А потом с Олей фотографировались. И утку эту дурацкую резиновую она в руках держала.

Старцев ловил себя на том, что испытывает к Данилову сильную неприязнь.

Но ничего с собой поделать не мог — на свою беду, он был человеком дисциплинированным и подчиняющимся законам системы. А раз так, то не он ставил к себе замом этого человека, не ему его и убирать. И даже в условиях чрезвычайного положения, дававших ему, командующему Резервной ставкой, особые полномочия, даже в таких условиях Старцев не решился бы просто удалить Данилова, не дай он повода. А поводом в таких обстоятельствах могла быть только прямая измена.

Данилов был ему неприятен.

А тут еще и этот день рождения его жены, маршальской дочки Леночки, урожденной Кутафьевой, на который пришлось идти вместе с Ларисой.

Идти — это громко сказано, идти!

Жили здесь, в бункере, в соседних блоках.

Пятьдесят метров по бетонному коридору.

Но тем не менее.

Старцев с супругой зашли вчера, хоть бы и формально, но зашли, не стали манкировать.

Старцев вручил некрасивой женщине букет оранжерейных хризантем, а Лариса, с унылой миной облобызав жену мужниного зама, вручила той флакончик духов из своих запасов.

Выпили по стаканчику коньяка.

И покуда женщины обсуждали какую-то свою ерунду, вышли в вентилируемый тамбур — покурить.

Данилов, как со сводящей челюсти скукой и ожидал теперь его гость, сразу принялся с рвением участвовать в креативе принятия глобальных решений.

— Слушай, Алексей, а почему мы медлим с ядерным ударом? — с детским простодушием глядя в глаза шефу, спросил Данилов.

— Каким ударом? По кому вдарять? — поморщившись, переспросил Старцев.

— Ты сам знаешь, по базам террористов, — не без нотки вызова ответил Данилов.

Такой тон явно не нравился Старцеву, но он не шел покуда на конфликт, потому что формально Данилов задавал правильные вопросы.

— Так что нам, по Москве, Парижу и по Нью-Йорку с Лондоном теперь ударить? — съехидничал Старцев. — Ведь все террористы теперь в этих городах. Они ведь того и желали, цивилизации они желали, туда и переместились теперь. Так что прикажешь, куда стрелять? По пещерам, где они год назад сидели или по Москве с Парижем, где сидят теперь?

— Но ведь что-то надо кардинально предпринимать, — с настойчивым вызовом спросил Данилов.

И в этой настойчивости вызова Старцев уловил большую угрозу, чем та, что исходила теперь от ваххабизированных чертенят со всей их чертовой интервенцией.

Старцев не стал говорить Данилову, что Саша Мельников теперь находится на пути к Ходжахмету Ходжаеву.

А Данилов не стал говорить Старцеву, что уже на следующей неделе к Совету Ставки он подготовит большинство генералов к тому, чтобы они проголосовали за снятие Старцева с поста командующего, обвинив его в бездеятельности и предъявив ему недоверие по сомнительной родственной связи с Ходжахметом.

Данилову только осталось склонить Цугаринова на свою сторону и, убедив Цугаринова в перспективности измены, выведать все секретные, неизвестные Данилову ходы, предпринятые Старцевым с момента катаклизма, чтобы, когда он возьмет бразды в свои руки, не случилось сюрпризов.

Уж он-то проявит больше решимости и не станет цацкаться со Старцевым — выведут дежурным взводом на поверхность вместе с женой, да и расстреляют в три минуты.

В борьбе, в игре, где большие ставки, побеждает тот, кто не рефлексирует на интеллигентских химерах совести и не размазывает сопли. Расстрелять — и к чертям собачьим забыть навсегда.

А потом надо будет повести с Ходжахметом переговоры о мире.

Он ему, Данилову, гарантии богатой жизни на поверхности — где-нибудь в Испании или в Италии на побережье… А Данилов Ходжахмету — координаты резервных пусковых шахт и коды доступа к ракетам и боеголовкам. Может, для ускорения переговоров придется и пальнуть по Вашингтону — продемонстрировать мускулы.

