Но инженеров клеймили не только за непригодность к практической работе — их еще и шельмовали как «самозванцев» и «лжеспециалистов». Многие из них якобы имели фальшивые дипломы и выдавали себя за специалистов лишь для того, чтобы получить доступ к привилегиям, щедро предоставлявшимся технической интеллигенции^{376}. Подобное мошенничество, утверждала печать, пошло еще с царских времен: «…Наука шла туго. Тупые головы работали медленно; сидели в институтах десять, двенадцать, 15 и даже 18 лет (действительный факт). Сдавали по нескольку раз одно и то же и, увы, безуспешно. Защищали выполненные другими дипломные проекты… Инженерами становились такие, которые сами не выполнили ни одного проекта. (Факт)»^{377}. Одни при царе получили дипломы обманным путем, другие врали, что учились в США, и показывали какие-то сомнительные бумаги^{378}. «Самозванство» изображалось типичным явлением среди инженеров^{379}. Особенно тем из них, у кого на работе имели место несчастные случаи, грозила опасность получить ярлык «лже-инженера» и попасть под суд^{380}.

Обвинение в самозванстве — второй главный упрек инженерам, якобы избравшим эту профессию только ради привилегий: «Где же инженерство? Где наши техники? Кроме личных интересов, специалисты ни о чем знать не хотят»^{381}. У инженеров, дескать, техника и хозяйственное строительство ни интереса, ни энтузиазма не вызывают, они стремятся только к собственному благополучию. Корни этого упрека также уходят в царское время, когда об инженерах говорили, что их интересует не сама профессия, а лишь возможность использовать ее для обогащения. Наряду со «лжеспецом» в адрес инженеров звучали новые бранные словечки: «спецрвач», «спецгастролер», «инженер-обыватель». Имелось в виду, что специалисты бесстыдно используют нехватку инженеров, требуя особенно высокой заработной платы и «странствуя» с одного предприятия на другое, чтобы получать авансовые платежи, не приступая к исполнению должностных обязанностей. Умонастроение инженеров характеризовалось следующим образом: «Мы — дефицитный товар. Мы — золотая валюта. Наш курс на советском рынке растет. Дело только в том, чтобы не продаваться ниже цены. Так-то вот, батюшка, я себе цену знаю»^{382}.

Инженеров пачками пригвождали к позорному столбу как «рвачей»: Рево, специалист нефтяного объединения в Череповце, отказался работать за 300 рублей в месяц; инженер Кусенко настаивал, чтобы ему выписали автомобиль из-за границы, инженер Кримкер прикарманил 900 рублей аванса и исчез, инженер Половьев, приняв на себя руководство мебельной фабрикой, первым делом отправился в отпуск в Крым, главный инженер управления «Химстрой» Е.Э. Лидер потребовал 20 тыс. рублей дотации для найма жилья, а инженер Мордвинов — сразу две квартиры^{383}. «Инженерный труд» называл ИТР болотом, полным квакающих лягушек^{384}. Третье и самое тяжелое обвинение, также заимствованное из дореволюционной эпохи, гласило, что инженер аполитичен и равнодушен к любым политическим событиям в стране и за границей^{385}. Если в начале 1920-х гг. Ленин еще говорил, что нейтралитет инженеров является достаточной предпосылкой для сотрудничества, то теперь партия, сплотившаяся вокруг Сталина, требовала от них однозначной поддержки большевиков. Нейтральных инженеров перестали терпеть, потому что в условиях классовой борьбы люди делятся на своих и врагов и каждый должен открыто заявить о своих взглядах^{386}: «Кто не с нами, тот против нас»^{387}.

Нейтралитет инженеров, поучал орган ВМБИТ, ныне опасен как никогда, ибо за ним часто кроется не только неверие в дело социализма, но и «вредительство»^{388}. Теперь было уже недостаточно увлечения исключительно техникой и влюбленности в свой завод. От инженеров требовали безоговорочно встать на сторону советской власти, участвовать в собраниях на предприятиях, активно заниматься общественными делами и обучать рабочих^{389}. Эта дополнительная нагрузка встретила ожесточенное сопротивление инженеров, указывавших, что им и без общественной работы едва хватает времени для производственной деятельности. Тех, кто считал собрания «бесполезной тратой времени» и заявлял, что мог бы сделать и нечто «более толковое», без долгих разговоров увольняли и исключали из профсоюза^{390}.