— Он это всем говорит.

— Чепуха! Вы знаете, что со мной у него все по-другому, иначе вы бы не пришли сюда. Я думаю, мне следует чувствовать себя польщенной.

— Садовая дорожка может быть длинной, но когда-нибудь вы пройдете ее до конца.

Полли была по горло сыта этой сумасшедшей и ее афористическими высказываниями.

— Нет, на этот раз все действительно по-другому, и вам лучше смириться с этим. — Она указала на пластиковый пакет, висевший на дверце шкафа. — Видите это? Здесь мое свадебное платье. Я привезла его с собой, потому что мы с Рэном собираемся пожениться.

Лидия вздрогнула, будто Полли дала ей пощечину.

— Он что, сделал вам предложение?

— Да.

— Вы лжете!

Полли действительно солгала. Она просто вынуждена была сделать это. Какое, черт возьми, это имеет значение, предлагал ей Рэн выйти за него замуж или нет? Он видел свадебное платье. Для чего еще она могла привезти его сюда?

— Я изо всех сил старалась быть вежливой с вами, потому что вы мать дочери Рэна. Но сейчас, я думаю, вам лучше уйти. Этот дом больше не ваш.

— Не мой, но и не ваш! — Голубые глаза Лидии наполнились слезами, но ее голос был громким и твердым. — Ни сейчас и никогда! Вы не выйдете замуж за Рэна!

Руфа закрыла за собой дверь кухни и набрала номер Уэнди. Нэнси ответила почти сразу же — она каким-то шестым чувством определяла, что звонит Руфа.

— Нэнс, привет. Это я.

— Дорогая, я надеялась, что ты позвонишь. Как у тебя дела?

— Прекрасно. На самом деле. Мне просто захотелось поговорить с нормальным человеком, который не станет взвешивать каждое сказанное мною слово.

Нэнси тихо засмеялась.

— С тобой все в порядке?

— Более или менее. Я готовлю ей кофе. — Руфа, прижав трубку к плечу, ловко расставляла старинный бело-золотистый кофейный сервиз прежней миссис Рекалвер. Ее стремление к совершенству с каждым днем все усиливалось. — Умоляю, расскажи мне, что происходит в обычной нерафинированной жизни.

— Со вчерашнего дня основные новости не изменились, — сообщила Нэнси. — Кроме того, что Тигр умоляет Рошана поселиться вместе с ним.

— А он не хочет? Почему? Он ведь обожает этого увальня, разве нет?

— Это проблема выхода в свет, — сказала Нэнси. — Он страшно боится, что информация об этом попадет в газеты. Ты же знаешь, как Тигр любит выставлять свою личность напоказ.

Руфа насыпала кофе в кофейник.

— Попроси Рошана позвонить мне. Желательно рано утром. Конечно, он может позвонить в любое время, но боюсь, я не смогу откровенно отвечать на его вопросы.

Нэнси вздохнула:

— Ему тоже приходится следить за тем, что он говорит, когда Тигр крутится рядом. Этот увалень сразу начинает ревновать и плакать.

— Боже мой… Но мы не можем оба говорить с помощью кода. Передай ему, что я позвоню, когда Пруденс уедет. — Она открыла коробку дорогого шоколадного печенья — главным образом для того, чтобы красиво сервировать стол, потому что Пруденс не ела практически ничего, кроме приготовленного на пару шпината, — и ловко разложила его на фарфоровой тарелке.

— Когда она уезжает? — поинтересовалась Нэнси.

Руфа понизила голос до шепота, хотя от гостиной ее отделяли коридор и две закрытые двери.

— Не раньше вторника.

— Почему ты терпишь ее? Ведь это обязанность Эдварда.

— Он старается изо всех сил, но он так занят. — Руфа не добавила, что из-за царственного присутствия Пруденс он предпочитает часами торчать в своем офисе. Было множество причин, по которым она не могла сказать об этом Нэнси. — Она вовсе не такая плохая, а Тристан — очаровательный мальчик. Но она заставляет меня понять, как много значит простота Уэнди. Передай им всем, что я их люблю.

— У тебя на самом деле все в порядке? — спросила Нэнси.

— Я же сказала тебе, что у меня все хорошо. Как у тебя дела? Ты видела Берри в последнее время? Заметно, что он переживает?

Она услышала тяжелый вздох Нэнси.

