— Сколько сейчас времени?

Эдвард подошел к дивану и сел у нее в ногах.

— Почти семь.

— Сколько? О Боже…

Он положил руку ей на плечо.

— Не волнуйся. Я все-таки приготовлю тебе чай.

— Я просто не верю. Я проспала целых три часа. — Она улыбнулась, глядя ему в лицо. — Я рада, что ты все еще здесь. Если бы ты ушел, я бы подумала, что ты мне приснился. Ты мне постоянно снишься. Если ты пойдешь на кухню, принеси мне, пожалуйста, стакан воды. Мне надо принять таблетки. — Она приподнялась на локтях, поискав взглядом свою сумочку. — Просто невероятно. Я чувствую себя намного лучше.

— Ты выглядишь отвратительно, — сказал Эдвард. — И конечно же, я здесь. Я никуда не собираюсь уходить.

— Адриан все-таки выдал меня, да?

— Да, слава Богу, — сказал Эдвард. Он все-таки порядочный человек.

— Он был невероятно добр со мной. Несмотря на то что болеть, по его мнению, неприлично.

— Я не удивлен, что ты заболела. Здесь нет ни крупицы еды, и к тому же ужасный холод. Нельзя ли подкрутить батареи, чтобы было теплее?

— Боюсь, теплее они уже не будут.

— Ну ладно, тогда оставайся под одеялом.

Эдвард заварил свежий чай и достал печенье, с трудом подавив в себе желание прочитать ей нотацию. Все это свидетельствовало о том, в каком состоянии она находилась. У нее была самая настоящая депрессия. И это в значительной степени его вина, ведь он не сразу понял, что ведет себя как полный эгоист.

Когда он принес ей чай и стакан воды, Руфа уже сидела. Она сняла перчатки и попыталась пригладить волосы.

— Большое спасибо. Как там все? У Линнет все в порядке? Мне ужасно не хотелось пропускать ее день рождения.

— У всех все в порядке, — сказал Эдвард, присаживаясь рядом с ней. — Они почувствуют себя еще лучше, когда ты скажешь, что возвращаешься домой.

— А я возвращаюсь домой? — Руфа была озадачена, пытаясь вспомнить, почему она не может поехать с ним.

— Да, — твердо произнес он. — Сейчас я выпью свой чай и увезу тебя из этого дома.

— Я не знаю, смогу ли я.

— Ты не хочешь?

Ее глаза наполнились слезами.

— Хочу. Больше всего на свете.

Эдвард взял ее холодную руку и поднес к губам.

— Ру, дорогая, все закончилось. Позволь мне позаботиться о тебе.

Она покачала головой.

— Я не могу. После того, что я сделала.

— Моя дорогая, все уже забыто.

— Но не мною, — сказала Руфа.

— Дело не в прощении. — Эдвард говорил таким нежным и ласковым голосом, что Руфа заплакала. — Я разыскивал тебя столько времени не для того, чтобы ты попросила у меня прощения. Это я должен просить у тебя прощения. Я вел себя нечестно по отношению к тебе, когда не рассказал тебе о Пруденс. — Ему очень не хотелось говорить о Пруденс, чтобы не выглядеть в глазах Руфы униженным. Это было примерно так же, как давать свидетельские показания в Международном трибунале по расследованию военных преступлений. — Я не рассказал тебе всю историю. Я считал, что она не имеет никакого значения, потому что все это было в прошлом. Я забыл, каким возмутителем спокойствия может быть Пруденс.

— Ты рассказал ей о нас, — с горечью проговорила Руфа.

— Мне не с кем было поговорить, поэтому я решил поговорить с ней, — сказал Эдвард. — Я еще тогда понял, что мне не следовало этого делать. Извини меня.

Она посмотрела на него.

— Ты клянешься, что между вами действительно все кончено?

— О Господи, конечно! Между нами все было кончено еще тогда, когда мы расстались в первый раз.

— После смерти Элис.

— Да. Когда мы… В общем, потом все было совсем по-другому. В наших отношениях не было любви. Мы встречались примерно три раза в год. Все ее браки были неудачными. Я думаю, потому, что она пыталась найти мужчину, похожего на ее отца. Впрочем, все это не имеет значения. Ей нужна была моя дружеская поддержка.

— А тебе нужен был секс.

— Да. — Эдвард был недоволен собой, но не мог отрицать этого. — Не могу сказать, что секс для нас ничего не значил, но это было просто дружеское соглашение.

