* * * Мастерица виноватых взоров, Маленьких держательница плеч. Усмирен мужской опасный норов, Не звучит утопленница-речь. Ходят рыбы, рдея плавниками, Раздувая жабры. На, возьми, Их, бесшумно охающих ртами, Полухлебом плоти накорми! Мы не рыбы красно-золотые, Наш обычай сестринский таков: В теплом теле ребрышки худые И напрасный влажный блеск зрачков. Маком бровки мечен путь опасный… Что же мне, как янычару, люб Этот крошечный, летуче-красный, Этот жалкий полумесяц губ… Не серчай, турчанка дорогая, Я с тобой в глухой мешок зашьюсь; Твои речи темные глотая, За тебя кривой воды напьюсь. Ты, Мария, – гибнущим подмога. Надо смерть предупредить, уснуть. Я стою у твердого порога. Уходи. Уйди. Еще побудь. Из петрарки I Valle che de’lamenti miei se’ piena… Petrarca Речка, распухшая от слез соленых, Лесные птахи рассказать могли бы, Чуткие звери и немые рыбы, В двух берегах зажатые зеленых; Дол, полный клятв и шепотов каленых, Тропинок промуравленных изгибы, Силой любви затверженные глыбы И трещины земли на трудных склонах: Незыблемое зыблется на месте, И зыблюсь я… Как бы внутри гранита Зернится скорбь в гнезде былых веселий, Где я ищу следов красы и чести, Исчезнувшей, как сокол после мыта, Оставив тело в земляной постели. II Quel rosignuol, che si soave piagne… Petrarca Как соловей, сиротствующий, славит Своих пернатых близких, ночью синей, И деревенское молчанье плавит По-над холмами или в котловине, И всю-то ночь щекочет и муравит И провожает он, один отныне, — Меня, меня! Силки и сети ставит И нудит помнить смертный пот богини! О, радужная оболочка страха! — Эфир очей, глядевших в глубь эфира, Взяла земля в слепую люльку праха — Исполнилось твое желанье, пряха, И, плачучи, твержу: вся прелесть мира Ресничного недолговечней взмаха. III Or che’l ciel et la terra e’l vento tace… Petrarca Когда уснет земля и жар отпышет, И на душе зверей покой лебяжий, Ходит по кругу ночь с горящей пряжей И мощь воды морской зефир колышет, — Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит, В неудержимой близости всё та же: Целую ночь, целую ночь на страже И вся как есть далеким счастьем дышит. Хоть ключ один – вода разноречива: Полужестока, полусладка. Ужели Одна и та же милая двулична? Тысячу раз на дню, себе на диво, Я должен умереть на самом деле, И воскресаю так же сверхобычно. IV
I di miei più leggier’ che nessun cervo… Petrarca Промчались дни мои – как бы оленей Косящий бег. Срок счастья был короче, Чем взмах ресницы. Из последней мочи Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений. По милости надменных обольщений Ночует сердце в склепе скромной ночи, К земле бескостной жмется. Средоточий Знакомых ищет, сладостных сплетений. Но то, что в ней едва существовало, — Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури, Пленять и ранить может, как бывало. И я догадываюсь, брови хмуря, — Как хороша – к какой толпе пристала — Как там клубится легких складок буря… Воронежские тетради Первая тетрадь Я живу на важных огородах. Ванька-ключник мог бы здесь гулять. Ветер служит даром на заводах, И далёко убегает гать. Чернопахотная ночь степных закраин В мелкобисерных иззябла огоньках. За стеной обиженный хозяин Ходит-бродит в русских сапогах. И богато искривилась половица — Этой палубы гробовая доска. У чужих людей мне плохо спится — Только смерть да лавочка близка. * * * Наушнички, наушники мои! Попомню я воронежские ночки: Недопитого голоса́ Аи И в полночь с Красной площади гудочки… Ну как метро?.. Молчи, в себе таи… Не спрашивай, как набухают почки… И вы, часов кремлевские бои, — Язык пространства, сжатого до точки… * * * Пусти меня, отдай меня, Воронеж: Уронишь ты меня иль проворонишь, Ты выронишь меня или вернешь, Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож… * * * |
