— А что она делала в доме тетушки Леонии?

— Тысячу разных дел, как обычно. Это была очень занятая молодая женщина. Я встретил ее там около двух, она только что приехала из Парижа. Сам я уже два дня гостил в Муазандри, и нам было о чем поговорить. — Он резко остановился. — Но мы разговаривали не очень долго, так как Аделина была вне себя из-за своей секретарши.

— Вы знаете почему? — спросил комиссар Фушру. Даже не глядя на сидевшую позади него Лейлу, он был уверен, что она слово в слово записывает все, что говорит свидетель.

— Из-за каких-то ключей, кажется. Признаюсь, я не очень вникал. Мы решали… Мы думали, нужно ли объявить…

— О вашем намерении пожениться, — пришел ему на помощь комиссар.

— А, так вы знаете, — устало произнес виконт. — Речь шла скорее о помолвке. Аделина была моложе меня и более нетерпелива. Но очень образованная, очень любезная и такая живая. Она происходила из хорошей семьи. Она объяснила мне, что по прямой линии восходит к Виктории Ришле Вердон, которая вышла замуж за одного из Шарлевилей. Эта женщина приходилась бабкой довольно известной в девятнадцатом веке писательнице, которая поселилась в Луизиане и стала автором романа, имевшего некоторый успех в конце прошлого века. Кейт Шопен[30] — может быть, вы слышали?

— Да, я читал «Пробуждение», — автоматически ответил комиссар Фушру, между тем как в их разговор вмешался мелодичный голос Клотильды («Как, Пьер, ты не знаешь „Пробуждения“ Кейт Шопен? Какой ужас! Это же американская „Госпожа Бовари“. Маленький шедевр. Мне так нравится конец, ты обязательно должен прочесть». И он прочел).

Лейла, понимая, что смысл неких подводных течений от нее полностью ускользает, молча ожидала, когда ее начальник снова завладеет инициативой.

— Вердон — это название какого-то места? — спросил он, принимая правила игры.

— Есть, конечно, река, омывающая Кастелан-Греу, но в данном случае речь идет о Вердон-сюр-Мер, в Жиронде.[31] Это по материнской линии. По линии ее отца, Бертрана, это, конечно, совсем другая история.

Не зная, что и думать, Лейла со все возрастающим недоумением слушала объяснения виконта:

— Речь не идет о семье Бертрана де Борна,[32] трубадура, — рассказывал виконт де Шарей. — Ни, слава Богу, о семье генерала Империи,[33] а о семье математика Жозефа[34] и его сына Марселя Александра.[35] Аделина носила оба имени из уважения к памяти своей матери и чтобы подчеркнуть легкую «феминистскую» тенденцию, она любила провокации… В любом случае она мечтала создать новое литературное общество, Ассоциацию Кейт Шопен, и хотела стать его председателем. У нее всегда было столько проектов…

Лейла не могла не вспомнить о фее Чинь-Чинь из сказки про Питера Пэна, концом своей волшебной палочки рассыпавшей звездную пыль в восхищенные глаза детей. У нее было впечатление, что Аделина Бертран-Вердон насыпала такой же пыл и в глаза этого совсем не глупого, образованного и достойного человека, который совершенно искренне произнес:

— Я действительно любил Аделину, комиссар, и ее смерть для меня большая трагедия.

Жан-Пьер Фушру с трудом подыскивал слова, чтобы как можно меньше задеть чувства своего собеседника.

— Мы сочувствуем вашей утрате и уверены, что вы сделаете все, что в ваших силах, чтобы помочь нам арестовать виновного в ее смерти.

— Я не могу поверить, — начал виконт. — Она была такая веселая, так любила игру слов, каламбуры, цитаты… Вчера вечером она особенно была в ударе…

— Это был последний раз, когда вы ее видели?

— Увы! — вздохнул де Шарей. — Мы расстались внизу у лестницы, когда в десять часов доложили, что шофер господина де Муазандьера ждет меня.

— Так вы ушли первым? — мягко спросил комиссар, переглянувшись с Лейлой.

— Думаю, что да, потому что другие члены совета и профессор Рейнсфорд остановились в гостинице.

— И вы не знаете, не должна ли была мадам Бертран-Вердон встретиться с кем-нибудь еще?

— Говорю же вам, нет, комиссар. Она сказала мне, что не желает, чтобы ее беспокоили, так как у нее оставались дела, которые надо было уладить в последнюю минуту.

