— Что это за люди, желающие драться на шпагах в тот день, когда каждый должен предаться всей душой воспоминаниям и скорби? Кому пришло в голову сеять смуту в умах людей? Кто посмел забыть, что еще вчера генерал дю Парке правил здесь во имя счастья и процветания нашего острова, во имя справедливости? Кто посмел обвинить такого человека, как Ив Лефор, а также и других верных генералу дю Парке людей, которым он дарил свою дружбу?

Воцарилась мертвая тишина. Все головы разом повернулись в сторону говорящей. Это была Мари. Она продолжила:

— Капитан Байярдель, прошу вас удалиться. Я понимаю, что горестные минуты, которые мы только что пережили, могли разгорячить головы, однако я не потерплю, чтобы проявляли неуважение к памяти генерала дю Парке в тот самый день, когда его положили в землю.

Байярдель вложил свою рапиру в ножны. Широким жестом взмахнул он своей шляпой и пошел к выходу, громко стуча сапогами со шпорами.

Когда он вышел, Мари медленно стала спускаться по лестнице.

Гордым взглядом окинула она озадаченных присутствующих, онемевших от чарующей красоты, естественной красоты, подчеркнутой траурной одеждой и вуалью, легкой, как дымка. Под ней виднелось ее побледневшее лицо, и все же вуаль не могла скрыть странного блеска ее глаз.

Все были поражены тем, что черты ее лица больше не выражали горя, напротив, она была полна решимости и твердости.

Все смотрели на нее, не сводя глаз. Остановившись посреди лестницы, она обвела медленным взглядом каждого по очереди всех собравшихся в салоне мужчин. Вначале ее взгляд остановился на Мерри Рулзе, который не смог скрыть впечатления, произведенного на него появлением вдовы, затем на Мобрея, лицо которого сияло от восхищения.

Остудив свой гнев, Мари заявила строгим и серьезным тоном.

— Господа, мне хотелось бы подождать немного, пока в ваших сердцах воцарится мир, только тогда я смогу начать разговор об одном из самых важных вопросов, от решения которого зависит судьба нашего острова. Но только что виденное мной заставляет меня думать, что вместо того, чтобы вернуть желанный мир время только лишь горячит ваши умы. Этот инцидент явился лишним подтверждением того, какой невосполнимой потерей для Мартиники явилась смерть моего несчастного супруга генерала дю Парке. Я предвижу опасность того, что люди начнут ненавидеть друг друга и ссориться. Поэтому я прошу вас забыть о разногласиях, словно их никогда не было.

Она смолкла на минуту, чтобы оценить впечатление, произведенное ее словами, но, так как по-прежнему царило молчание, продолжила:

— Некоторые из вас беспокоятся о будущем. Они боятся дикарей и пиратов. Но я спрашиваю их, почему они так боятся, что, разве они хуже защищены, чем при жизни генерала? В случае нападения карибцев или флибустьеров я первая возьму в руки оружие. Я не забыла — и прошу вас не забывать об этом, — как я защищала этот замок от дикарей, сама стреляя из пушки и мушкета.

Она снова умолкла. В каком-то смысле она сейчас выдвинула косвенным образом свою кандидатуру на преемственность своему супругу, и каждый мог ясно понять ее планы.

Мари продолжила:

— Я намерена как можно быстрее собрать семейный совет, чтобы вынести решение о судьбе моих детей. Моему Жаку только одиннадцать лет. Но он является наследником своего отца, и если он пока еще не может управлять вместо него, то, по крайней мере, должен сохранить свою собственность.

Заметив, что многие кивают головами в знак одобрения, она быстро добавила:

— Прошу майора Мерри Рулза собрать завтра же здесь, в Горном замке, членов Высшего Совета, а также всех офицеров рот вспомогательной части, настоятелей обеих миссий, а также именитых граждан, которые всегда проявляли верность моему покойному супругу и известны своей лояльностью.

Она кончила говорить. Последовало долгое молчание, словно все ожидали чего-то еще, но она сделала вид, что уходит обратно, и тотчас же несколько человек во главе с майором, капитаном Ля Гаренном и отцом Шевийяром бросились к лестнице, чтобы удержать Мари.

