— Вы спросили его насчет сумки? — Жизель задала этот вопрос с замиранием сердца.

— А как вы думали? Но его мать не в курсе. Понимаете, она звонила с почты в Ламусе. Как же мы управимся в базарный день без Альбера? А завтра вечером свадьба…

— Где находится Ламус? — поинтересовался профессор Вердайан.

— Километрах в двадцати, — сообщила хозяйка. — Но ферму Тесандье не так-то легко сыскать, я вас предупреждаю.

— Нет ничего невозможного, если есть карта, — наставительно сказал профессор. — И если вы нам немного поможете. Скажите…

Четверть часа спустя профессор и его аспирантка мчались по сельским равнинам. Жизель не знала, чем объяснить внимание, объектом которого она так неожиданно стала. У нее было предчувствие, что все это плохо кончится, а от быстрой езды ее начало подташнивать. Она не удержалась и вскрикнула, когда болид, в котором она против воли оказалась, на опасном перекрестке чуть не врезался в левый бок огромной желтой фуры. Водитель тяжеловоза опустил стекло и громогласно поведал всему миру свое мнение — очень личное и скатологическое — о парижанах за рулем.

Замок Муазандри был огромным сооружением из двух корпусов, имевших интересную особенность: один из них выходил на английский парк, беспорядочное очарование которого можно было лицезреть весной и летом, а другой — на регулярные аллеи французского парка. Основное здание было построено в семнадцатом веке, так же как и кирпичная голубятня и церковь, где находилось любопытное «Введение во храм», написанное учеником Филиппа де Шампеня.[29] Замок был частично сожжен в годы революции, заставившей хозяев временно эмигрировать в Америку, и восстановлен в 1830 году дальним родственником нынешнего Луи де Муазандьера. И хотя сегодня здесь не осталось никакой старинной мебели, деревянная обшивка стен и потолки достаточно хорошо сохранились, чтобы создать у посетителя представление о замке в его лучшие времена.

Комиссара Фушру и инспектора Джемани пригласили, но не в «королевскую гостиную», где Людовик XIV, по преданию, провел две ночи, а в холодную прихожую без всяких золотых украшений. Обитые зеленым бархатом стулья стояли по обе стороны двух пузатых комодов, а несколько старых кресел окружали игральный столик перед потухшим камином. Полицейские рассматривали величественный портрет «Шарля Аманье де Муазандьера на пути в Голландию», когда появился его потомок.

У него было отдаленное сходство с портретом в верхней части лица, уверенный взгляд карих глаз и несколько высокомерный изгиб губ.

— Луи де Муазандьер, — тотчас же представился он. — Я полагаю, вы желаете поговорить с виконтом де Шареем по поводу того прискорбного случая.

— Именно так, — ответил комиссар Фушру без всякого выражения. — У нас с инспектором Джемани есть к нему несколько вопросов, касающихся событий вчерашнего дня.

Слегка поколебавшись, господин де Муазандьер обронил:

— Присаживайтесь, пожалуйста, и будьте любезны подождать. Я должен предупредить его о вашем визите. Полагаю, вас не смутит, если разговор будет происходить в присутствии адвоката?

— Ни в коей мере, — заверил его Жан-Пьер Фушру, но все же добавил: — Хотя этот визит и не является официальным. Мы всего лишь пытаемся восстановить, что вчера делала жертва. Виконт де Шарей мог бы оказать нам неоценимую помощь в качестве свидетеля, так как он близко знал мадам Бертран-Вердон.

Шарль-Луи де Муазандьер, считавший разговор оконченным, внезапно передумал и несколько резко сказал:

— Должен вас предупредить, комиссар, что виконт де Шарей буквально потрясен происшедшим, и на вашем месте я был бы очень осторожен. Ни о каком допросе не может быть и речи.

Почувствовав, что хозяин замка по-рыцарски пытается защитить интересы своего гостя, одновременно стараясь не слишком явно демонстрировать свое отношение к варварам — представителям республики, Жан-Пьер Фушру поспешил его успокоить:

— Уверяю вас, мы зададим ему только самые необходимые вопросы, мы уважаем его чувства.

