СОБСТВЕННО говоря, в Починках сначала никто не помышлял, что Джек действительно пропал. Он уехал в город с совершенно определенным поручением: хлопотать о включении Кацауровки в состав коммуны. Но, очевидно, у него были и другие планы в голове.

Так, уезжая в город, он забрал с собой все сигары, которые сделал за последнее время. Перед отъездом дал матери сорок рублей, а Катьке оставил записку о том, как надо ухаживать за коровами, когда они телятся. Прощаясь с Капраловым и Чурасовыми, просил их почаще собирать ребят на собрания и говорить об общих делах. Тогда, впрочем, никто не обратил на все это особого внимания. И только через две недели, когда установился санный путь, а Джека все не было, среди крестьян, не коммунаров, пошли разговоры, что Яшка уехал в Америку и обратно не вернется. Правда, коммунары таких вещей не говорили. Но и им было странно, что вестей от председателя нет. И иногда даже они готовы были верить, что с Яшкой действительно что-то приключилось.

Капралов, конечно, собирал ребят, но собрания протекали вяло, говорить было не о чем. Коровы зимой стали меньше давать молока, и производство сырков прекратилось. Таким образом зачахли первые ростки жизни коммуны. В декабре мужики уже открыто смеялись над коммунарами и их беглым председателем. И у ребят не было слов, чтобы заступиться за Яшку. Они считали свинством и безобразием, что за полтора месяца он не удосужился написать в коммуну письма.

Несколько раз в неделю Капралов с ребенком на руках являлся в избу Восьмеркиных и спрашивал Пелагею о Джеке. Но она сама ничего не знала, только громко вздыхала и утиралась платком. Временами она была даже готова считать появление Джека в деревне за какое-то наваждение. Внезапно он появился ночью итак же внезапно исчез. Только серая корова в хлеву да кровать Джека напоминали ей о сыне. Да еще почти каждый месяц из Вика приносили Яшке письма в больших желтых конвертах. Пелагея знала, что это пишет Яшке друг из Америки. Она складывала бережно письма в сундук, как раз в тот угол, где лежали ее перчатки и коричневый зонтик с толстой ручкой.

Кто был искренно рад исчезновению Джека, так это Скороходов. Он считал, что теперь пятьсот рублей, которые он был должен Яшке, останутся при нем. Он даже распределил, куда истратит эти деньги. И всюду, где представлялась возможность, говорил, что у него есть верные сведения: Яшка утонул в Волге.

Но Скороходову скоро пришлось убедиться в том, что сведения его не совсем верны. Как раз после Нового года, когда срок векселю истек, в Чижи приехал человек из города. У человека был объемистый портфель подмышкой, а в портфеле лежали сборники законов, вексель Скороходова и доверенность Яшки на получение денег.

Человек пришел к Скороходову на дом и попросил расплатиться по векселю. Павел Павлович даже спорить не стал, сейчас же заплатил все до копейки. Человек вернул ему вексель и уехал в город. А Скороходов принялся ругать Яшку.

— Да нешто такие в Волге тонут? — говорил он сам себе. — Да он и в огне не сгорит, пока денег не вымотает. Ведь сволочь, можно сказать, американского происхождения.

Да, конечно, Яшка не умер! Только он еще не привык работать в общем деле и по своей скверной привычке ничего не писал в коммуну. Впрочем, в средине января Капралова вызвали в Вик за заказным письмом. Капралов обрадовался: наконец-то Яшка раскачался. Но в конверте, который получил Капралов в Вике, письма не было. А лежала там накладная на получение со станции трех тонн груза. Какого груза, не было сказано, но и на том спасибо.

Капралов поднял на станцию всех коммунаров. Выехали на десяти подводах, чтобы сразу груз вывезти. Ребята повеселели. Еще бы: три тонны груза, это не комар начхал!

— Ишь ты, словно и правда коммуна, — говорили мужики, когда обоз из десяти подвод ехал по Починкам.

На станции коммунарам по накладной выдали мешки с неизвестным веществом, скорее всего, с химическим удобрением. Мешки разложили на все подводы поровну. Обратно ехали медленно, в пути обсуждали вопрос, откуда Яшка достал удобрение, почему ничего не написал и что теперь с удобрением делать.

Через Чижи для агитации решили пройти с песнями. Смотрите, мол, мужики, коммуна с зимы удобрение запасает! Песню грянули у самой околицы. Но до конца допеть не успели. В Чижах поджидала коммунаров такая потеха, какой они раньше и не видывали.

Павел Павлович Скороходов поссорился со своим сыном Петром, должно быть, первый раз в жизни. Поссорился на улице, при всем народе. И сейчас же пошел драться.

Крестьяне сначала смотрели на драку с интересом. Но потом, когда увидели, что старик начал Петра одолевать, бойцов розняли. У Петра шла носом кровь, и он кричал на всю деревню:

— Подожди, подожди, кулак, мироед! Мы тебя выселим.

Пошел в избу и еще с крыльца ругался.

Разговоров это вызвало много, и на улице собралось народа человек двести. Пока обсуждали событие, драка разгорелась опять, на этот раз на дворе у Петра. Оказалось, что старик не успокоился и пришел на двор к сыну с оглоблей. Тот тоже схватил оглоблю. Чтоб свободнее было драться, выскочили на улицу и принялись биться, как древние рыцари копьями, на далеком расстоянии.

Скоро, однако, Скороходов-старик ухитрился: ударить Петра оглоблей по ногам, сбил на землю и принялся колотить. Тут уж и коммунары побросали воза и пришли Петру на помощь. Оглоблю у старика отняли, а Петра подняли на ноги.