Мы пошли к водонапорной башне, подождали минут десять – едут.
Именно такими я и нарисовал в своем воображении братьев Щербаковых – коренастыми, медвежковатыми, немногословными, только вот пышных русых чубов не предугадал да лукавинки добродушной в серых глазах.
Мне выпало ехать с Федором.
– Ничего в общем-то, все уладилось,- рассказывал он дорогой, смущенно улыбаясь. – Только прежних квартир нам, конечно, не вернули, так что пока приходится тесноту терпеть.
Меня подмывало спросить, почему же все-таки потянуло их из Воронежа обратно на целину. Федор сам заговорил об этом.
– Домишки мы там хорошие себе справили, хозяйством обзавелись, а только чувствуем – не то: и воздух вроде не тот, и работа не по нам, и нет какого-то такого особого понятия в духе, что ты – на стрежне… В общем, если одним словом сказать, затосковали.
Мне вспомнилось письмо председателя месткома – одно слово из этого письма: «сбежали».
– А что, разве нельзя было по-хорошему уйти? – спросил я.
– Так ведь не отпускали же, расчет отказались давать. Нечего, говорят, прыгать из конца в конец по стране. Может, оно и правильно, если разобраться, а только с кем ошибок не случается, не просто ведь прыгали – на жизнь определялись.
Я попросил остановиться возле конторы совхоза. Федор поглядел на часы.
– Шестой час? Застанете директора.
– В такую рань он уже на ногах?
– Еще на ногах: всю ночь ездит по полям, к пяти приезжает в контору, до шести разбирает почту, а потом идет спать до девяти-десяти.
Мы и впрямь застали Франка в кабинете. Он оказался плотным человеком среднего роста, на вид ему можно было дать лет сорок пять – сорок восемь. На нем – коричневая вельветовая куртка с глухим воротом, на груди – золотая зведочка Героя. Лицо властное, крупное, с массивным подбородком, массивным носом, массивными очками на нем, за стеклами очков – открытые карие глаза.
– С Ильей Михайловичем в поезде ехали? Ну, в таком случае вы о нашем совхозе уже больше знаете, чем я сам.
Тем не менее он тут же начал рассказывать – увлеченно, ярко – о бригаде Сергея Крамара, о бригаде, которая при равных условиях обставляет по урожайности остальные двенадцать бригад в среднем на три-четыре центнера зерна с гектара.
– Причина? Уровень агротехники, уровень культуры земледелия. Хотите посмотреть на Крамара? Я как раз туда собираюсь.
В кабинет вошел высоченный дядя в болотных сапогах с отвернутыми голенищами, в огромных галифе, пошитых из такого же коричневого вельвета, что и куртка на директоре совхоза.
– Машина готова, Степан Семенович? – спросил Франк, поднимаясь из-за стола.
Я понял, что это Россохин.
– Как будто был случай, когда у меня не была готова машина, – пробурчал он.
Мы вышли на улицу. На краю степи вылезало прямо из земли солнце. Вслед за ним, сквозь дыру, которую оно прожгло в земле, рвался на волю ветер – горячий, нетерпеливый. Он нес с собой совершенно необычный бражный дух,
Франк заметил, что я принюхиваюсь, бросил на ходу:
– Силос. Ямы вскрыли…
Я было удивился, что директор совхоза разъезжает по полям не на каком-нибудь вездеходе, а на «Волге», которая как-то привычнее для глаза на асфальтированных городских улицах. Но когда машина выбралась за поселок и под колеса покорно легла степная гладь, я понял, откуда пошло древнее, избитое, но такое верное сравнение: ровная, как стол. И ни перекрестков тебе, ни светофоров – жми на всю железку.
Так вон он каков – совхозный массив: влево посмотришь – не видно края, вправо посмотришь – не видно края, ну, а о том, что впереди раскинулось, так и говорить не приходится. И повсюду, куда хватает глаз, ползают по черной земле черные жуки – тракторы.
Земля и тракторы – с глазу на глаз.
Ничего другого я в степи не увидел, если не считать ленивых, не пугавшихся ни тракторов, ни нашей машины, желтых сурков.
– Пожалуй, одна из главных задач на целине, – говорил Франк, зорко вглядываясь в просторы полей, – это победить сорняки. Сколько, думаете, на одном гектаре пахотного слоя насчитывается сорняковых семян?
