Элисон удовлетворенности не испытывала. Ей нужно было все переосмыслить. Жену Тим ни за что не оставит. Но даже если бы он и сделал это, Элисон не верилось, что она сможет жить с ним. Он оставался все таким же слезливо-сентиментальным, каким был прежде, когда она знала его.

В школе он обратил на себя ее внимание только потому, что она переживала период подросткового самоутверждения. Было что-то вызывающее в том, что она в шестом классе приударила за самым непопулярным мальчиком. Он играл на саксофоне, что было довольно мило, но совершенно не сочеталось с постером группы «Осмонд»[31] на стене его спальни.

Надо признаться, что впоследствии она и вправду увлеклась им. Он был настолько предан, что ей это льстило, и она знала, что после школьных выпускных экзаменов уедет за границу, прежде чем влюбленность начнет раздражать ее.

Она и сама не понимала, почему попросила его поехать вместе с ней. Наверное, ради компании. Она была уверена, что бросит его, как только встретит более интересных товарищей по путешествию. Но он тогда отверг ее предложение, и это изумило ее. Он сказал, что пойдет за ней на край света, но она не смогла заставить его поехать с ней даже до Болоньи.

То, что ее отвергли, — а это было уже дважды в ее жизни, — заставило ее еще сильнее упрашивать его, хотя он и не поддавался на уговоры. Его решимость была первым привлекательным качеством, которое она в нем разглядела. Но этого было недостаточно, чтобы ей захотелось остаться. И теперь она видела, что он успокоился; она с облегчением поняла, что так было лучше для обоих.

Значит, Тим ей не достанется. Но даже если бы и достался, он ясно дал ей понять, что не хочет больше детей. А ей хотелось ребенка, на горизонте никого не было. Думай, Элисон, думай!

Она пришла к единственно верному, как ей казалось, решению: у нее будет ребенок от Тима, но она ему об этом не скажет. Она мягко откажет ему, и он сможет возвратиться к своей жене и огромной семье. Восстановив силы после небольшого загула, он проведет остаток жизни, счастливо сознавая, что наконец-то разделался со своим прошлым.

И никто не пострадает. Все будет замечательно.

Только не ко мне. Только не ко мне. О Боже, сделай так, чтобы он пошел в другую сторону… Слишком поздно.

— Вы, должно быть, Макс Кин? — спросил священник и протянул ему руку.

Макс осторожно пожал ее и заговорил:

— Я потрясен! Вот что называется мастерством священника. Уж не свыше ли вам дан эпитет Бесподобный?

«Что за глупости я говорю?» — спросил Макс у самого себя.

— Боюсь, ничего особенно умного. Ваша жена направила меня к вам.

Макс оглянулся через плечо на Тесс, которая озорно помахала ему рукой. «Ну вот, — подумал он, — к такому наказанию я не готов. Может, я и испортил ей жизнь, но священника она не должна была посылать. Долг теперь выплачен сполна».

Внешний вид Тесс на минуту сбил его с толку. Утром он был сильно огорчен необходимостью идти в церковь и не заметил, что на жене новая одежда, весьма отличающаяся от ее обычного стиля.

Накануне утром она почти полностью вычистила свой гардероб и отнесла его содержимое прямиком в секонд-хэнд.

— Возможно, вещи продадут только через несколько недель, а пока мне нужна какая-то другая одежда.

— Никаких проблем, — ответил Макс. — Вчера был хороший день. На, возьми.

И он достал из заднего кармана пачку купюр. Тесс уставилась сначала на банкноты, потом на него.

— Сколько у тебя тут? — с изумлением спросила она.

— Двести пятьдесят фунтов, — гордо ответил он. — Я работал больше четырнадцати часов, дважды ночью съездил в аэропорт. Похоже, Арчи сейчас придерживает для меня самые выгодные заказы. Он мне очень помогает с тех пор, как я стал членом клуба. И я все рассказал ему о своем рухнувшем бизнесе. И о том, как пытался вызволить семью из неприятностей, скрывая все от тебя. И о том, что больше всего хочу доказать моей жене, что могу защитить ее. И о том, что моя жена не знает и половины проблем, от которых я пытаюсь ее защитить.

