Эрмьон, подружка Рошана, симпатичная особа, явно чем-то обеспокоенная, подошла к графу. Она была с контролером, сидевшим за столом в холле. Граф повернулся спиной к Руфе, чтобы поговорить с ними. Руфа вздохнула с облегчением. Однако облегчение было недолгим. Контролер посмотрел через плечо графа на Руфу, на его лице отражалась досада, смешанная с презрением.

У Руфы зазвенело в ушах. «О Боже, — подумала она, — унеси меня отсюда!» Она теперь знала, что имеют в виду люди, когда говорят, что готовы провалиться на месте. Она полагала, что способна справиться с этим чувством, но унижение было невероятным. Она толкнула Нэнси.

— Что? В чем дело?

Не говоря ни слова, Руфа кивнула в сторону человека, который направлялся прямо к ним.

— Вот черт! — обронила Нэнси.

Мужчина обратился к Рошану. Его спокойный голос вносил струю несуществующей интимности.

— Я не припомню, чтобы вы были в списке гостей.

— У меня пропуск представителя прессы… — неуверенно проговорил Рошан.

— Мы пригласили ограниченное число музыкальных критиков, — сказал мужчина. — И не давали разрешения на фотографирование. Полагаю, что вам и вашим… вашим манекенщицам следует немедленно покинуть помещение. Вам понятно?

— Черт побери, — пробормотала Нэнси, — мы еще не сделали фотографии топлес.

Руфа, ослабевшая от смущения, разразилась приступом гомерического хохота. Она перехватила взгляд Рошана, и их обоих затрясло.

Раздражение мужчины усиливалось. Он положил руку на обнаженный локоть Нэнси и повел ее к двери. Руфа и Рошан последовали за ними, подавляя смех визжанием. Рыдая от смеха, Руфа тем не менее чувствовала, что эти пять минут будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Ужас был настолько велик, что вызывал истерический смех.

Около самого выхода с ее ноги слетела туфля. Она остановилась, чтобы поднять ее. Мужчина злобно оглянулся назад. Руфа замерла, не зная, что делать: может, оставить туфлю на ковре графа Шерингемского? Присутствующие повернули головы в их сторону; казалось, можно было даже слышать их голоса.

Она почувствовала прикосновение холодной руки. Элегантный мужчина с седыми волосами, наблюдавший за ними, протягивал ей туфлю.

— Вот ваша туфля, Золушка, — тихо проговорил он улыбаясь.

— Благодарю вас, — Руфа взяла ее и заковыляла к двери с горящими щеками и глазами.

Блюститель порядка погнал их через узкую галерею, ведущую к раздевалке, и попытался протолкнуть мимо нее.

Нэнси резким движением высвободила руку.

— Извините, нам нужно взять пальто.

Женщины-филиппинки сидели в креслах за чашкой кофе. Одна из них вскочила с виноватым видом. Она стала рыться среди сверкающих, надушенных мехов. Ей даже не нужно было спрашивать, какие из пальто были их. Они выделялись издалека.

Руфа вспомнила, что положила в свой ридикюль один фунт в качестве чаевых для гардеробщиц. Она прошла в довольно большую комнату, чтобы надеть пальто и опустила фунт в пустое блюдце. Обе филиппинки встретили это неопределенной ухмылкой.

— Прошу вас, пойдемте, — мужчина был явно раздражен. — Вы можете уйти через кухню.

Кухня была большой и теплой. За ее пределами свет был мягким и золотистым. Здесь же он казался ярким и серебристым. Женщина в переднике и два официанта с удивлением взирали на них, когда мужчина, не особо церемонясь, резким движением открыл дверь черного хода. В помещение устремился поток холодного воздуха, заставивший их съежиться.

— Вряд ли имеет смысл добавлять, — сказал он, — что вам не будет дозволено использовать сделанные фотографии.

Все было кончено. Дрожа от холода по ту сторону двери, они скрылись во тьме конюшен позади Шерингем-хауса.

— Это самое ужасное испытание, через которое мне пришлось пройти, — сказала Руфа.

Уэнди кипела от негодования.

— В конце концов они могли бы позволить вам остаться. Вы выглядели превосходно и не причиняли никакого вреда.

