Наконец, Орджоникидзе в глазах инженеров был не только их последней надеждой и прибежищем в ходе индустриализации, но и защитником от преследований со стороны органов внутренних дел. Точинский утверждает, что именно Серго добился в 1931 г. поворота в политике относительно старых инженеров{1469}. Нарком считал, что металлургические заводы «страшно пострадали» вследствие Шахтинского дела{1470}, и по мере сил старался восстановить справедливость. Он постоянно вступался за арестованных инженеров перед Генеральным прокурором Андреем Януарьевичем Вышинским (1883-1954): «Товарищ Вышинский, слушай, что твои органы на местах притесняют работников металлургии? Вот на Енакиевском какой-то нач. железнодорожного цеха, без достаточных к тому оснований, осужден на 5 лет. Я тебя прошу, пожалуйста, сделай распоряжение, проверь эти факты и напрасно людей не держи»{1471} По словам Точинского, в большинстве случаев тех, за кого ходатайствовал Орджоникидзе, отпускали, но он продолжал о них заботиться и после освобождения — устраивал на работу, при необходимости посылал на лечение, помогал деньгами. Возобновившаяся травля инженеров в конце концов привела к тому, что он утратил «веру» в Сталина. Сталин часто звонил Орджоникидзе, и до 1936 г., вспоминает Точинский, видно было, как радуется Серго этим звонкам, как сияют его глаза. Но после возвращения с юга в 1936 г. нарком заметно переменился. О делах он говорил без прежнего пыла, когда обсуждался третий пятилетний план, стало ясно, что для него это только обязанность, и не более{1472}. Незадолго до смерти Орджоникидзе сказал, что не может поверить, будто промышленность, в течение двух пятилеток выполнявшая планы, кишит «вредителями». Чернить тех, кто отдал всё ради индустриализации страны, было выше его сил, а Сталин хотел заставить его выступить на февральско-мартовском пленуме ЦК с докладом о «вредительстве»{1473}.
Этот образ ангела-хранителя инженеров — не чистый вымысел и не совсем выдает желаемое за действительное. Специалист по истории и деятельности Политбюро О.В. Хлевнюк пришел к выводу, что Орджоникидзе в самом деле «активно и агрессивно» отстаивал «своих» инженеров и поэтому в августе 1933 г. впервые поссорился со Сталиным{1474}. Наркомтяжпром постоянно вмешивался в ход процессов против инженеров, стараясь вызволить своих сотрудников. Правда, начиная с 1936 г. у него уже не получалось защищать ИТР с таким же успехом, как раньше, и, когда из 823 его сотрудников 56 были отстранены от должности, он ничего не смог с этим поделать{1475}. Меры, предпринимавшиеся Орджоникидзе, чтобы помочь оказавшимся в тяжелом положении или арестованным инженерам, также свидетельствуют, что он своих инженеров в беде не бросал{1476}.
И тем не менее инженеры реконструировали деяния Орджоникидзе некритично. Они воссоздавали портрет человека, который олицетворял для них Советский Союз до «грехопадения». Сосредоточившись на образе наркома, представляя его ключевой фигурой 1930-х гг., они могли и дальше верить, что то время было великой эпохой, когда властвовали идеалы справедливости, обязательности и честности, отзывчивости, самоотверженности и сердечности, воплощение которых все они видели в Орджоникидзе. Его образ служил оптимальной плоскостью для проекции их желаний и представлений об эпохе двух первых пятилеток. Воспользовавшись официальным портретом «сталинского» Орджоникидзе, инженеры имплантировали в него собственный идеал Серго, не принимавшего участия в чистках.
Из представленных здесь инженеров рассказывают о встречах с наркомом, рисуя описанную выше картину, А.А. Гайлит, Е.Ф. Чалых и Л.И. Логинов. Все трое восхищаются Орджоникидзе, изображают его защитником и строгим отцом, недостижимым образцом и хорошим другом. Вдобавок, судя по их воспоминаниям, складывается впечатление, будто кроме Орджоникидзе в 1930-е гг. и не было других видных партийных руководителей — за исключением Кирова, который благодаря своей насильственной смерти в 1934 г. тоже стал мучеником. Только А.С. Яковлев, регулярно встречавшийся со Сталиным, называет еще и генсека, чье имя и вообще существование все остальные обходят молчанием.
Гайлит, побывавший у наркома вместе с одним коллегой в качестве представителя Главалюминия, пишет, что любимец инженеров подробно расспросил, «какие проблемы решают исследователи, какова связь с действующими заводами и что делается для подготовки технологий строящихся предприятий, каковы нужды института и как идет пополнение молодыми специалистами»: «Беседа была исключительно теплой, доброжелательной и непринужденной. Серго подписал ряд заранее приготовленных в Главалюминии писем, столь необходимых в работе»{1477}. Соответственно и Чалых описывает наркома как спасителя, который помог ему выполнить план и тем самым уберег от подозрений в саботаже{1478}. Логинов особенно рассыпается в похвалах Серго, дававшему инженерам все, в чем те нуждались: сырье, личную безопасность, мудрые советы. Когда Логинова в 1933 г. послали в Киев сменить директора и вытащить завод из «ямы», заместитель Орджоникидзе М.М. Каганович успокаивал его: «Не беспокойся, все твои разумные мероприятия мы поддержим, а от несправедливых нападок местных товарищей тов. Серго тебя защитит»{1479}. По словам Логинова, нарком часто без предупреждения осматривал какое-нибудь из предприятий его треста, чтобы составить представление о действительном положении дел. Как-то раз он вместо главного входа явился через боковой и тут же обнаружил ящики с дорогими импортными станками, которые стояли под открытым небом и ржавели{1480}. Нарком также был совестью инженеров: Логинов вспоминает, как неловко они с коллегой чувствовали себя перед патроном, не сумев выполнить заказ для нефтяной промышленности: «Как обычно бывает, когда закончилось совещание, прения еще продолжались в кулуарах. Немов и я решили дождаться тов. Серго. Встретили мы его, когда он выходил из зала заседаний в сопровождении большой группы участников совещания. Когда он увидел нас, остановился, внимательно посмотрел и все прочитал, что было написано на наших лицах. Весело засмеялся, обнял одной рукой А.С. Немова, а другой меня и говорит: "Ну и досталось вам сегодня. Надолго вы запомните это совещание. Вам это пойдет на пользу Вы, вероятно, думаете, что я вас тоже буду ругать. Нет, я уверен, что вы все сами поняли и сумеете сделать правильные выводы и у вас дело пойдет хорошо"»{1481}. В изображении Логинова нарком — высший авторитет, исполненный мудрости, от его взгляда ничто не может укрыться. Однажды Логинов ждал перед его кабинетом до двух часов ночи, желая показать ему новый проект. Орджоникидзе после сказал ему: чем дожидаться начальника, лучше бы потратил время с толком да сходил в театр{1482}. Логинов считал наркома истинным святым заступником инженеров, смерть Орджоникидзе в его глазах послужила вехой, отмечающей начало террора: «За время моей командировки в США на родине произошло очень большое несчастье — в начале 1937 года трагически погиб тов. Г.К. Орджоникидзе. Весть о его смерти меня глубоко потрясла. На траурном собрании работников Амторга, когда мне было предоставлено слово, чтобы рассказать о моих встречах с тов. Серго, я буквально расплакался. Велика была любовь у нас, у всех работников Наркомтяжпрома, к тов. Г.К. Орджоникидзе, и очень, очень было тяжело сознавать потерю этого человека с большой буквы»{1483}.