Он и сам не мог понять, как все это из него выплеснулось. Но с начала кризиса ему не с кем было поделиться. Говорить об этом с Грэмом или Тимом он стыдился. В основании их дружбы лежали одинаковые интересы, а делились они успехами и планами на будущее. Он чувствовал, что друзья так же не готовы к неудаче, как и он.

А вот Арчи и другие мужчины в клубе посочувствовали ему и оказались людьми практичными. Арчи собирался еще больше загрузить его работой, при условии, что Макс докажет свою надежность, а Картер как-то вклинился в их беседу и сказал, что хотел бы переговорить с Максом насчет пары идей, которые у него возникли.

И у Макса появились надежды, он буквально переполнился ими. А то, что он смог дать своей жене деньги, заработанные честным образом, чтобы она потратила их на одежду, доставляло ему такое же удовольствие, как и тогда, когда он купил ей «кольцо вечности»[32] за пять тысяч фунтов на рождение Лары. С другой стороны, он помнил, что это кольцо — знак любви и благодарности, тогда как сейчас, когда он давал ей деньги, им руководило прежде всего чувство вины.

— Вот здорово, — захихикала Тесс. — Лара! Хочешь пойти со мной в магазин?

Не успела она закончить фразу, как дочь была тут как тут и уже в пальто. У нее было шестое чувство на то редкое сочетание, когда слова «мать», «полный кошелек» и «магазин» выстраивались в один ряд.

— И деньги есть? — нетерпеливо спросила Лара.

Тесс переживала за своего ребенка, которому то и дело приходилось сталкиваться с очередной трудностью. На смену радостному известию о переезде быстро пришло сознание того, что она лишается почти всего, чем увлекалась раньше. От занятий в спортзале пришлось отказаться, закончились балетные классы, и ей перестали давать десять фунтов на блестки для волос, объясняя, что надо подождать.

Макс понимал, почему не обратил внимания на новую Тесс до того, как они пошли в церковь. На ней не было ни лайкровой мини-юбки, ни топика с блестками, едва прикрывающего грудь. Но она явно ушла от классических канонов, которых придерживалась так много лет.

Она надела черную широкую юбку и красный джемпер, придававшие ей несколько богемный вид. Прическу удерживали два украшенных разноцветными камешками зажима, а не привычный коричневый деревянный обруч.

В ней было нечто неукротимое, напоминавшее Максу ту Тесс, которую он встретил впервые, Тесс задолго до рождения Лары и последующих десяти лет умиротворенности, которое, как они полагали, будет сопровождать их до выхода на пенсию.

«Интересно, знает ли она, что одевается теперь так же, как и раньше», — размышлял он.

Макс сделал еще глоток чая и тут сообразил, что стоявший рядом с ним священник, вероятно, пытается вести с ним какую-нибудь нравоучительную беседу, которую Макс пропустил, пока любовался своей женой.

Он решил искупить свою неучтивость заинтересованностью.

— Значит, нынче все церкви такие? — спросил он.

— Какие? — откликнулся Джон. — Популярные? Шумные? Веселые? Процветающие?

Макс был обескуражен:

— Нет, я хотел сказать… современные.

Джон рассмеялся:

— Вам, полагаю, не нравятся все эти новые песни или то, что дети танцуют?

— Просто я не понимаю, чем плохи обычные церкви, где поют обычные гимны, а дети сидят со своими родителями. Думаю, люди вроде меня чувствуют себя более уверенно, когда преобладает традиция. Это взывает к нашему чувству истории.

Он был весьма горд, обнаружив подобное красноречие.

— Значит, обычно вы в такие церкви и ходили? — весело спросил Джон.

Макс пожалел, что вообще затронул эту тему.

— Нет, но если бы и ходил, то определенно выбрал бы что-нибудь в этом духе.

Он ощущал неловкость от сознания того, что Бесподобный священник загоняет его в угол.

Джон кивнул: