Нет, кому это губернатор говорит: приличная табанка! Как будто Мамаду никогда не бывал в деревнях. Все деревни в саванне на одно лицо, и приличной среди них он пока не встречал… Такая честь – поварить для белых инженеров. Крокодилу бы ее под хвост, эту честь! Пусть даже они коммунисты и приехали сюда, чтобы проложить трассу новой дороги.

– Далеко это от города? – он так расстроился, что обратился к губернатору, даже не присовокупив обычного «команданте», как привык обращаться к высокому начальству.

– А, девяносто миль, – сказал губернатор таким тоном, как будто девяносто миль для Африки сущий пустяк. – И потом, уважаемый Мамаду, вам будет выделен помощник, как только поднатаскаете его, сможете вернуться домой.

– Ну, если помощник…

– Да, обязательно. Это оговорено. Он там шеф-поваром в местном ресторане.

В саванне сушь. Вот уже больше месяца как не пролилось ни капли дождя. Река совсем отощала, её широченная талия сузилась до каких-нибудь двухсот метров.

На берегу реки толпились круглые глинобитные хижины-казы с коническими крышами из слоновой травы. Десятка четыре каз да почти столько же вечнозеленых манговых деревьев – вот и вся деревня.

А вокруг – однообразное каменистое плато, заросшее этой самой слоновой травой, вымахавшей выше самого высокого в отряде человека – переводчика Сике. Трава да кустарник и кое-где поднимающиеся над ними деревья. Корявые, мрачные. И голые: ветви в период засухи, экономя влагу, сбрасывают листву.

Удивительные это деревья: сок у них – что кровь, древесина – топор едва берет, в обычной печке или на костре не горит. Заготовленные дрова пережигают в специальной яме, получают уголь, на нем потом можно готовить пищу.

Иностранные инженеры, к которым прикомандирован Мамаду, поселились на окраине табанки, но не в глинобитной казе, а на бывшей вилле французского плантатора. Сам плантатор дал из Африки деру, виллу же приспособили под контору только что созданного сельскохозяйственного кооператива. Председатель кооператива и уступил инженерам свою резиденцию.

Здесь живут инженеры, переводчик и он, Мамаду. Помощник повара живот у себя дома, в табанке.

С помощником они познакомились в первый же день. Как поступил Мамаду по приезде на трассу? Само собой, он раньше всего пошел искать ресторан, о котором говорил губернатор. Обошел всю табанку – никакого ресторана. Обратился за помощью к местным жителям.

– Ресторан? Да вот же он!

Только сейчас Мамаду увидел на стене обыкновенной казы нацарапанную углем надпись: «Restaurant». Рядом с казой высился крытый все той же травой навес, под навесом располагался холодильник, работающий на керосине, рядом с холодильником – грубый стол, на столе – куски вареной и жареной рыбы, вареного и жареного мяса, бутылочки с кока-колой. А перед бутылочками сидел, щуря сонные глаза, тощий старик. Тот самый «шеф-повар».

– Камара, – назвался он, протянув жилистую руку. – А вы, догадываюсь я, знаменитый Мамаду?

Мамаду, хотя и знал себе цену, нашел силы, чтобы возразить:

– Ну, зачем этак высоко!

А про себя пообещал: «Погоди, то ли еще скажешь, когда поймешь, что от куска вареного мяса до настоящего блюда такое же расстояние, как от земли до луны!»

Условились так: в первой половине дня Камара станет помогать Мамаду, а после обеда будет по-прежнему работать в своем «ресторане». Ну, а когда «знаменитый Мамаду» передаст старику хотя бы часть своих познаний, тот полностью возьмет на себя заботы об иностранных инженерах.

Но дело не заладилось. Не заладилось от самого начала. И не в смысле темпов обучения Камары, а в главном – в питании гостей. Несмотря на то, что Мамаду от всей души хотел угодить: это оказались не просто коммунисты, а – русские, и начальником у них был Гагарин. Нет, как сразу же выяснилось, не тот Гагарин, но все равно – Гагарин. Русские, понял он, имеют их достаточно в запасе для всяких дальних экспедиций – в космос, в Африку, еще там куда…

Дело не заладилось от самого начала. Не заладилось, хотя Мамаду досконально знал, как и чем угодить белому человеку. Знал и не жалел времени и сил, выкладывался, можно сказать, без остатка. Какие он с самого первого дня стал готовить им тертые супы! Из дичи, из домашней птицы, из крабов, из рыбы, не говоря уже о супах из картофеля, тыквы, кукурузы и прочего и прочего.

Если в его распоряжение поступала курица, он прежде варил ее в бульоне со специально подобранными кореньями, которые придавали блюду неповторимый аромат. Сварив, отделял мясо от костей и растирал в ступке (увы, он не имел здесь протирочной машины), растирал в ступке, постепенно добавляя охлажденный бульон, растирал без устали, пока не получалась кашица. Эту кашицу продавливал затем через ситечко. Через специальное ситечко. Частое-частое. Мамаду раздобыл его в свое время в Париже и берег для особо важных, праздничных обедов. А в Дамиса-Куре стал пользоваться каждый день.

Пропустив кашицу через ситечко, приготавливал из бульона и пассерованной муки белый соус, процеживал, объединял с кашицей и доводил до кипения. Ну, а перед тем, как подавать на стол, заправлял смесью из яичных желтков и молока, а также кусочками сливочного масла.

За подобные супы, бывало, французский губернатор снисходил до того, что мог похлопать по плечу:

– Старайся, черномазый!

У русских инженеров Мамаду встретил совершенно необычную для белых людей сердечность по отношению к нему, «черномазому», зато приготовленные им блюда восторга не вызывали. Инженеры, в общем-то, поглощали все, что он выставлял, да только без ожидаемого удовольствия. Больше того, вставали из-за стола совсем не так, как встают после сытного обеда.

Он еще мог бы понять этих белых людей, если бы пытался угощать их непривычными деликатесами национальной кухни, а тут же делалось все по аристократическим европейским рецептам!

Русские инженеры отличались и сердечностью и вежливостью: всякий раз, выйдя из-за стола, горячо благодарили Мамаду. А инженер Женя, коренастый молодой здоровяк, крепко жал руку и говорил обычно, призвав на помощь Сике:

– Очень, очень вкусно, товарищ Мамаду, я должен обязательно записать рецепт этого блюда: увезу домой.

И спрашивал с лукавой улыбкой:

– А может быть, и вас, товарищ Мамаду, какой-нибудь из моих рецептов заинтересует?

Инженер Женя был шутник, однако Мамаду не обижался на его шутки: откуда тому знать, что прикомандированный к ним повар проходил курс поварской пауки в самом Париже!

Но если к шуткам инженера Жени он относился снисходительно, то его все больше раздражала ехидная усмешка, которую стал замечать на лице своего помощника. Инженер Женя мог шутить, во-первых, ничего не зная о Париже, а во-вторых, он же был высокий специалист в своем деле, иначе его никто не стал бы включать в группу команданте Гагарина. Ну, а Камара – чем он мог похвалиться? Скоро полмесяца, как приехал сюда Мамаду, а старик еще не научился готовить даже самого простого из супов-пюре, не говоря уже обо всем остальном.

Не научился и, судя по всему, не очень-то и рвется в бой. Правда, обязанности помощника выполняет весьма добросовестно. Тут Мамаду не может его упрекнуть, дело делается как надо. Да, как надо, но все чаще с усмешкой.

– Чему улыбается уважаемый Камара? – не выдержал как-то повар.

– Слава аллаху, жизнь улыбается старому Камаре, – ушел старик от прямого ответа, – а Камара улыбается жизни.

Может быть, Мамаду так и уехал бы, не открыв для себя значения раздражавшей усмешки помощника, да помог зуб. Вернее, дупло в зубе.

Распорядок дня на бывшей вилле плантатора складывался таким образом, что сразу после завтрака – это что-нибудь около восьми утра – вся группа, забрав инструмент, уезжала в саванну и работала на трассе до четырех дня, пока зной не достигал полного накала. К этому времени Мамаду, остававшийся дома, успевал приготовить с помощью Камары обед, и сразу по возвращении из саванны, наскоро смыв пот и пыль, инженеры садились за стол.