Элизабет продолжала проповедь:

— «Время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать…»

Кристоф Блашар был озабочен. Он думал о Пам. Она красивая умная девушка, и впервые он увидел в ней женщину, а не ребенка, которого воспитал. Ради нее он готов был на все. В 1999 году он понял, что винодельческое хозяйство отнимает у него все время и что он не сможет по-настоящему заниматься дочерью. И тогда он без колебаний продал свои владения Кинсли. Он жил лишь ради того, чтобы она была довольна и счастлива…

— «Время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий…»

Мариус Пульо был в трансе, глаза его были закрыты. Руки так сильно сжаты, что побелели суставы пальцев. Похоже, он пребывал в большом унынии. Почему полиция отпустила Кинсли? А ведь он видел англичанина, склонившегося над телом священника. Сам он трус, и ему всегда страшно. Вот и в тот вечер он не бросился вперед. Он мог бы вмешаться сразу, но верх взяла его трусость. А теперь ему нужно было найти силы и поговорить с Нинеттой, сказать ей, что она занимается уборкой у преступника…

— «Время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать…»

Луиза Рапо, все еще пристыженная, сжалась в глубине на скамье. Кюш и Клеман отнеслись к ней с невероятным пониманием, никто никогда ничего не узнает о ее проделках с письмами. Кюш, с согласия прокурора Пуаре, замял дело. Она никак не замешана в преступлениях, и в восемьдесят один год преследовать ее в судебном порядке не было необходимости.

— «Время войне, и время миру…»

Нинетта, сидевшая в правом ряду возле кафедры, с величайшим вниманием слушала текст, который читала ее хозяйка. Время от времени ее взгляд искал в толпе верующих Мариуса.

Этьенн Дюкас устроился впереди, в третьем ряду. Он знал, что все действующие лица находятся здесь: убийца — мужчина или женщина — или убийцы и возможные жертвы. Он молчаливо обдумывал свою следующую статью.

Словом, каждый был погружен в свои мысли, когда чтица закрыла книгу. На несколько минут она замолчала, затем магнитофон занял место церковного хора. После хвалебного гимна мадам де Вомор подняла глаза на священника, и тот жестом предложил ей вернуться на свое место:

— Спасибо, мадам. Братья мои, события, переживаемые нашим сообществом, должны прекратиться, виновный должен положить конец своим действиям, спокойствие должно вернуться в Сент-Эмильон.

Стоявший на возвышении викарий подошел к верующим, испытывая некоторое волнение: ведь это его последняя месса в здешней церкви.

— Ступайте с миром во Христе. Ite, missa est.^[35]

Отец Клеман проводил прихожан до паперти, в последний раз приветствуя их. Верующие расходились небольшими группами, некоторые садились в машины, начинался воскресный затор…

Матьё отыскал почти всех своих товарищей. Для полной победы ему недоставало лишь одного Жюльена. Но это известный хитрец, Матьё всегда с трудом находил его. Он еще «желторотый» дозорный, то есть самый молодой, однако уже проявлял определенные качества. И речи быть не могло, чтобы он проиграл, когда цель так близка. За двумя узловатыми стволами он заметил расселину.

— Остался только ты, Жюльен, и я выиграю!

Матьё спустился в пещеру. Ощутив ее влажную атмосферу, юный скаут потерял былую уверенность. Внезапно Жюльен, выскочивший словно из-под земли, закричал как безумный и бросился прочь из галереи.

— На помощь!

Испугавшись, Матьё с криком машинально побежал вслед за Жюльеном. Вся группа скаутов, решив, что это игра, погналась за мальчиками. А те в своем стремительном беге увлекали детей подальше от пещеры. Привлеченный криками руководитель тут же поспешил на помощь. Жюльен запыхался, он с трудом приходил в себя.

— Рено! Рено!

Дыхание его прерывисто.

— Это ужасно!

Он опустился на колени, пытаясь успокоиться.

— В пещере мертвец.