Через полтора часа после изгнания компания собралась вокруг кухонного стола Уэнди, делясь друг с другом замусоленными пакетиками чипсов. Рошан снял смокинг, галстук-бабочку и жесткий воротник. Он сидел в одной рубашке и красных подтяжках, деликатно опуская чипсы в тарелку с майонезом. Руфа и Нэнси были в халатах. Макс, вызванный по телефону, подъехал к конюшням и забрал незадачливых «невест». Именно ему пришла в голову мысль заказать еду домой, но денег, как всегда, хватило на малое.

Рука Макса случайно столкнулась с рукой Нэнси, потянувшейся за последним кусочком вяленой пикши.

— Я не думаю, что мы должны расценивать этот вечер как бесполезную трату времени, — сказал он. — Нужно отнестись к нему как к полезному опыту, генеральной репетиции.

— Просто нам не повезло с тем, что мы выбрали званый вечер, вход на который так строго контролировался, — сказала Нэнси с набитым ртом. — Главный вопрос в том, нужно ли нам заниматься этим графом. То есть продолжать гоняться за ним или вычеркнуть его из списка?

Руфа нахмурила брови.

— Можешь выходить за него, если хочешь. Я больше не буду иметь с ним никаких дел. Никто никогда не смел смотреть так на меня. — Она была бледна от нанесенного оскорбления.

— Полностью согласен, — заявил Рошан. Он не мог смириться с таким отношением к Руфе.

— Выберу себе другой объект из нашего списка неотобранных кандидатов. По правде говоря, Макс прав — нужно же чему-то учиться.

— Удивляюсь, что провал не отвадил тебя от этой затеи, — сказала Уэнди.

— Напротив. Я теперь настроена более решительно. Пока я подберу себе другого кандидата, нам необходимо сосредоточить усилия на Тигре Дурварде.

Нэнси вздохнула.

— Ну, раз уж Лорд Воображала не оставил тебе шансов, то и мои шансы малы.

— Ты возьмешь над ним верх, — сказала Руфа, нежно улыбаясь сестре. — Если я чему-то и научилась, так это ценить тебя. Теперь я поняла, что ты — наш главный козырь: ты была чудесна.

— Браво, браво! — воскликнул Рошан. — Когда ты брякнула про топлес, я думал, меня хватит кондрашка.

Воспоминание вновь вызвало приступ смеха. Они находились в состоянии пароксизма с того самого момента, когда рассказывали об этом Максу, который так смеялся, что ему пришлось остановить машину у Оксфорд-Серкус, чтобы выйти и отлить. Руфа не могла понять, почему это вызвало столь бурное веселье. Видимо, потому, подумала она, что позволило им почувствовать, что они еще сохранили чувство собственного достоинства.

— Жаль, что нельзя использовать фотографии, — сказал Макс. — Держу пари: они великолепны.

Рошан держался по-деловому.

— Боюсь, мы переборщили с этими платьями. Нужно придерживаться другого девиза: скромность и элегантность — вот что поможет выделиться среди других.

Руфа встала, чтобы заварить им по чашке чая.

— Нам нужно двинуться в другом направлении. Что бы ни говорил Настоящий Мужчина о нашей чудесной родословной, она, несомненно, не видна невооруженным глазом. В следующий раз мы пойдем на мероприятие, где классовая принадлежность не играет особой роли. Туда, куда пускают фотографов, а добрая воля ценится выше норманнского происхождения.

— Добрая воля и груди, — высказалась Нэнси.

Рошан просиял, восхищенный тем, что Брачная игра по-прежнему жива и продолжается.

— Предоставьте это дело мне.

В официальном приглашении на бал Камбернолдского фонда было написано: «Белый галстук». Руфа встревожилась этим, но Рошан велел не беспокоиться.

— Дорогая моя, это всего лишь смехотворное жеманство, — сказал он. — Большинство гостей — честолюбивые жители пригородов, которые еще не усекли, что 1980-е годы закончились. А это значит, что половина женщин наденет на бал свои пышные свадебные платья. Если вы обе облачитесь в платья Клэр, то затмите всех остальных.

После неудачи Руфа стремилась узнать как можно больше заранее.

— Что, если кто-нибудь из Шерингем-хауса узнает нас?