— Ваш дядя тоже подъедет?

Барбара покачала головой:

— Я сказала, что все возьму на себя. Нет сомнений, что это папа, но тем не менее требуется опознание и подпись родственника. Только после всех этих формальностей морг возьмется за подготовку тела к похоронам. Прежде, конечно, будет вскрытие. А вы откуда узнали?

— От знакомого полицейского. Я сказала ему, что занимаюсь розыском вашего отца, и он мне сразу же позвонил, когда по отпечаткам пальцев установили личность погибшего. Вам удалось его вчера найти?

— Нет, но, судя по всему, кому-то удалось.

Она закрыла зонт, встряхнула его и посмотрела на меня:

— Мне кажется, что это не несчастный случай. Его убили.

— Давайте не будем делать поспешных выводов,— сказала я, хотя в глубине души согласилась с Барбарой.

Пройдя через внутреннюю дверь, мы оказались в длинном коридоре. Здесь было значительно теплее и пахло латексной краской.

— Я бы хотела, чтобы вы занялись расследованием,— сказала Барбара.

— Послушайте, для этого ведь есть полиция. У меня же ограниченные возможности. Почему бы вам не подождать официального заключения?

Мисс Даггетт секунду пристально смотрела на меня, потом ответила:

— Потому что их абсолютно не волнует, что произошло. Да и почему, собственно их это должно беспокоить? Он ведь был никчемным человеком, горьким пьяницей. С какой стати?

— Ну что вы такое говорите! Полицейских такие вопросы действительно не должны волновать. Но если произошло убийство, значит, у них есть работа, а работу они привыкли делать хорошо.

Разговаривая, мы подошли к кабинету аутопсии. На стук дверь открыл молодой темнокожий санитар в зеленом хирургическом халате. Согласно нашивке на груди, его звали Холл Инграхен. Он был худощав, кожа его цвета орехового дерева блестела, словно покрытая лаком. Коротко стриженные волосы, немного вытянутое, словно высеченное из камня лицо, совершенство и законченность линий фигуры делали его похожим на скульптуру.

— Это Барбара Даггетт,— представила я ему свою спутницу.

Он посмотрел в ее сторону, не встречаясь с ней взглядом.

— Подождите здесь,— сказал он, после чего отпер комнату для осмотров и жестом пригласил войти.— Все будет готово через минуту,— сказал он и скрылся в смежной комнате. Мы сели.

Комната, где мы находились, была совсем маленькой, где-то 9 на 9 футов. В центре стояли четыре соединенных у основания кресла из цельного пластика: перед ними низкий деревянный столик, на котором лежало несколько старых журналов. В одном из углов к стене был прикреплен большой экран. Я обратила внимание, что взгляд Барбары остановился именно на нем.

— Замкнутый телеканал,— объяснила она. Нам покажут тело на экране.

Мисс Даггетт взяла один из журналов и начала рассеянно его листать.

— Вы так мне и не сказали, зачем он вас нанял,— сказала она. Тут ей на глаза попалась реклама колготок, и она стала ее рассматривать, словно мой ответ ее совсем не интересует.

Я не находила основания, почему мне не стоит ей отвечать, но, с другой стороны, слишком уж я привыкла к внутренней цензуре. Мне нравится что-нибудь скрывать, не договаривать. Скажем, ты поделился информацией с каким-то одним человеком, он рассказал еще кому-то, что может повредить интересам дела. Так что я предпочитаю тысячу раз подумать, прежде чем открыть рот.

— Он попросил меня найти мальчишку по имени Тони Гаэн,— сказала я часть правды.

Два разноцветных глаза мгновенно уставилась на меня. Я поймала себя на мысли, что пытаюсь решить, какой из двух мне нравится больше. Зеленый цвет встречался реже, однако голубой удивлял своей холодной глубиной. Глаза разного цвета у одного человека представляли явную сообразность, все равно как если бы красный и зеленый сигналы светофора горели бы одновременно.

— Вы его знаете?

— Его родители и младшая сестра и еще двое погибли в той самой катастрофе, о которой я вам рассказывала. Но что отцу от него было нужно еще?

