Если детям специалистов в 1928-1931 гг. все-таки удавалось попасть на студенческую скамью, то это происходило вопреки новой системе, как подчеркивает А.П. Федосеев: «Волею судеб (а не благодаря государству) мне удалось получить хорошее образование…»^{527}В первый раз он попытался поступить в институт в 1927 г., но получил доступ к высшему образованию лишь четыре года спустя. Он не сомневался, что сумеет сделать свое увлечение радиотехникой делом жизни, и не ждал трудностей. В 1927 г. он «с треском» провалился на вступительных экзаменах в Ленинградском политехническом институте^{528}. Провал имел для него тяжкие последствия: в последующие три года его, хоть он и выдерживал вступительные испытания, не допускали к учебе как беспартийного «сына служащего». Даже профсоюзные бумаги не помогали: «Все попытки отца с помощью документов от ИТС… ни к чему не привели»^{529}. Подобно Яковлеву, Федосеев рассказывает, как постепенно приноравливался к системе и ее требованиям, но в его изложении потраченное на это время — не период приобретения положительного опыта и поступательного движения вперед, а пора отчаяния и остановки в собственном развитии. Особенно трудно ему пришлось в первый год, который он, будучи безработным, провел в вынужденном бездействии. На второй год он устраивался через биржу труда грузчиком, каменщиком, бетонщиком на стройки, даже работал поваренком на кухне ресторана в Таврическом дворце. В конце 1929 г. Федосеев последовал за отцом на строительство химкомбината в Березниках — одну из знаменитых строек первой пятилетки. Тут он стал рабочим и даже вступил в рабочий профсоюз, но с горечью понял, что эта организация никаких особых преимуществ ему не даст и защищать его интересы не будет. Однако, потрудившись на коммутаторе в Березниках, он увидел свет в конце тоннеля^{530}. В 1930 г. он встал к станку на ленинградском военном заводе № 4 на Васильевском острове, который производил оружейные стволы: «…Я… чувствовал себя на седьмом небе от радости, что получил, наконец, серьезное место работы под крышей и с "перспективами"»^{531}. Вскоре Федосеев так хорошо овладел мастерством изготовления стволов диаметром 0,01 м, требовавшим немалой сноровки, что начал перевыполнять норму и стал «так называемым ударником», как сам он пишет, с некоторым пренебрежением заключая это звание в кавычки. Но, сколь мало значения ни придавал он подобным заслугам, именно они привели его к желанной цели: за ударную работу его отмечали премиями, похвальными отзывами в заводской многотиражке и, наконец, наградили путевкой в вуз. В 1931 г. Федосеев поступил на электрофизический факультет Ленинградского электротехнического института. Свое настроение в тот момент он описывает следующим образом: «Я был молод, и главной моей задачей было — получить образование (я хотел быть физиком, электриком), а другой задачей — как-то продержаться до его получения»^{532}.

Очень похожий путь прошел Г.В. Розанов, который окончил школу в 1929 г. и, будучи, как и Федосеев, беспартийным сыном служащего, не попал ни в институт, ни в техникум. Но Федосеев совершенно не был готов к тому, что его не возьмут в вуз, и провал поверг его в отчаяние, Розанов же проявил гораздо больше прагматизма. Узнав, что у беспартийного шансов получить высшее образование нет, он сознательно вступил в 1930 г. в комсомол. Столь же целеустремленно он старался стать рабочим. Поработав некоторое время учителем (в чем ему помогли его познания выпускника экспериментальной школы), Розанов в том же году через биржу труда устроился учеником токаря в ФЗУ при Уральской железной дороге, где и начались его комсомольская жизнь и профсоюзная деятельность (в том числе в редакции районной газеты). Перед рабочим, комсомольцем и профсоюзным работником двери вуза в 1931 г. открылись. Сначала Розанов учился на вечернем отделении саратовского технического института, затем, когда районная газета, где он в то время трудился, перестала выходить из-за дефицита бумаги, перевелся на дневное^{533}.

Федосеев и Розанов ассимилировались, превратившись кто в рабочего и члена профсоюза, кто в комсомольца и профсоюзного работника, а Иваненко нашла другое решение проблемы. Если Федосеев горячо увлекался радиотехникой и отец целенаправленно ориентировал его на профессию инженера, то помыслы Иваненко поначалу занимала отнюдь не техника. Заканчивая рабфак в 1930 г., она больше всего интересовалась историей древнего мира. Ей хотелось изучать историю, но в то время историков в вузах не готовили. Поэтому она выбрала специальность, которая была в моде и которую ей настойчиво советовал отец. Однако ее, как дочь специалиста, в том же 1930 г. в институт не приняли. Тогда ее отец и другие крупные инженеры, чьи дети пострадали от новых правил приема в вузы, решили дать детям инженерное образование самостоятельно и независимо от государства. В «Доме инженера и техника» они организовали курсы, на которых их сыновья и дочери занимались ежедневно с 9 до 15 часов: «Там собрались лучшие преподаватели того времени, которые бесплатно и добровольно вели занятия в свободное от основной работы на заводе или в институте время»^{534}. Поскольку наличие общих базовых знаний у детей старых инженеров предполагалось само собой, программа преподавания специальных дисциплин укладывалась в один-единственный год. Таким образом, Иваненко уже в 1931 г. стала полностью подготовленным инженером, однако не могла предъявить диплома или какого-либо иного официального свидетельства о своем образовании^{535}.

Из детей интеллигенции, о которых здесь рассказывается, В.А. Богдан единственная с первого захода поступила в Краснодарский институт пищевой промышленности. Тем не менее и она видела в новой системе приема, отдававшей предпочтение членам партий и детям рабочих, большую несправедливость и угрозу для себя. По словам Богдан, даже ее подруги Лида и Таня, комсомолки, когда один знакомый рассказал им, что в вузы в первую очередь принимают партийцев из рабочих семей, отнеслись к этим правилам с неодобрением. Саму Богдан, вопреки неподходящему социальному происхождению, по-видимому, приняли благодаря отличным результатам экзаменов.^{536}

Ваньят поступала в институт в 1936 г. в совсем иной ситуации. Еще 1 августа 1931 г. ЦИК СССР постановил, что интеллигенция при приеме в вузы должна пользоваться равными правами с рабочим классом^{537}. 29 декабря 1935 г. Совнарком окончательно отменил социальные квоты в высшей школе. Правила приема на 1936 г. гласили, что в вузы принимаются граждане СССР обоего пола в возрасте от 17 до 35 лет, окончившие среднюю школу, рабфак или техникум^{538}. Таким образом, Ваньят могла не бояться, что ей, как дочери специалиста, придется столкнуться с особыми препонами. Наоборот: поскольку прием в институт теперь вновь стал зависеть от уровня знаний, она, окончив школу с отличным аттестатом, имела возможность поступить без вступительных экзаменов^{539}. Но в ее истории все же есть нечто общее с историей Иваненко, потому что и она поначалу не интересовалась инженерными специальностями, мечтая изучать математику и астрономию: «Меня влекли небо и звезды»^{540}. По несчастной случайности ее документы не пришли вовремя в Москву из Читы, и, приехав с матерью в столицу незадолго до начала семестра, в августе 1936 г., она обнаружила, что в институте уже нет мест: «Что теперь делать, куда податься?»^{541} Для 1930-х гг., по-видимому, типично, что единственным институтом, в котором места к тому моменту еще оставались, оказался технический — МИИТ, куда годом позже придет учиться и Федорова. Не менее типично и то, что Ваньят решила выбрать техническую специальность. Предложение матери изучать, подобно ей самой, иностранные языки она отвергла наотрез^{542}