Теперь София взглянула на него совершенно другими глазами — это был человек, которого она никогда не знала, совсем чужой.

— Где письмо?

Она проговорила медленно, словно проглатывая слова:

— У меня его нет.

— А у кого же оно? У адмирала?

— Нет! — злобно прошипела она. — Он и понятия о тебе не имеет.

София, конечно, защищала отца, но в то же время говорила правду. Он и не думал хвастаться, когда говорил о том, будто знает все, что у нее на уме: каждая ее эмоция всегда отражалась на ее лице.

Кул с нетерпением повторил свой вопрос:

— У кого письмо?

— У полковника Гранта.

Он поднялся, но на сей раз София не шелохнулась, стараясь сохранять спокойствие. Это снова вызвало в нем прилив ярости, но он постарался взять себя в руки.

— Ты лжешь, я говорил с Грантом сегодня — если бы письмо было у него, меня бы уже давно арестовали.

Себастьян приблизился к ней на шаг. София приподнялась на колени, опираясь на стул. Одна сторона ее лица была красной, а другая — белой как мел. Если бы она не была такой дурой, возможно, ему бы не пришлось ее убивать. После того как он избавился бы от ребенка, ему бы перешло в руки все: Бирлингдин, баронство и состояние Гамильтона. Но раз так, пусть отвечает за свою глупость — она же запятнала себя вместе с Десернеем.

Потом он подумал о том, о чем Грант говорил ранее: о связи с Десернеем. Из его слов Себастьян узнал, что этот человек в Бельгии. Это стало еще одной плохой новостью, которая разжигала внутри его столько страстей и негодования. Внезапно имя запульсировало у него в голове, и он резко сказал ей:

— А как насчет Десернея?

Он прочитал мгновенную реакцию на ее лице, кровь заиграла под прозрачной кожей ее левой щеки, придавая теплый глубокий оттенок ее глазам.

— Так ты отдала письмо ему?!

София покачала головой, черные волосы взметнулись вверх, и он понял, что был прав.

Он проговорил:

— Я отыщу его, я разрежу его на сотню кусков! Ах, если бы ты только была жива и могла это видеть!

Время пришло. Он нагнулся и протянул к ней руки.

София поднялась с колен.

В ее руке блеснул пистолет. Как только его пальцы снова коснулись ее кожи, холодный металлический глаз пистолета уже смотрел ему в лицо, и она спустила курок.

Гарри всегда нравились экскурсии с дедушкой. Во время прогулок дедушка обычно держал его за руку своей большой теплой ладонью и никогда не дергал при этом, но это не означало, что короткие ножки могли уйти дальше длинных. Беседа складывалась неторопливо, с его любимыми выражениями. Гарри больше ни от кого не слышал, чтобы кто-то мог тонуть в разговорах и диалогах, словно галька в пруду. Все те вещи, которые он не мог говорить при маме, вроде «да пошло бы все это к черту». И он мог задавать дедушке любые вопросы, какие угодно и когда угодно, и всегда быть уверенным в ответе. Он знал, если они оба поплывут по морю новых слов и выражений, объяснений и понятий, на это у них уйдет не один час путешествий. А пока они поплывут куда-нибудь поближе к дому.

Они прогулялись по Королевской площади и присели на углу в кофейне, чтобы дедушка мог выкурить сигару, а Гарри попробовать имбирное пиво. Потом они купили пирожные для мамы и направились обратно, считая, кто больше заметит полковых повозок, запряженных лошадьми. Адмирал, которому казалось, что все должны быть на фронте, конечно, замечал больше, чем Гарри. А Гарри вежливо предупреждал его, когда дедушка пытался посчитать некоторые по второму разу.

Когда пошел дождь, они раскрыли большой зонт, а потом весело смеялись, когда поняли, что он совершенно не спасет их от такого ливня. Дедушка сказал, что единственное для них спасение — взять ноги в руки и мчаться, забыв обо всем. Только так они смогут добраться до отеля. Они вымокли до нитки и запыхались, но у них все же хватило дыхания для того, чтобы пропеть песенку мореплавателя, пока они считали пролеты и ступеньки до своего номера.

