Она прекрасно знала, что, лежа на больничной койке, может заставить его пообещать все, что угодно. Он обещал. И она снова погрузилась в искусственную, но, видимо, безмятежную дрему. Когда он уходил, она приоткрыла глаза и промурлыкала: «Восемнадцатого ноября, не забудь».

Он вдруг подумал, что Марилис была бы «дико» рада познакомиться с Жизель Дамбер.

— Шартр, Шартр, остановка десять минут. Пересадка на… — бубнил барахлящий громкоговоритель.

Жан-Пьер Фушру посторонился, чтобы позволить Жизель Дамбер сойти первой и тем самым предоставить ей возможность выбора. Из вежливости. Или чтобы скрыть от нее еще на несколько мгновений легкую хромоту, которой страдал со времен аварии.

— До свидания. Скоро увидимся. По поводу денег, — удаляясь, бросила она, не дожидаясь ответа.

Ему хватило ума не обидеться.

В старом, двигающемся рывками поезде-«кукушке», где он расположился, было несколько вагонов, поэтому снова он увидел ее только по прибытии. Несколько пассажиров, вышедших на этой остановке, толкались у выхода. Погода стояла обманчиво мягкая. Среди встречающих, ожидавших у белой загородки, было несколько местных женщин и двое жандармов, которые при его приближении встали по стойке «смирно». Старший спросил официальным тоном:

— Комиссар Фушру?

— Да, — сухо ответил он, не задаваясь вопросом, как они его узнали.

После аварии все его узнавали. «Комиссар Хромоног».

— Аджюдан[7] Турнадр попросил нас вас… гмм… встретить… Тут произошел… гмм… несчастный случай. Он бы хотел, чтоб вы сразу с ним связались.

В это же время послышался восторженный голос Эмильены:

— Мадемуазель Дамбер! Говорила я вам, быть беде. Убили мадам Бертран-Вердон. Это я ее нашла. В вашем кабинете.

Жан-Пьер Фушру обернулся как раз в тот момент, когда Жизель Дамбер, пошатнувшись от потрясения, прислонилась к серой стене вокзала, чтобы не упасть. На ее бескровном лице промелькнула смесь ужаса и досады, но ни малейшего удивления. Удивлен был он, когда увидел затравленный взгляд устремленных на него огромных синих глаз. Ярко-синих. Оказывается, у Жизель Дамбер синие глаза!

Оправившись после «ужасного открытия», как выражались уже на следующий день местные газеты, Эмильена не могла усидеть на месте. Давая, как положено, показания в местной жандармерии, находившейся в примыкающем к мэрии здании, она не сводила глаз со стенных часов, умоляя, чтобы ее вовремя отпустили на вокзал «предупредить». Никто не понял, кого и почему она так рвалась «предупредить», но поскольку она не была ни свидетелем, ни подозреваемой, аджюдан Турнадр решил ее больше не задерживать.

Он поторопился послать двух своих подчиненных на место преступления, дабы никто не мог туда проникнуть, и уведомить по телефону начальство. Из Шартра он получил строжайший приказ ничего пока не предпринимать. Не каждый день у него под носом случались убийства, чаще всего бывали домашние свары, драки подвыпившей молодежи, дорожные происшествия, редкие случаи самоубийства, но ничего серьезного с июля прошлого года, когда Фавер-младший убил свою молодую жену из ружья в припадке вполне объяснимой ревности. Бернар Турнадр вздохнул. Естественно, ему не дадут долго руководить операцией, ему повесят на хвост судебную полицию с кучей специалистов, которые хлынут из Версаля, как несчастья из ящика Пандоры. Прокурор уже должен быть в курсе.