Она остановила их, подняв руку:

— Мне надо отдохнуть и прежде всего помолиться, — сказала она ровным голосом. — Я очень огорчена тем, что пришлось вмешаться, чтобы укротить взрыв эмоций. В конце концов, может быть, будет лучше, если все разрешится как можно быстрее. До завтра, господа!

С этими словами она гордо и величаво поднялась к себе.

Несколькими минутами позже визитеры ушли в форт Святого Петра.

Как только отец Бонненон и отец Шевийяр последними покинули Горный замок, Реджинальд бросился в комнату Мари.

Его лихорадило и, несмотря на желание казаться сдержанным, все его лицо светилось от радости.

Поэтому, когда он постучал в дверь и получил разрешение войти, он воскликнул с нескрываемым восторгом:

— О, Мари! Дорогая Мари, вы были просто неотразимы! Мне кажется, мало кто из женщин был бы способен проявить такое достоинство. Я внимательно наблюдал за вами: вы не сделали ни одного промаха, а ваша простота и твердость просто сразили всех.

— Благодарю за комплимент.

Его приход оторвал Мари от глубокого раздумья. Когда она сказала ему «войдите», он заметил, что она стояла на коленях на скамеечке для молитв. Как только он вошел, она поднялась и присела на банкетку из бархата гранатового цвета.

Он приблизился к ней, все еще находясь в состоянии экзальтации.

— Мне очень хотелось, Мари, выразить вам восхищение. Говорят, что в моей стране женщины очень холодны и в тяжелые моменты принимают гордый вид. Это, без сомнения, из-за нашего сурового климата: у нас много холодных озер и часто бывают туманы. Но я не верю, чтобы какая-нибудь великосветская дама Шотландии могла бы сравниться с вами.

Мари не смогла сдержать счастливой и нежной улыбки. В глубине души она гордилась его похвалой. У нее был вкус к власти и то, что сказал ей любезный шевалье, являлось доказательством тому, что она обладала необходимыми качествами, чтобы стать преемницей своего мужа до совершеннолетия маленького Жака.

— Что вы хотите этим сказать, Реджинальд? — спросила она.

Он сел рядом с ней и заглянул ей в глаза.

— Мари, я думаю, что ваше вмешательство сегодня вечером послужило вам больше, чем можно было надеяться. Вполне очевидно, что майор Мерри Рулз хотел выдвинуть свою кандидатуру на заседании Высшего Совета на пост генерал-лейтенанта Мартиники. Но вы одним ударом разрушили все его планы.

— Что это означает?

— Это означает, дорогая Мари, что завтра Совет не сможет вам ни в чем отказать! Впечатление, которое вы произвели на всех присутствующих, сыграет в вашу пользу, Мари: сегодня по городу пойдут слухи о том, что завтра вы займете место вашего покойного супруга.

— А я не так, как вы, уверена в положительном решении вопроса, Реджинальд, — ответила она спокойно. — Вы сами говорили о Мерри Рулзе и его планах. Если до этого момента мне и удалось провалить его планы, его жажда власти от этого не уменьшится. От такого честолюбивого человека, как майор, можно ожидать всего. Он ловок, гибок, не настаивает, когда чувствует, что над ним взяли верх. Однако при необходимости он без колебания прибегнет к клевете, чтобы только победить меня. Бог знает, на какие измышления он способен сейчас в кругу своих друзей!

— Не бойтесь, — с уверенностью сказал Мобрей. — Не так уж он опасен. Хотя, если хорошенько подумать, то сейчас он может найти у вас только одно слабое место. Во всяком случае, мы знаем это и сможем немедленно отразить все его нападки.

— Какое слабое место?

— Ну как же! Вы же слышали стычку колонистов Босолея и Пленвилля с майором и капитаном Байярделем.

— Конечно. И что же?

— Спор начался с некоторого несогласия относительно значения нескольких слов. Отец Шевийяр считал, что не надо смешивать карибских дикарей, пришедших на похороны генерала дю Парке, со злодеями, которые нападают на остров, и что не надо было называть флибустьеров с острова Сен-Кристоф пиратами. В общем эти рассуждения были бы не столь важны, если бы не вмешались колонисты, выразив в несколько повышенных тонах свои опасения. Они не чувствуют себя в безопасности, ибо эти две угрозы висят над ними постоянно. Их страшит, что в любой момент они могут быть разорены. Если им верить, то они боятся больше флибустьеров, чем дикарей.