На полпути наверх их остановил портье:

— Простите меня, господин адмирал, не передадите ли вы ее превосходительству леди Гамильтон, что у нас возникли сложности с ее размещением?

— О чем вы говорите? — удивился Меткалф.

— О просьбе миледи. Управляющий делает все возможное, но отыскать в Брюсселе свободные комнаты не так-то просто, как это может показаться на первый взгляд.

Адмирал остановился и уставился на него в растерянности.

Портье безнадежно развел руками.

— Возможно, ее превосходительство согласится остаться у нас еще на одну ночь?

Адмирал взглянул на него с сомнением и многозначительно произнес:

— Я поговорю с ней.

Он выглядел озадаченным, пока они поднимались по лестнице.

А потом раздался грохот, словно внезапный раскат грома. Это был выстрел, и звук его донесся из-за маминой двери.

Они бросились вперед, портье бежал позади. Гарри остановился снаружи и взглянул вверх. Он увидел, как побледнел дедушка. Потом он оттолкнул внука в сторону и распахнул дверь. Портье отпрянул назад, но Гарри успел увидеть, что мама лежала на полу. Отодвинув дедушкин локоть, мальчик с трудом разглядел человека, стоявшего рядом с ней. Гарри наклонился и звал ее по имени. Она выглядела так же, как однажды выглядела Мод, когда потеряла сознание, прогуливаясь в жару по утесам. Потом он увидел, что ее ресницы вздрогнули, и наклонился над ней. Мама открыла глаза. Все следующее произошло в доли секунды:

— Мама! Ты упала в обморок!?

Потом он посмотрел на пистолет лежавший рядом с ней, в нескольких сантиметрах от ее вытянутой руки.

Адмирал прорычал:

— Что, черт возьми, тут происходит?

Человек оказался кузеном Себастьяном, кровь текла из глубокой раны на его правой щеке, окрасив в багряный цвет его воротник.

Мама пыталась подняться.

Голос адмирала задрожал, но его голубые глаза были словно лед под зимним солнцем, пока он переводил взгляд с дочери на Кула.

— Ради Бога, что здесь произошло?

— А на что это похоже? — прошипел кузен Себастьян. — Ваша дочь, сэр, истеричка!

Он выбежал из комнаты.

— Нет! — закричала мама. — Остановите его!

Гарри попытался следовать за ним, но она снова крикнула:

— Нет! — и схватила сына за пальто, прижимая его к себе.

В руках он все еще держал сверточек с пирожными, которые смялись, когда она крепко обхватила мальчика.

Адмирал издал еще один рык и бросился к дверному проходу, где он находился минуту ранее со служащим. Выбежав на лестничный пролет, он прокричал:

— Остановитесь, сэр! Остановите этого человека!

Но никто не успел этого сделать — Себастьян исчез слишком быстро. Адмирал сразу же вернулся в комнату, пересек ее и встал около омываемого дождем окна, проклиная себя, что так запыхался. Даже не глядя, Гарри знал, что кузен Себастьян, должно быть, уже мчится по улицам, залитый кровью, и очень-очень злой потому, что мама стреляла в него.

Адмирал наклонился и бережно поднял маму с пола, посадив ее на стул. Он так и застыл, склонившись на ней, с таким выражением ужаса на лице, которого Гарри раньше никогда не видел.

— Он уехал. Все будет хорошо, моя дорогая. Успокойся, теперь ты в полной безопасности. Просто попытайся объяснить мне, что произошло.

София с горечью произнесла:

— Я закрыла глаза.

Себастьян мчался на юго-восток, подальше от города, рана на лице горела, а сознание закипало от нарастающей боли. Ему придется очень дорого заплатить за отлучку из бригады на столь долгое время, но у него не оставалось выбора; письмо гуляло на свободе и могло попасть в любые руки. Десернея необходимо найти во что бы то ни стало, и он подозревал, где тот может быть. Грант сам рассказал ему вчера, что французские войска были отправлены на разведку вместе с Хардингом.

Загородная местность была глинистой, и ехать по размытым дождем полям было мучительно. Себастьян старался держаться обочины дороги, где еще можно было хоть как-то двигаться вперед. Всех, кого бы он ни встречал на пути, он спрашивал о месторасположении прусской армии.