— Он сказал, что Тони здорово помог ему, когда он скрывался от полиции. Ваш отец хотел отблагодарить парня.

На лице Барбары было написано неподдельное изумление:

— Но это же полнейший бред!

— Полностью с вами согласна.

Она наверняка собиралась задать еще вопрос, но в следующее мгновение зажегся экран. Сначала ничего не было видно — экран слабо мерцал, но через несколько секунд молочная пелена исчезла и мы крупным планом увидели Джона Даггетта. Он лежал на хирургическом столе, до самой шеи аккуратно закрытый простыней. Смерть придала его лицу быссмысленно-детское выражение, будто изначально лицо человека — чистая страница, на которой опытом и переживаниями в течение жизни делаются записи, исчезающие, словно стертые ластиком, когда душа расстается с телом. Теперь ему можно было дать скорее 20 лет, нежели 55 — так помолодело его лицо. Он был не причесан — вихры торчали во все стороны, виски, скулы, подбородок заросли темной щетиной.

Барбара, словно окаменев, неотрывно смотрела на него. Губы ее приоткрылись, лицо покраснело. В глазах стояли слезы — они никак не могли пролиться и все скапливались и скапливались на нижних веках. Поняв, что слишком уж бесцеремонно разглядываю ее, я отвела глаза, оставив ее наедине с собственным горем.

Из динамиков послышался голос санитара:

— Когда закончите — скажите.

Вздрогнув, Барбара резко отвернулась.

— Все, достаточно, спасибо,— сказала я. Экран погас.

Секунду спустя послышался негромкий стук в дверь и появился Холл. В руках он держал запечатанный конверт из плотной бумаги и папку.

— Нам бы хотелось знать, что вы собираетесь предпринять,— сказал он. Холл говорил с подчеркнуто напускным безразличием — с такими интонациями обычно говорят те, кто по роду деятельности имеют дело с родственниками умерших. Бесстрастный тон звучит успокаивающе и позволяет обходиться без излишней назойливости и эмоций. Впрочем, Холлу можно было не беспокоиться.

Барбара Даггетт была деловой женщиной, поэтому отличалась исключительным самообладанием, что часто выбивает мужчин из седла, привыкших к мягкости и уступчивости. После минутной слабости она вновь надела маску холодной безучастности, обратившись к санитарам своим обычным равнодушным тоном:

— Я уже связалась с «Уинингстон-Блейк»,— сказала она, имея в виду одну из городских погребальных контор.— Позвоните туда, как только закончите вскрытие,— они возьмут на себя выполнение всех формальностей… Вы хотите чтобы я здесь расписалась?

Холл кивнул, дал ей папку:

— Здесь список его личных вещей.

Барбара размашисто расписалась, словно спортсменка, дающая автограф надоедливому поклоннику.

— Когда станут известны результаты вскрытия?

— Сегодня, часам к пяти-шести,— ответил Холл Инграхен, передавая ей конверт — вероятно, с личными вещами Даггетта.

— Кто устанавливает время?

— Доктор Йи. Он назначил вскрытие на 14.30.

Барбара Даггетт посмотрела на меня.

— Эта женщина — частный детектив,— сказала она.— Я хочу, чтобы ей сообщали любую информацию, имеющую отношение к делу. Мне нужно получить специальное разрешение или можно обойтись без этого?

— Я не знаю. Вероятно, существуют какие-то правила, но ни с чем подобным до сих пор не сталкивался. Если вам будет угодно, я узнаю и сообщу вам.

Мисс Даггетт вложила в папку свою визитку, протянула санитару:

— Так и сделайте.

Впервые их взгляды пересеклись, и я увидала, что он тоже обратил внимание на то, что ее правый и левый глаз имели радужную оболочку разного цвета.

Она стремительно вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, а он еще несколько мгновений смотрел ей вслед.

— Разрешите представиться, мистер Инграхен. Я Кинзи Миллхоун.

Он улыбнулся:

— Да-да, я слышал о вас от Келли Бордена. Рад с вами познакомиться.

Келли Борден также работал санитаром в морге. Я познакомилась с ним в августе, когда занималась расследованием одного убийства.

— Взаимно. Вы мне не расскажите подробности?