В туристическом филиале мэрии допрашивали Анжа Дютура. Прямо сюда его доставила жандармерия Базаса. А задержали его в шестидесяти километрах от города, в старом охотничьем домике. У мэрии журналисты безостановочно фотографировали механика, закрывавшего лицо курткой. И вот теперь он предстал перед тремя лейтенантами полиции: Маджер, Нгуеном и Мартеном.

— Они что там, с ума посходили или, может, принимают меня за Мерина?^[36]

— Они считают вас виновным, так что если вы что-нибудь знаете, то лучше поскорее расскажите нам, иначе завтра ваше имя будет красоваться на первых полосах газет.

Надя пыталась проявлять понимание, оказывая в то же время давление на него. С такими людьми это могло сработать.

— Я ничего не сделал!

— Предупреждаю вас, все ваши слова записывает присутствующий здесь лейтенант Нгуен.

— Шане… это не я!

— Анж Дютур, вас заслушивают в рамках дела об убийстве профессора Шане.

— Но я ничего не сделал!

— Вы публично угрожали ему в четверг вечером в «Дубовой бочке». У меня двадцать свидетелей. А затем вы в ярости отправились к нему домой.

— Ну и что, что это доказывает?

— Что вы делали после того, как покинули дом профессора?

Мужчина не отвечал.

— Спрашиваю вас в последний раз. Что вы делали после того, как покинули дом профессора?

Он опустил голову и произнес с некоторой грустью:

— Я пошел на кладбище, и там… я плакал на могиле моего отца.

Три лейтенанта, удивленные переменой в тоне механика, с интересом слушали.

— Я пробовал вино Фабра и Шане, это бывшее хозяйство Дютур…

— Дальше.

— Оно отменное… Тот же запах и вкус, как у вина, которое делал мой отец.

Надя резко прервала Анжа, чтобы выяснить истину:

— И вы думаете, что следователь поверит этому? У вас нет алиби на эту ночь?

— Нет, я был в скверном состоянии. И заснул на кладбище.

Чтобы ввести его в заблуждение, Надя не уточнила часа смерти Шане.

— А на рассвете меня разбудила Луиза.

— Какая Луиза?

— Луиза Рапо, вдова Эмиля. Она каждое утро приходит на кладбище.

Помощница священников принадлежала к числу тех женщин, у которых день начинается с посещения кладбища. Она то убирала могилу, то украшала ее цветами: такое каждодневное занятие помогало ей жить одной.

— Мартен, ступай к ней и проверь это. В котором часу в пятницу она вас разбудила?

— Около семи часов.

— И где вы находились с пятницы?

— Я хотел побыть один, чтобы хорошенько подумать. Я решил перестать пить и забыть о прошлом.

— Это очень трогательно, и все-таки непонятно, где вы находились.

— Я отправился в охотничий домик, куда в свое время ходил охотиться с моими отцом и дедом. Мне хотелось побыть одному, чтобы во всем разобраться.

Вернувшись в мэрию, Мартен подтвердил Кюшу слова Анжа Дютура:

— Мадам Рапо категорична. Было семь часов, когда она его разбудила. Она убрала могилу мужа, затем отвела Анжа к себе. Угостила его кофе и прочитала мораль. По ее словам, было около десяти часов, когда он ушел.

— Хорошо, у него есть алиби. Нгуен, отпусти нашего механика.

Теперь вся группа сосредоточилась на поисках следов Фабра. Телефонные звонки следовали один за другим. Вертолеты патрулировали район, пытаясь обнаружить «ситроен» сенатора. Была готова также вмешаться команда со служебными собаками. Кюш уже не скупился на средства. Улики и на этот раз были весьма скудными. Фабр и Барбоза по-прежнему неизвестно где. Зазвонил мобильник полицейского. Он взял трубку:

— Да.

— Здравствуйте, месье. Я скаут. Мы нашли мертвеца в пещере, в лесу.

— Что?

Пока юнец разговаривал, Моника Барбоза, к которой он пришел, чтобы сообщить о происшедшем в полицию, размахивала руками: