Хирург встал и направился к входной двери.

Незваный гость настаивал. Долгий звонок напоминал о конце антрактов в театрах на парижских Больших бульварах. Профессор Шане распахнул дверь. Перед ним стоял подвыпивший Анж Дютур.

— Да, чем могу быть полезен?

— Впустите меня, нам надо поговорить.

— У меня друзья, надеюсь, дело важное.

— Важнее некуда.

— Хорошо, входите, но ненадолго.

Врач и его вечерний посетитель прошли в маленькую гостиную, примыкающую к столовой, где сидели месье Монлор и мадам де Вомор. В действительности эта комната служила скорее читальным залом. Напротив входной двери — два окна, возле которых стояли мягкие кресла, обитые зеленой блестящей материей, которую украшали вытканные золотой нитью пчелы. Здесь так хорошо читать. От книг исходил запах старой бумаги. Левую стену занимал широкий камин. Угловая дверь вела в другую комнату. Вдоль правой стены стоял очень красивый книжный шкаф, забитый книгами. Многие из них были посвящены медицине. Биографии Авиценны^[31] и Абульказиса^[32] стояли рядом с трудами, посвященными обнаженным телам с содранной кожей, которые собирал Фрагонар.^[33] Перед книжным шкафом на маленьком столике лежала английская книжка, принадлежавшая перу ирландца доктора О'Мира, одного из врачей Наполеона. Вся верхняя полка была отведена трудам, посвященным императору. Профессор Шане страстно почитал маленького корсиканца.

— Я слушаю вас, месье Дютур.

— Как там мой виноградник, он приносит счастье?

— Послушайте, друг мой…

— Я не ваш друг. Не пытайтесь заговаривать мне зубы.

— Думаю, мы могли бы продолжить наш разговор позже, сегодня вы выпили лишку.

Анж Дютур повысил тон, и гости в столовой насторожились.

— Вот-вот, называйте меня алкоголиком, вор несчастный!

— Вы сами не знаете, что говорите, прошу вас уйти.

— И речи быть не может, вы заплатите мне все, что должны.

Шане жестом указал на дверь:

— Я вам ничего не должен, я официально купил ваши земли.

— Вы хотите сказать, что официально украли их у меня, миллион евро за виноградник, который стоит вдвое дороже.

— Я заплатил цену, предложенную в ту пору агентом по распродаже имущества.

— Говорю вам, это воровство, чистое воровство, вы оба должны мне еще по пятьсот тысяч евро каждый… и заплатите мне их так или иначе, вы и ваш дружок сенатор.

— Это угроза?

— Так точно! И Барбоза, этот мошенник, тоже заплатит мне.

— Ваши слова очень серьезны, месье Дютур, и я еще раз прошу вас уйти.

— Я уйду, когда получу свои деньги, пускай все теперь меня уважают, пускай эти мерзавцы, которые плюют на меня, увидят, на что я способен.

Постучав в угловую дверь рядом с камином, Эрве Монлор вошел в комнату, не дожидаясь, пока его пригласят.

— Вот как! И ты здесь?

— Анж, перестань говорить глупости и ступай домой, прошу тебя.

— Они украли мои земли, и уверяю тебя, они все за это заплатят.

— Пошли, я провожу тебя, ты несешь чепуху.

— Я хочу получить свои деньги завтра, лекарь.

— Возвращайтесь к себе, или я вызову полицию. Уходите по-хорошему.

— Давай пошли.

Эрве Монлор потащил Анжа за руку, направляясь к двери.

— Говорю тебе, они все мне за это заплатят.

— Ладно, ступай прямо домой и ложись спать, вот увидишь, завтра все образуется.

Эрве Монлор закрыл дверь. Механик продолжал громко выкрикивать на улице:

— Я с вами еще не рассчитался, вы мне за это заплатите!

В исступлении Анж поднял камень и швырнул его в дверь.

Этим утром Кюш был полон решимости взять быка за рога. Часы показывали половину девятого, когда он включил компьютер в своем кабинете в мэрии. В криминалистической лаборатории ему пообещали прислать ночью результаты анализа отпечатка, обнаруженного на последнем анонимном письме. Он держал в руках улику. Анонимщик почти в западне. Кюш нажал на иконку, изображавшую конвертик. Высветились сообщения. Наконец-то! Он кликнул на долгожданное сообщение электронной почты, подтверждавшее, что получены отпечаток правого большого пальца и следы остатков лакрицы. Однако никаких указаний на личность его владельца в картотеке полиции не было. Неважно, сегодня он наведет шороха. Похороны бывшего жандарма дадут ему возможность прояснить тайну. Он достал мобильный телефон и набрал номер:

— Алло, Клеман, это Кюш, я разбудил вас?

— Вовсе нет! Как вы себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, голова не сильно болит.

— Это хорошая новость. Чему я обязан удовольствием так рано слышать вас?

— Я звоню вам по поводу нашего анонимщика…

К середине дня собор был битком набит. У всего города, казалось, вошло в привычку хоронить каждую неделю одного из своих сограждан. Народу, конечно, меньше, чем на отпевании отца Анисе, но церковь заполнена желающими отдать последнюю дань унтер-офицеру Марьетту. У Марьетта не было семьи, и поэтому первый ряд занимали несколько унтер-офицеров и иные чины пониже. Все они при параде, в черных плащах и синих брюках с полосками. Их наряд дополняли кепи, пара белых перчаток и соответствующие аксельбанты. Моника Барбоза, как обычно, дирижировала хором. Острый взгляд Кюша шарил по сторонам и внимательно наблюдал за всем, что происходит. Справа и слева от Клемана рыцари виноделия в парадных одеждах. Они пришли почтить память того, кто некогда состоял членом их содружества. Священник читал проповедь:

— «Когда же настал вечер, Иисус возлег с двенадцатью учениками. И когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня… При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал… И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего». Братья и сестры мои, не столь давнее время отделяет нас от варварских эпох. Старики наверняка помнят. Пришел час вернуться в наш город спокойствию. Перед тем как отпустить вас к вашим повседневным занятиям, я предоставлю слово капитану Кюшу. Он хочет сказать вам несколько слов.

Полицейский подошел к клиросу и, повернувшись к настороженному собранию, начал свою речь:

— Хочу предупредить вас, что снаружи, на церковной паперти, офицеры полиции будут брать у вас отпечатки пальцев. У нас есть разрешение прокуратуры. Я готов ответить любому, кто будет возражать против таких действий.

В соборе поднялся шум, а полицейский тем временем, повернувшись к Клеману, заговорщически кивнул ему.

Покинув алтарь, священник направился в ризницу. Луиза Рапо с двумя ивовыми корзиночками, наполненными монетами и банкнотами, прокладывала себе путь сквозь толпу в обратном направлении. Она подошла к ризнице и, торопливо перекрестившись два раза, переступила порог.

— А-а! Мадам Рапо, благодарю вас, поставьте это туда.

— Святой отец, мне надо исповедаться.

Отец Клеман аккуратно поставил потир на верхнюю полку шкафа, затем начал снимать свое обрядовое облачение. И вот он уже в сутане.

— Во второй половине дня, пожалуйста.

— Прямо сейчас, святой отец…

Мадам Рапо снова дважды перекрестилась, что не ускользнуло от внимания священника. Клеман не сомневался, что дело серьезное. Он закрыл металлическую дверь платяного шкафа и повернулся к старой женщине:

— Я должен выйти на паперть к капитану Кюшу, но через десять минут вернусь, это вас устроит?

— Святой отец, я великая грешница, мне необходимо исповедаться теперь, прямо сейчас.

— Ну, если это так срочно, полиция подождет.

— Верно вы говорите, дело неотложное.

Клеман и Луиза вернулись в церковь. Каждый вошел в предназначенную ему часть исповедальни. Священник задернул разделяющую их шторку: