Мы приняли душ, у Эрики была потрясающая способность переходить из одной крайности в другую, она уже была весела, смеялась, я хочу есть, заявила она. Мы пошли в ресторан, она ела, пила и много смеялась, мне очень нравится смеяться, когда мы вместе, сказала она, но мне было не до смеха в тот вечер. Когда принесли счет, я понял, что у меня не хватит денег. Я решил воспользоваться чековой книжкой доктора Карвалью. Проблем у него не возникнет, я предупрежу его.

18 января родилась моя дочь Саманта.

Три килограмма шестьсот пятьдесят граммов чистейшего сахара, рост пятьдесят два сантиметра

Я взял ее на руки, я позабочусь о тебе, Саманта, дочери нужен отец.

Я еще раз воспользовался чековой книжкой доктора Карвалью, чтобы купить игрушки, одеяльце, кроватку, ползунки, соски и пятнадцать пачек подгузников; на корешке чековой книжки я написал: не забыть предупредить доктора Карвалью.

Я и так не забыл бы.

Записка была просунута под дверь, мое счастье, что Кледир замешкалась, выходя с Самантой из такси и ничего не заметила. Мы как раз вернулись с ней из роддома, и эти четыре строчки выбили у меня почву из-под ног. У Эрики никого из родных не было, я это знал, просто она взбесилась от того, что у меня родилась дочь.

Я бросил все и побежал, я бежал и падал, падал и снова поднимался, поднимался и надеялся, хотел надеяться, что эта записка всего лишь трюк, но это был не трюк, Эрика действительно уехала и не оставила никаких следов, в шкафу не было ни одной ее шмотки. Я постучался в дом Марлениу, никто не открыл дверь. Я вернулся туда вечером, на следующий день, в понедельник, во вторник, в среду – бесполезно. Это были ужасные дни. Меня просто колбасило, какое-то отвратительное состояние: вперед, все мои мысли только об Эрике, о том, как мы занимаемся любовью, назад, она просила меня убить Кледир, вперед, истории про мужей, убивающих своих жен, назад, я провел всю ночь, сжимая в руке пистолет, вперед, Кледир безмятежно спала, назад, рядом с Эрикой мне никогда не было спокойно, вперед, я все делал бегом, чтобы не отстать от нее, и даже когда мы проводили долгие часы, прижавшись друг к другу, назад, мне все было мало, вперед, я хотел большего, назад, и даже, когда я входил в нее, вперед, я не хотел выходить, назад, я все время хотел только войти, вперед, слиться с ней, назад, перепахать ее всю, я позвоню тебе, говорила она, и я целый день не отходил от телефона, вперед, и когда мы встречались, назад, в груди у меня с утра до вечера тикала часовая бомба, вперед, но она не взрывалась, только отбрасывала тень, назад, и после каждой нашей встречи я бродил как неприкаянный, и естество мое сочилось кровью, вперед, я тебя ненавижу, ты знаешь, назад, любовь – это лакмусовая бумажка, считай, что получил по морде, вперед, письма, которые взрываются в руках, подпись «Эрика», боль, я был выжат до капли, моя печень растворилась, назад, я разорвал записку и отрекся от Эрики, отрекся от своей правды, отрекся по-настоящему, прощай, Эрика.

Я решил сконцентрировать все свои мысли на работе.

Имя: Педру. Кличка: Телевизор. Двадцать лет, мулат. Педру – парень жестокий, сказал мне доктор Карвалью. Не пасуй перед ним. Не буду.