«Не желает, чтобы ее беспокоили» — точные слова Филиппа Дефоржа! По едва заметному движению Лейлы Жан-Пьер Фушру догадался, что она подумала о том же.

— Аделина никогда не лгала, — возвестил виконт.

Несмотря на все свое отвращение к тому, что ему сейчас придется сделать, Жан-Пьер Фушру обернулся к Лейле и только сказал:

— Инспектор…

Она поняла, что от нее требовалось, и произнесла ровным голосом:

— Похоже, что тут есть некоторые расхождения по одному или двум вопросам. Фамилия Бертран, например. Аделина Бертран, урожденная Вердон…

Де Шарей растерянно посмотрел на нее:

— Вердон — это фамилия ее матери, а Бертран — отца, как я вам уже объяснил. Во всяком случае, она всегда так говорила.

— Это не совсем верно, — продолжала Лейла как можно осторожнее. Но, не видя другого выхода, добавила: — Ее девичья фамилия Вердон, и она вышла замуж за Бертрана.

— Замуж? — вскричал виконт. — Так она вдова?

— Нет.

Это произнес Жан-Пьер Фушру с оттенком сожаления в голосе.

— Вы же не хотите сказать… Она не…

Виконт де Шарей не мог продолжать.

— Боюсь, что да, — закончил комиссар. — Она была разведена.

— Но это невозможно, — яростно запротестовал виконт. — Или же брак был аннулирован. Она прекрасно знала… Она бы не…

— Боюсь, что это так, — повторил Жан-Пьер Фушру. — Регистрация состоялась в мэрии в Немуре, венчание — в церкви Богоматери-в-Полях. У нас есть копии документов о разводе… Инспектор, — обратился он к Лейле.

Но раньше чем она успела сделать хоть малейшее движение, виконт де Шарей, поднявшись, произнес еле слышным голосом:

— Не стоит. Я не хочу ничего видеть. Извините меня…

И он, задыхаясь, неверными шагами двинулся к дверям — на бледных щеках горели красные пятна, левый угол тонких губ неудержимо дергался. Он так торопился, что обронил, не заметив того, платок в тон галстуку из верхнего кармана пиджака.

— Он ничего не знал, — заключил Жан-Пьер Фушру, осторожно подбирая шелковый квадратик.

— Следовательно, у него не было мотива, — дополнила Лейла.

— Ни возможности, если шофер действительно доставил его прямо сюда и если есть свидетели, готовые подтвердить, что он больше не выходил из дома…

— Если только мы не имеем дела еще с одним прекрасным актером, но…

Их разговор был прерван внезапным появлением господина де Муазандьера, громко заявившего:

— Поздравляю вас, комиссар. Благодаря вам и вашему инспектору господин де Шарей, у которого всегда было слабое сердце, находится на грани апоплексического удара. Ваше начальство, несомненно, будет довольно, когда узнает о ваших методах ведения следствия. Могу ли я просить вас…

— Мы сейчас уйдем, — спокойно прервал его Жан-Пьер Фушру. — Будьте любезны, дайте нам знать, когда господин де Шарей будет в состоянии подписать свои показания, чтобы мы могли прислать служащего судебной полиции для составления протокола. Не утруждайте себя, мы найдем выход… Инспектор…

Лейла Джемани уже закрыла свой блокнот, поднялась и последовала за комиссаром, вежливо кивнув на прощание господину де Муазандьеру. Комиссар шел широким неровным шагом, выражение его лица было замкнутым и непроницаемым. На обратном пути он не проронил ни слова. Когда Лейла, заметив машину, проскочившую знак «стоп» на перекрестке, воскликнула: «Это же профессор Вердайан!» — комиссар лишь пожал плечами. Только когда вдали показалась деревня, он отдал короткий приказ:

— В жандармерию.

Ферму Тесандье и в самом деле оказалось непросто найти, несмотря на карту и объяснения словоохотливой хозяйки кафе «У вокзала». Два раза переехав через автостраду, профессор Вердайан свернул наконец на местную дорогу, но слишком быстро для того, чтобы Жизель смогла разобрать ее номер на километровом столбе. Потом он съехал на какую-то тропинку, показавшуюся ему правильной и приведшую их на берег грязного пруда, где меланхоличные вороны, черными гроздьями усыпавшие голые ветви тополей, громко протестовали против подобного вторжения.