А если понадобится принять ислам — то отчего и не принять?

И Ленку потом — на фиг! В монастырь. В ссылку! А самому — обзавестись гаремом да кайфовать, покуда еще не стар…

Надо еще было разобраться с этим научным центром, который устроил здесь Старцев.

С этим ученым, Булыгиным-Мостовым, которому отвели целый вентилируемый блок на шестом уровне. Чем он там занимается? Почему Старцев с Цугариновым занялись какой-то наукой, вместо того чтобы шарахнуть по Эр-Рияду ракетой класса «булава»?

«Завтра арестую Цугаринова и допрошу», — решил Данилов.

И, ласково обняв гостя за талию, повел его из тамбура в гостиную, где уже заждались своих мужей Лариса и Елена.

Вечером, вернувшись от Данилова, Старцев снова вспоминал своего старого друга…

Володя Ходяков и Леша Старцев были с одного призыва.

Сблизились они еще в душанбинской учебке.

Закорешевали.

Все-таки «земы» — оба ульяновские. Володя Ходяков — с Тутей, а Леша Старцев — с Киндяковки.

А как оба попали из учебки в Афган — так стали друганами не разлей вода.

В учебке все-таки на дружбу, на разговоры там на всякие да на праздное шатание элементарно времени не было. С утра как заведенные — подъем, зарядка, утренний туалет, завтрак, построение — и на полигон до обеда… А на полигоне прапорщик так гонял, что случись перекур, так на задушевные разговоры и дыхалки уже не было никакой. Падали полумертвые и воздух, как рыбы, вытащенные из воды, жабрами хватали. А после обеда — снова на полигон. А потом вроде как личное время после ужина, но там тоже не раздухаришься: подшиться, постираться, в наряд подготовиться… И за день так набегаешься, что после команды «отбой» замертво падаешь. И словно в какую-то бездну колуном проваливаешься. И спишь без снов.

А вот в Афгане, когда оба, и Володя и Леша, попали в одну роту, там, под Кабулом, они и сдружились, да так, что стали друг другу вроде как братья родные.

Под Кабулом тогда у них много времени было на разговоры. И о девчонках, и о музыке… Вместе слушали ночами Севу Новгородцева по Би-Би-Си. Смеялись над его шуточками… Курили коноплю… И оба любили ансамбль «Квин»…

А в восемьдесят четвертом осенью их батальон перебросили под Кандагар.

И тогда Володя Ходяков Лешу Старцева от верной смерти спас.

Старцев навсегда запомнил, кому он обязан жизнью.

А вот тот самый человек, кому он этой жизнью обязан, через месяц пропал.

Похитили его духи.

Выкрали.

И наши грушники рассказывали, что Вова Ходяков принял ислам и стал не Ходяковым, а Ходжахметом.

Сперва — Ахметом, а как хадж в Мекку совершил, так стал уже не простым бойцом, а командиром…

Ходжахмет потом в Чечне против наших воевал.

И в Ираке против американцев.

А потом занялся у них там наукой.

Леша Старцев горевал по дружку своему Володе, и всякий раз, когда по Би-Би-Си передавали имена тех попавших в афганский плен военнослужащих, которые по линии Красного Креста были освобождены и, предпочтя Советскому Союзу свободный Запад, прибыли в Амстердам, этот город, который служил некой адаптационной перевалочной базой для отказников-невозвращенцев, Леша приникал к приемнику, ловя имена освобожденных пленников, но Володькиной фамилии среди них не называли…

Леша горевал.

И когда, выйдя на дембель, вернулся в Ульяновск, зашел к Володькиным мамке с сеструхой. Зашел… Посидел на кухне, выпил поднесенного Верой Степановной винца. Посидел.

И повинился.

Захотелось-таки снять камень с души: Вова, де, ваш меня от смерти спас, а я его не смог уберечь…

Но ни Вера Степановна, ни сеструха Вовкина, Лариска, и не думали Леху ни в чем винить.