УЛЕМА (Халифу). Рокируйтесь. Рокируйтесь же! Слона?
ХАЛИФ. Действительно. Я рокируюсь.
МИРТИЙ. Ничего не понимаю. Именем Святого Христофора, Светлой Пасхи! Вы жульничаете!
ХАЛИФ. Я не жульничаю. Я рокируюсь.
<b>Миртий</b> швыряет шахматы в лицо <b>Халифу</b>. Затем бросается к часам и обрушивает их на землю. Наконец снимает доспехи и присоединяет их к предыдущим ставкам.
МИРТИЙ. Забирайте жесть. Я отдаю вам все. Но отдайте мне этого человека! Отдайте мне его!
В очередной раз приближается рокот барабана, ему вторят крики.
ХАЛИФ. Партия еще не кончена… Кроме того, я на ваш заклад не подписывался. Забирайте вооружение. (Доверительно.) Не следовало бы нам ссориться в присутствии турецкого капитана.
В мгновение ока слуги убирают подушки. Мимо идет <b>Человек</b>. Он выжат как тряпка.
ЧЕЛОВЕК. Пить… Пить… Я хочу пить… Пить… Я больше не буду… Пить… Мне страшно… Мне не следовало… Я не хочу страданий… (Пошатываясь, скрывается вместе со своим эскортом позади здания.)
МИРТИЙ. Халиф, прелестный мой халиф, мой Кадаиф… Мой папочка Альмусташа… Мой сюзерен… Мой розовый бутон… Вы призовите капитана… Господа! Вы отдаете меня в пытку. Проявите же ко мне решпект. Ко мне… решпект… Я прибыл в эту Палестину, где нет Гроба. Еще дома, у родителей, не верилось мне в это, в эту евангелическую болтовню. Но когда вы говорите о Едином и Огромном, Фатальном и Нечеловеческом, я чувствую правду. Вдруг. И вдруг я понимаю. Ничего здесь не происходило раньше. Именно в этом месте, именно в этот момент и происходит Страстная мука. (Силится точнее выразить то, что чувствует.) Поймите же меня. Я сомневался в своей Церкви потому, что видел ее, ее, до того как увидал его… Теперь я знаю, все это правда… Вдруг, мгновенно, все ко мне вернулось… Сретенье… Троица… Вербное воскресенье… Все сейчас и происходит… Не вполне так, как рассказывали, но совсем немного не хватает. И не надо нам идти до самого конца. Не напитаем мы вопящей плотью мечту Церкви христианской. И да сгинет эта черная мечта в молитвенниках! Бог желает только лишь глотка воды. Господь желает этого! Ему угодно возвратиться в дом. Желательно прилечь. И чтобы его очистили от зла. (Преклоняет колена у ног халифа.)
УЛЕМА (постукивая себя по лбу указательным пальцем). Молодой человек понимает, что присутствует и что мы все присутствуем при злоключениях того, кого они называют Сыном. Человек, которому вы желаете помочь, принадлежит к самому низкому человечеству, заблудшему, которое при любом правлении подставит бок оружию стражников.
ХАЛИФ (намекая на продолжающиеся вопли). А стражники усердствуют!..
Слышны болезненные крики и восклицания, раздающиеся со двора тюрьмы. <b>Миртий</b> раздирает себе грудь.
<b>Мать</b> поет. Это как безнадежная мольба.
МАТЬ. Асса раеф акмет акараеф этлайф — асса рашет акараетамине армахет — Эссалает ассамахет ара мойнора — Алламонова саманара р’хаса ма… ма…
ХАЛИФ. А эта женщина… Она кружит здесь, словно муха… Кто она?
УЛЕМА. Она разговаривает на старинном наречии. (Женщине.) Акра ма на лиш ва?
МАТЬ. Ста ма ла виа фасса санкта майа. (Целует одежды халифа.)
УЛЕМА. Она мать приговоренного.
МИРТИЙ. В последний раз прошу вас милости приговоренному.
<b>Халиф</b>, <b>Улема</b> и <b>Турецкий капитан</b> тесно сходятся лицом к лицу и что-то обсуждают. <b>Мать</b> теперь крутится вокруг <b>Миртия</b>.
Они правы. Нет ничего более отвратительного, чем тезис Господа Предвечного, пришедшего, чтобы быть посаженным на кол, распятым и разделанным. Как это глупо. Как это абсурдно и к тому же ничего не решает. Любой ценой необходимо, чтобы между Господом Предвечным, с одной стороны, и человеками, с другой, разбился этот мост, где шествуют всегда лишь только мстительная ложь и нерешенная проблема. Повторяю еще раз. (Матери.) И если это ты Святая Дева, надо, чтобы твой сын вернулся домой. Твоя понимать?
ХАЛИФ (широко улыбаясь, подходит к Миртию). Вы победили.
МИРТИЙ. Победил?
ХАЛИФ. Вот именно. И я вас поздравляю.
<b>Халиф</b>, <b>Мамелюк</b> и <b>Улема</b> склоняются перед <b>Миртием</b>.
Человек этот спасен.
<b>Миртий</b> и <b>Мать</b> бросаются друг другу в объятия. <b>Улема</b> трет глаза. <b>Мамелюк</b> выкрикивает приказ, который повторяют другие <b>мамелюки</b>.
МАМЕЛЮК. Кала фа тиах!
Крики боли немедленно прекращаются.
УЛЕМА. В бесконечной предусмотрительности своей и блистательной красе закон наш отдает вам человека, который вам понравился. Тринадцатая песнь. Двенадцатая строфа. Строка вторая. (Скандирует.) И да всегда будет дозволено…
ХАЛИФ (подхватывает). …всегда дозволено…
УЛЕМА …кому угодно, верующему или неверующему…
ХАЛИФ …верующему или неверующему…
УЛЕМА …пощадить от высшей меры того, кому закон повелел умереть. (Скандирует.) Чтобы пощадить от высшей меры того, кому закон повелел умереть, довольно занять его место.
ХАЛИФ. Я удивляюсь, почему я сразу об этом не подумал!
МАМЕЛЮК. Асса м’рум дафйани солвадоф багхасам.
ХАЛИФ. Капитан делает вам комплимент.
МАМЕЛЮК. Багхасам!
ХАЛИФ. Он подтверждает комплимент. (Миртию.) Я сам, мой горячо любимый, сам тебе завидую. Ты мог владеть землей, но покупаешь своей жизнью жизнь маловразумительного преступника.
МИРТИЙ. Но я… не говорил…
ХАЛИФ. Чего?
МИРТИЙ. Не говорил… Не говорил, что расположен умереть… Бесславно умереть…
ХАЛИФ. Однако ты казался искренним. Казалось, ты хотел больше всего, чтобы божеская страсть рыбы твоей не осуществилась.
МИРТИЙ. Но не хочу я умирать… Ну не сейчас же… И не так. Не на колу.
<b>Халиф</b>, <b>Улема</b> и <b>Мамелюк</b> смеются.
ХАЛИФ И УЛЕМА. Он не хочет умирать!
МАМЕЛЮК(говорит на ломаном языке, с акцентом). Рыцарек не хочет умирать! Ах поросеночек! (Смеется.)
<b>Миртий</b> прислоняется к дальней стене.
ХАЛИФ. Мой друг, когда вы согласитесь наконец рассоединиться с мерзкой сей стеной, то приходите поскорее в резиденцию. Моя сестра вас ждет. Мы станем продолжать беседу. Да пребудет с вами мир! (Выходит вместе с Улемой.)
МАМЕЛЮК(выкрикивает команду). Калафиях ванар!