Поэтому он совершенно не был удивлен, когда телефонистка сообщила, что на проводе начальник судебной полиции и что он хотел бы поговорить с ним. Они встречались однажды во время церемонии награждения, и с тех пор Турнадр не раз видел знакомое лицо в газетах и по телевизору, когда речь шла о расследовании громких дел. Послышался дружеский, вежливый и властный голос: «Алло… Турнадр? Это Возель. Как поживаете? У нас с вами очень деликатное дело. Вы наверняка знаете, что мадам Бертран-Вердон была подругой жены министра… Да… Понадобится много, очень много такта, дружище. Вы ведь меня понимаете? К тому же мы не хотим дипломатических скандалов с этими американцами, чтобы не впутывать министерство иностранных дел. Нам достаточно Всемирной коммерческой организации, поверьте мне. Кстати, где они, эти американцы? В гостинице „Старая мельница“? Очень хорошо. Вы не могли бы проследить, чтоб они там пока и оставались? Послушайте, Турнадр, не то чтобы я хотел вторгаться в вашу епархию, но представьте себе, что один из моих людей находится как раз по дороге к вам. Совершенно случайно. Я знаю, что он собирался на эту прустовскую конференцию, потому что мы вчера вместе ужинали. Его зовут Фушру. Дивизионный комиссар Жан-Пьер Фушру. Не могли бы вы встретить его на вокзале и сказать, чтоб он перезвонил мне по спецсвязи. Он знает номер. Очень на вас рассчитываю…»

Аджюдан Турнадр положил трубку, снова вздохнул и отправил сержанта Дюваля и его подчиненного Плантара встречать несчастного дивизионного комиссара, который еще не имел ни малейшего представления о том, что за ящик Пандоры уготовила ему судьба. Турнадру заранее было его жаль. Фушру… Где-то он уже слышал это имя. Кажется, подопечный Возеля. Но в данном случае это хорошая рекомендация, так как генеральный инспектор — что вообще-то редкость в полиции, тем более на таком высоком посту, — слыл неподкупным.

В 12.42, когда Жан-Пьер Фушру появился в жандармерии, он вызывал не жалость, а уважение. Он вежливо представился, извинился за необходимость позвонить тут же и за закрытыми дверями, в соответствии с полученными указаниями, и искренне поблагодарил аджюдана Турнадра за содействие.

Десять минут спустя он любезно, но сдержанно сообщил:

— Господа, меня назначили вести расследование. Я надеюсь на ваше сотрудничество. Мы все хотим раскрыть это дело как можно быстрее. Если позволите, давайте вызовем специалистов и позвоним в службу криминалистического учета. Кто у вас судебно-медицинский эксперт? Сколько у нас инспекторов, чтобы провести первичный опрос?

— А он ничего для парижанина. Не задается. И толковый, — сказал, выходя, сержант Дюваль своему подчиненному, который тут же возразил:

— Да он и не из Парижа вовсе, уж я-то в этом разбираюсь. Готов поспорить, что он откуда-то из-под Бордо. Я туда езжу каждый год за вином, узнал акцент. Там-то я и купил «Пешарман» семьдесят пятого года, ваше любимое, — добавил он, бросив на начальника заговорщицкий взгляд.

Оставшись один на один с Бернаром Турнадром, Жан-Пьер Фушру постарался расположить его к себе. Они быстро обнаружили общего знакомого, старшего инспектора Блази, который служил на юге Франции.

— В регби он ас, — восхищенно произнес аджюдан.

— Это точно. Я однажды имел несчастье играть в другой команде, — ответил, улыбаясь, комиссар Фушру. И, снова посерьезнев: — Я вас долго не задержу. Сейчас время обеда. У меня к вам только несколько вопросов по поводу этой Прустовской ассоциации. Хотелось бы задать их прежде, чем отправлюсь туда.

— Да, конечно.

Вспомнив о запеченном картофеле с сыром, который стряпала жена к обеду, аджюдан, дородность которого красноречиво свидетельствовала о склонности к кулинарным радостям, поспешил добавить:

— Хотя мэр может рассказать вам больше, чем я. Он занимается и этим, и инициативным комитетом. Мы с Франсуа не во всем согласны…

Догадываясь о давнем политическом соперничестве, комиссар Фушру перевел разговор на более нейтральную почву:

— У вас часто в ноябре такая погода?

— Очень редко. Как раз то, что американцы называют бабьим летом, так ведь? Ах да, американцы… Они в гостинице «Старая мельница», вы в курсе?

— Нет еще. Насколько я знаю, заседание состоится в пять часов в доме тетушки Леонии. Согласно программе, трое выступающих…

— Совершенно верно. Один из них как раз в «Старой мельнице». Гийом Вердайан. Он приехал с первой партией вчера вечером. Их было человек двадцать. Остальные приедут сегодня из Парижа на автобусе. В основном учителя, если я правильно понял.