Нервно поигрывая цепочкой от часов, господин де Муазандьер позволил себе добавить:

— Не стоит принимать чересчур всерьез слухи о помолвке. Конечно, Эдуард подумывал рано или поздно жениться во второй раз — в конце концов, вот уже десять лет, как Бланш нас покинула, — но слишком много обстоятельств препятствовало его браку с кем-нибудь вроде мадам Бертран-Вердон… Что бы вам ни говорили, комиссар, ничего еще не было решено. Еще вчера… — Он запнулся на секунду. — Но вероятно, будет лучше, если Эдуард сам вам все объяснит… — И он сменил тему: — Боюсь показаться вам нескромным, комиссар, но могу ли я вас спросить, не связаны ли вы родственными узами с Клермонтеями, как полагает моя супруга?

Лейла почувствовала, как напрягся Жан-Пьер Фушру, который, помрачнев, ответил с ледяной вежливостью:

— Если можно так сказать.

Понимая, что настаивать бесполезно (к тому же, невзирая ни на какие обстоятельства, этого ему не позволяло воспитание), господин де Муазандьер, смерив Жан-Пьера Фушру взглядом, о значении которого легко было догадаться, бросил, уходя:

— Я пойду посмотрю, готов ли виконт де Шарей вас принять.

Оставшись наедине с Жан-Пьером Фушру, Лейла сочла за лучшее промолчать. Она подошла к огромному окну, выходившему на каменный фонтан с чахлой струйкой воды, и созерцала аккуратно подстриженный самшит, остов беседки и железные арки, летом увитые чуть подрагивающими сиреневыми глициниями, пока ее начальник не нарушил тишину едким замечанием:

— Поверьте, инспектор Джемани, я по достоинству оценил, что нас приняли за прислугу. Извините, пожалуйста, их спесь. Это наследственное.

— Это совершенно не важно, — мягко заметила она. — Право, это не имеет ни малейшего значения.

Но для него имело. Никогда он не привыкнет к многочисленным двойникам своего свекра, говорящим однотипными фразами с одинаковыми интонациями и с глубочайшим презрением к окружающим, которое ничуть не скрывала подчеркнутая вежливость. Надо было срочно взять себя в руки. Его личные чувства, его больное самолюбие не должны помешать следствию. Виконт де Шарей должен быть выслушан объективно, без предвзятости, и всякое сомнение будет истолковано в его пользу — это привилегия каждого гражданина.

Наконец за ними пришел слуга, чтобы проводить в прелестную комнатку в итальянском стиле. Виконт де Шарей в компании хозяина замка и его адвоката стоял перед венецианским бюро, делая мужественные попытки принять беззаботный вид.

— Так мы вас оставим, Эдуард? — слегка вопросительно произнес господин де Муазандьер.

— Если вас не затруднит…

— Ну что вы, мой дорогой, вовсе нет. Вы знаете, где нас найти в случае необходимости.

И он ретировался вместе с адвокатом, который, проходя мимо, лаконично представился: «Мэтр Локурне».

Бесспорно, виконт де Шарей был еще красивым мужчиной. Элегантно одетый, высокий, худой, с живым взглядом и в воинственной позе, он являл собой прекрасный образчик того, что в народе именуют «старой гвардией». Только тонкие синие вены, избороздившие его аристократические руки, да совершенно белая шевелюра выдавали, что он, вероятно, был несколько старше, чем казался на первый взгляд. Но окончательно разоблачал его голос — ломкий, слабый, дрожащий голос пожилого человека.

— Прошу вас, присаживайтесь, господин комиссар, инспектор… Так как мне сказали, что речь идет о неформальной беседе…

— Именно так, господин виконт, мы с инспектором Джемани глубоко признательны вам, что вы нашли возможность уделить нам несколько минут.

Лейла не взялась бы определить, была ли в этой фразе скрытая ирония, тогда как Жан-Пьер Фушру, усаживаясь на один из стульев с манящей округлой спинкой, продолжал:

— Мы бы хотели восстановить все, что делала мадам Бертран-Вердон в течение позавчерашнего дня, и ради этого решились вас потревожить.

— Понимаю, комиссар, понимаю, — произнес виконт де Шарей. — Вы выполняете свой долг. Давайте поскорее покончим с этим… Позавчера я видел Аделину дважды. Днем в доме тетушки Леонии и потом вечером на ужине членов совета в гостинице «Старая мельница».