— Пруденс, по-видимому, думала, что это было нечто большее, — сказала Руфа.

— Она бы ни за что не сдалась, пока не заставила нас пережить муки ада. Теперь я это понимаю. А тогда я считал себя виноватым. — Он мрачно улыбнулся. — Ты ведь знаешь, как я не люблю ошибаться.

— В тот день, когда вы отправились с ней завтракать, — сказала Руфа, — она ведь думала, что вы займетесь сексом, не правда ли?

Эдвард был смущен. Он понимал теперь, что поступал неправильно во всем, что касалось Пруденс. Он заставил себя взглянуть Руфе в глаза.

— В сущности, да.

— Ты спал с ней, когда ездил в Париж, — сказала Руфа.

— Да, несмотря на то что я был помолвлен с тобой. — Он заставил себя не искать оправданий. Их не было. — Не буду говорить, что я не смог удержаться, это будет смешно. Но она предложила, а я не попытался отказаться.

Она прошептала.

— Тебе нужен был секс.

Эдвард тихо застонал.

— Конечно. Мне безумно был нужен секс. — Он старался не напугать ее своими откровенными признаниями. — На протяжении последних нескольких лет моя жизнь была одной большой попыткой избежать всего, что могло бы мне напомнить, до какого отчаяния я доведен. Мои отношения с Пру помогали мне не сойти с ума.

Затаив дыхание, Руфа спросила:

— Это я довела тебя до отчаяния?

— О Боже… — Он попытался рассмеяться, хотя готов был заплакать. — Если бы ты только знала.

— Ты должен был как-то показать мне это.

— Я ждал, когда все будет так, как должно быть. Но это было невозможно, я не мог забыть о том, что наш брак был лишь сделкой.

— Но мы никогда не говорили о сексе, — сказала Руфа. — Стоило мне только намекнуть тебе об этом — как ты сразу же отправлялся во двор ремонтировать трактор.

Это действительно было так, и Эдвард рассмеялся. А ведь совсем недавно он был просто в отчаянии из-за пропасти, что была между ними.

— Мне страшно не хотелось заставлять тебя заниматься со мной любовью. Мысль о том, что я обладаю тобой, потому что я заплатил за тебя, была невыносимой. Твоя мать даже решила, что я импотент.

— Я подумала, что ты захочешь возобновить прежние отношения с Пруденс, потому что она лучше меня в постели.

— О Боже…

Она слабо улыбнулась.

— Прекрати повторять одно и то же.

— Извини, Руфа. Я расскажу тебе все, что я должен был рассказать тогда. — Эдвард заставил себя посмотреть на нее. — Ты права, конечно, права, я не могу отрицать этого. В тот день за завтраком она предложила мне заняться сексом. Наверное, это было глупо с моей стороны, но я удивился.

Руфа спросила:

— Как она это сделала?

— Может быть, не стоит обсуждать детали?

— Стоит.

Он улыбнулся вымученной улыбкой.

— Хорошо. Пру сказала, что я выставил себя полным дураком, женившись на тебе, поскольку у тебя явно что-то… — Он вздохнул. — Послушай, я не стану повторять все, что она говорила о тебе. Какой смысл? Ты ей сполна отомстила.

— Я отомстила?

— Перестань, Руфа. Она была в ярости, когда узнала о твоей связи с Триссом. Она говорила, что из-за тебя он получил нервное расстройство, что его выпускные экзамены оказались под угрозой, и еще много чего.

Губы Руфы побелели.

— Я не хотела причинять ему боль.

— Он переживет, — сухо сказал Эдвард. — Все это в значительной степени связано с нашим прошлым. Я знал, что она злится из-за денег. Дело не в ее жадности, просто существует много причин, по которым она хотела бы, чтобы деньги остались в семье. После смерти Элис мне было не трудно в нее влюбиться. Я знаю, что она собиралась выйти за меня замуж, потому что она, как ни странно, считала, что я добрый и со мной легко жить вместе.

— Ты добрый, — кивнула Руфа. — И с тобой было бы значительно легче жить вместе, если бы ты хотя бы иногда признавал, что не прав.

— Спасибо. Как говорится в псалме, я признаю свои прегрешения, и мой грех всегда передо мной. — Эдвард улыбнулся. Как это ни странно, но он был тронут тем, что она так серьезно говорит о его недостатках. — Но из этого ничего не вышло. Пру не любила меня. Я понял это, когда она действительно влюбилась — в другого человека.