Жулиу, гинеколог, заговорил первым: было десять вечера, жены дома не было, я смотрел телевизор, потом я услышал шум на первом этаже и спустился. Этот парень стоял посредине комнаты с револьвером в руках. Я совершенно растерялся и сказал ему, чтобы он забирал все, что захочет; я один дома, проблем у тебя не будет. Он велел мне сесть на диван и, все время держа пистолет направленным на меня, начал отбирать вещи, которые собирался унести с собой. Меня грабят в первый раз в жизни, сказал я ему, вы должны понять мою нервозность, вы не будете возражать, если я выпью стаканчик виски? Он сказал «нет», но потом передумал и приготовил две порции виски, одну мне, другую для себя. Я сижу тихо, пью виски и вижу, что он собирается унести картину, которую мне подарила моя бабушка, городской пейзаж Бурити Алегри, она там родилась; я сказал ему: эта картина ничего не стоит, вы не сможете продать ее, возьмите другую, это Алешандре Коста, за нее можно получить долларов четыреста, вон ту, с красивыми попугайчиками, вы как раз на нее смотрите. Он послушался моего совета, и все пошло как по маслу, я сам стал говорить ему, что имеет смысл украсть: наиболее ценные гравюры, стекло, серебро, одним словом, всё. В какой-то момент он сел рядом со мной, мы разговорились. Он сказал, что такая жизнь его задолбала, что у него беременная жена, что он ненавидит свое ремесло, что сам он из Баии, ну и все такое, короче, всем известная и очень грустная история. Он работал помощником каменщика, но его уволили, потому что однажды он опоздал на работу на десять минут. Эрика, я люблю тебя. Мне казалось, что он раскаивается, продолжал свой рассказ гинеколог, и я подумал, что могу взять инициативу в свои руки, я завел разговор о бедности и о социальной несправедливости, о коррумпированных политиках, тогда я еще верил во все эти глупости, это сегодня мне наплевать на них на всех, я лично считаю, что федеральное правительство должно построить стену вдоль границы штата Минас, и пусть все северные провинции колупаются, как хотят. Пусть вся шантрапа там и остается, и пусть они жрут друг друга. Я ненавижу северо-восток страны, я ненавижу Сеара Ненавижу местный фольклор. Ненавижу черных. Но все это не важно, важно другое: грабитель мой успокоился, сидел смирно, мы рассказывали друг другу хохмы, анекдоты, говорили о футболе, смеялись, за ночь мы выпили целую бутылку. Часов в пять утра он сказал мне: я пошел, я не буду тебя грабить, ты классный парень, пока. Возьми хотя бы то, что легко унести, сказал я ему, возьми проигрыватель для компакт-дисков, возьми портативный телевизор, возьми доллары, я сам с трудом верю в то, что говорю, но так все и было. Но он сказал, что уйдет отсюда с пустыми руками, он попрощался, обнял меня, спасибо, сказал он. Уже в дверях он остановился, посмотрел мне в глаза, достал пистолет и сказал: это чтобы тебе не казалось, что я какой-нибудь сопляк, и выстрелил. Две пули попали в меня. Я был весь в крови, я не умер лишь потому, что мне удалось доползти до входной двери, там меня и нашел сосед, окровавленного, на мостовой.

Наверное, из-за того что Эрики не было рядом, меня все глубже и глубже затягивала эта чернуха, мне нравилось слушать подобные рассказы, когда я их слушал, то как будто кидал кусок мяса своей прожорливой ненависти, потом еще один кусок, это становилось пагубной привычкой, в общем-то, простое упражнение: я ненавижу, он ненавидит, мы ненавидим. Понедельник, Эрика еще не вернулась, Марлениу тоже, их обоих не было. Отвратительные дни. Я просыпался и шел на пустырь тренироваться. Я стрелял, потом шел покупать оружие, мой арсенал, мою коллекцию, вторник без Эрики, ружья, пули, среда, я постоянно думал о ней, о том, как они с Марлениу трахаются на небесах, автомат калибра 9 мм, тридцать два патрона, винтовка, четверг, одиночество, в пятницу я решил поменять свою тактику, больше я не стану убивать из-за угла. Я попросил Гонзагу нарисовать на листке картона череп с двумя перекрещенными костями и написать сверху: «Дед Мороз предупреждает: Педру Телевизор отправляется ближайшим рейсом прямо в ад. Прим.: ангел летает уже совсем низко». Это ровным счетом ничего не значило, зато создавало определенную атмосферу. Воскресенье, это всегда был самый грустный день. Гонзага повесил наше объявление над стойкой. Всем очень понравилось.

Педру Телевизор уже в курсе, сообщили мне. Кто-то сказал, что он сидит и копит деньги, чтобы смыться, уехать к себе, на Север. Я ускорил свои приготовления, назначил день – субботу. В пятницу я был у себя на работе, в магазине, когда раздался анонимный телефонный звонок, какая-то женщина сказала, что если я не передумал, то могу ухлопать Педру, когда он полезет в квартиру на улице Бом Пастор, дом 45. Эрика и пастор.