— Он уехал во Франкфурт. Ему там предложили место, и он теперь не скоро вернется сюда.

— Тебе следует поехать за ним, — сказала Руфа более твердо, переведя разговор на любимую тему Нэнси. — Найдешь работу в каком-нибудь пивном погребке.

— Не подстрекай меня к идиотским поступкам, — произнесла Нэнси убитым голосом. — Я должна признать, что проиграла. Первый приличный человек встретился на моем пути, и я его отпугнула. Теперь я выбыла из Брачной игры.

— Чепуха, — ободряюще произнесла Руфа. — Жди, и он вернется. О Господи, чайник — мне пора. Поговорим завтра?

— Ру, подожди! В чем дело? Я чувствую, у вас что-то не так.

Все не так. Косые взгляды, намеки, с трудом скрываемое раздражение… Руфа не могла объяснить этого Нэнси.

— У нас все хорошо, — ответила она, — пока. — И повесила трубку.

Она посмотрела в окно на цветущие изгороди. Снаружи все было таким прелестным, но здесь, в доме, стояла гнетущая тишина. Руфа не могла выразить свое беспокойство словами. Оно было скрыто глубоко под толстым слоем приличий.

Эдвард ушел в себя, как он делал всегда, когда его что-то тревожило. Он не мог спать. Он лежал неподвижно рядом с Руфой, и она чувствовала, что он весь напряжен, словно наэлектризован. Прошлой ночью она почувствовала, что он встает с постели. Она ждала его двадцать минут. Потом ей вдруг захотелось узнать, где он. Она встала и нашла его на кухне. Эдвард слушал Всемирную службу новостей. Он раздраженно обернулся, когда услышал, что она вошла, потом извинился и сказал, что просто очень обеспокоен.

Но Руфу не удовлетворил его ответ. Когда Эдвард говорил, что он обеспокоен, подразумевалось, что это связано с военными преступлениями. Но сейчас она была уверена, что дело совсем в другом. Она чувствовала, что это связано с его отношениями с Пруденс, но не могла понять, в чем там дело, будто смотрела фильм с середины.

Она подошла с подносом к гостиной и с раздражением поймала себя на мысли о том, следует ли ей постучать в дверь. Это был ее собственный дом — почему же она вела себя как прислуга?

«Возможно, потому, — вдруг подумала она, — что ко мне так относятся».

Пруденс, в белой полотняной сорочке и серых брюках, лежала на диване, листая журнал «Вог». На ее лице был скромный, но безупречный макияж, она, судя по всему, чувствовала себя легко и непринужденно. С обложки журнала смотрело лицо Селены. Она выглядела очень эффектно на темном фоне. Матовая розовато-лиловая помада на ее губах придала ее изящным чертам завершенную красоту. Глаза Селены, наполовину скрытые бедром Пруденс, усиливали ощущение реальности, висящей на волоске.

По какой-то причине Пруденс была раздражена тем, что фотография сестры Руфы была на обложке. Журнал лежал в гостиной уже два дня, и каждый раз, когда о нем упоминали, Пруденс говорила колкости. Несколько раз, когда атмосфера становилась невыносимой, Руфа специально упоминала о нем. Она не знала, почему между ними шла война и почему она была вовлечена в нее, но инстинктивно пыталась найти оружие.

Пруденс было далеко за сорок, но она не выглядела на свой возраст. Она была очень красива, и эта красота искусно поддерживалась на протяжении последних тридцати лет. Она была подтянутой и загорелой, ее глаза блестели, и она вполне допускала определенную дерзость в общении с мужчинами. Недавно она развелась со своим четвертым мужем.

Эдвард рассказывал, что Пру и Элис воспитывались по-разному. Отец Элис соблазнил экономку. Разумеется, он не женился на ней, но уделял много внимания побочной дочери, Пруденс. Возможно, он и хотел разделить единокровных сестер, но ему не удалось этого достичь. Элис и Пруденс прижались друг к другу, чтобы согреться. Они защищали друг друга во время частых любовных приключений отца, объединив силы для того, чтобы никто из них не чувствовал себя брошенным и несчастным. Они делились друг с другом деньгами. Они проводили вместе каникулы. Это была странная ситуация, и Эдварду до сих пор было неприятно говорить об этом. Он просто обрисовал ее Руфе в общих чертах, чтобы ей было понятно, почему Пруденс и Элис все-таки получились разными.