Увы, для меня это был темный лес. Франк помолчал потом огорошил:
– До полумиллиарда.
Откуда-то сбоку, из балки, которую я и не заметил, вынырнул грузовик, побежал нам навстречу. Когда он поравнялся с нашей машиной, я разглядел в кабине рядом с водителем молодую женщину, Франк приоткрыл дверцу «Волги», выставил руку, требуя от водителя грузовика, чтобы тот остановился.
Россохин тоже затормозил. Франк выскочил из машины, подбежал к грузовику. Женщина высунулась из кабины, поморгала длинными ресницами над большими серыми глазами:
– Будете ругать?
– А как вы думаете? – закричал Франк. – Какой дьявол гоняет вас по полям в таком состоянии? Вы что – хотите и себя и мальчишку угробить?
Женщина рассмеялась.
– С чего это вы взяли, что мальчишку?
Франк перестал кричать, махнул с безнадежным видом рукой, обратился к водителю, погрозив тому пальцем:
– Смотри, не гони машину!.. И ухабы того – сторонкой…
Грузовик тронулся. Женщина обернулась, пообещала:
– Честное комсомольское, Завелий Аронович, больше не поеду!
– Ну-ну, ладно,- уже мирно произнес Франк,- Где была-то, у Крамара?
Женщина кивнула.
– Дома он, на стане?
– Нет, по полям гоняет.
Грузовик скрылся за облаком вздыбленной пыли. Франк сел в машину, сказал:
– Если Крамара нет на стане, так безнадежное дело его искать. Поедем в другую бригаду.
– За что вы напустились на женщину?
– Понимаете, она уже давно в декретном отпуске числится, а все не может утихомириться, все ездит по бригадам, собирает сведения для своей работы…
Он помолчал, вставил в мундштук сигарету, прикурил и стал рассказывать о том, что Всесоюзный научно-исследовательский институт экономики сельского хозяйства создал в стране около ста опорных пунктов. И один из них – в совхозе «Железнодорожный». Женщина, которую мы повстречали, и работает как раз в опорном пункте вместе с Ильей Михайловичем Позамантиром.
Я достал записную книжку, спросил, как фамилия женщины,
– Боревич. Галя Боревич. Точнее – Галина Сергеевна Боревич.
– Что же вы раньше не сказали, что это опа?
– Откуда я знал, что надлежит докладывать?
Ах, какая жалость, ведь я даже не разглядел толком
ее – Галю Боревич, которая так самоотверженно отстаивала свою правоту.
Пока мы беседовали, «Волга» подкатила к нескольким вагончикам на деревянных полозьях. Один был приспособлен под склад, второй – под кухню и столовую, остальные – под жилье.
В стороне, окруженные глубокими бороздами вспаханной земли, сгрудились бочки с горючим.
Из столовой вышло несколько человек. Франк подвел меня к одному из них – высокому красивому парню с озабоченным лицом, сказал:
– Вы потолкуйте с бригадиром, а я тем временем у трактористов интервью возьму.
Бригадир, невнятно пробормотав свою фамилию – так, что я совершенно не разобрал ее, – настороженно оглядел меня с головы до ног, однако узнав, что имеет дело с представителем прессы, обрадовался:
– Знаете, у нас есть парень один – вот бы о ком написать!
Коля Бессонов, как я понял из дальнейшей беседы, действительно заслуживал того, чтобы о нем написать: отказавшись от положенного отпуска, он наравне с другими пахал землю и одновременно сдавал в вечерней школе экзамены за десятый класс.
– И ни одной тройки нет! Представляете? – с гордостью говорил бригадир. – Ни одной тройки!.. Ну, мы, само собой, создаем ему условия: трактор самый лучший дали, подменяем, когда нужно.
Затем он стал рассказывать о своем помощнике – Саше Давыдове, с которым даже сам Франк советуется, когда в совхозе сев начинается или уборка.
– У нашего Саши особый нюх на эти самые сроки, директор так его и называет – консультантом.
Мы разговаривали минут сорок, и бригадир успел рассказать мне чуть ли не обо всех своих трактористах. Но когда подошел Франк, предлагая ехать дальше, бригадир проговорил требовательно:
