— Ну и отлично, а я пока спущусь в зрительный зал, — сказал Киллигрэ, направляясь в партер, слабо освещенный блеклыми лучами солнца. — Когда будете готовы, милости прошу начинать.

— Прочитай сначала сама, — вполголоса произнес Николас. — Если попадется какое-нибудь трудное слово, то просто укажи мне на него.

Полли углубилась в чтение. Ее терзало беспокойство, что она запнется где-нибудь посреди текста или вовсе не сможет сыграть эту роль. Однако по мере ознакомления с пьесой она все отчетливее представляла себе, как должны звучать слова, и мысленно видела главную героиню — хорошенькую, остроумную и в какой-то степени строптивую девушку.

— Флора начинает нравиться мне, — прошептала она, взглянув с улыбкой на Ника. Николас кивнул:

— Что ж, если ты готова, давай начинать.

Они вышли на середину сцены. Господин Киллигрэ сидел чинно в партере, одной рукой опираясь на полированный набалдашник трости, а другую положив на рукоятку шпаги. После первых же строк он знал, что перед ним — актриса редкого сценического дара, способная покорить самую искушенную публику.

Каждый жест, каждое обвинение, адресованное беспомощно стоявшему Альберто, каждое вызывающе-дерзкое движение — все это сплеталось в один восхитительный и завораживающий образ, который не мог не взволновать даже самых бесчувственных зрителей, а таких, к сожалению, было немало. Талант в соединении с неописуемой красотой, несомненно, сулил юной леди грандиозный успех.

— Благодарю вас обоих, — проговорил Киллигрэ, когда чтение закончилось. — Боюсь, что Николас никогда не станет актером. — Он шагнул на сцену и подошел к Полли. — А вы, госпожа Уайт… — Он сделал паузу и улыбнулся. — Не желаете ли вы вступить в труппу королевского театра?

— Неужели вы принимаете меня?! — воскликнула Полли, не веря своим ушам.

— Не вижу причин для отказа. Конечно, необходимо еще получить одобрение его величества, но это чуть позже.

— Что вы имеете в виду? — спросил Николас, с облегчением переводя дух и беря щепотку табака.

— Для начала не помешает краткое пребывание в моей школе, — ответил Киллигрэ. — Существуют навыки и мастерство, которые надо изучать специально: ведь даже природный талант нуждается в шлифовке. А вообще скоро я буду ставить «Ревнивых соперниц». Это одна из любимых пьес его величества. Чудесная вещь, дающая актерам неограниченную возможность показать, на что они способны.

Полли выглядела немного смущенной.

— Я не совсем поняла, о какой это школе вы говорите, господин Киллигрэ.

— О той, в которой обучаются молодые актеры, — принялся объяснять он. — Я ставлю с ними пьесы в Мерфилде в расчете на обычную публику. Она невзыскательна, зато начинающие актрисы могут смело пробовать свои силы и приобретать столь бесценный опыт. Вы многому научитесь там, включая и умение завоевывать внимание рассеянного, а порой и просто враждебно настроенного зрителя.

— Но мне хотелось бы сразу играть вот на этой сцене, — молвила Полли, оглядываясь вокруг себя. — Почему нельзя учиться всему, о чем вы сказали, прямо здесь?

— Потому что другие актеры уже окончили эту школу и не захотят играть вместе с неопытным новичком, моя дорогая, каким бы талантливым он ни был. — Мэтр помолчал, глядя на девушку, стоявшую растерянно рядом. — У вас будет всего лишь один-единственный шанс снискать одобрение его величества. Крайне неразумно не использовать все возможное, чтобы подготовиться наилучшим образом к предстоящему испытанию.

— Да, понимаю. Простите меня, господин Киллигрэ, за такую самонадеянность!

Огромные глаза ее с мольбой смотрели на мэтра, губы дрожали в улыбке, и Томас почувствовал вдруг странное раскаяние за свою чрезмерную жестокость.

— Вы слишком впечатлительны, дорогая моя. Не стоит так волноваться, — произнес он, ласково улыбаясь. — Вполне естественно, что вы хотите начать играть как можно скорее. Однако доверьтесь моему опыту.

— О да! — отозвалась с живостью Полли, прижимая руки к груди. — Я сделаю все, что вы скажете! Я так благодарна…

— Ну-ну, Полли, — остановил ее Николас, чувствуя, что Киллигрэ начинает поддаваться гипнотическому воздействию мягкого взгляда девушки и ее страстной мольбе.

— Это вовсе не игра, Ник! — обернулась она с упреком к своему опекуну. — Я действительно раскаиваюсь, что была столь тщеславна и самонадеянна!

Николас улыбнулся:

— Ты просто искусная плутовка, Полли!.. Вы еще не знаете о ее проделках, Киллигрэ. У нее их премного в запасе!

— О, я догадываюсь. Мне, кажется, следует быть начеку. — Томас улыбнулся. — Я уже слишком стар для подобных игр, дорогая госпожа Уайт. Так что подумайте, прежде чем скрестить со мной шпаги.

— О, сэр, разве я смею?

Полли почтительно поклонилась, при этом ее медово-золотистые локоны упали ей на грудь,

открывая нежную шею. Это была абсолютно покорная поза и в то же время — откровенно дерзкая.

Киллигрэ расхохотался:

— Госпожа Уайт, сценические поклоны вы делаете просто превосходно! Это весьма важно для актрисы. Полагаю, вы учились танцам?

— О да, — подтвердила Полли, украдкой глядя на Ника. — Моя гувернантка была ужасно строга, сэр, за что я ей всегда буду благодарна.

Она озорно улыбнулась.

Не зная, как далеко заведут Полли ее фантазии, Николас решил, что пора взять инициативу в свои руки. Любое неосторожно произнесенное слово могло все испортить. Видно было, что она наслаждалась каждым мгновением своей новой роли. Ну а Киллигрэ пытался тем временем определить, к какому общественному слою принадлежит эта леди.

— Уже слишком поздно, Томас, — поспешно сказал Кинкейд. — Мы и так отняли у вас много времени. — Он протянул мэтру руку. — Весьма признателен вам за все.

— Нет-нет, — ответствовал Киллигрэ, — это я должен благодарить вас.

«И никто не считает нужным сказать спасибо мне», — горько подумала Полли. Однако обида ее длилась совсем недолго: слишком уж сильной была ее радость. Если двое этих джентльменов хотят благодарить друг друга за то, что она делает, что ж, пусть будет так, — она сама поздравит себя с успехом!

Когда они вышли из театра, Николас взял девушку за руку.

Полли произнесла:

— Я уверена, что вы — великолепный танцор: ведь все придворные умеют танцевать.

— И я должен учить тебя этому, да? Никогда не думал, что стану учителем танцев, да еще и «ужасно строгой гувернанткой», — усмехнулся Кинкейд. — Однако ничего не поделаешь, придется взять на себя и эту роль.

Взгляд Полли мерцал в темнеющем вечернем воздухе.

— Я стану актрисой! Непременно! — издала она вдруг радостный вопль и закружилась в восторге на месте.

— Кажется, дело идет к тому, — спокойно заметил Ник.

Внезапно им овладело безумное желание, которое неведомым образом передалось в тот же миг и Полли. Она сжала его руку и крепче прижалась к нему.

— Боже мой! — воскликнул он, резко останавливаясь. — Никогда еще не хотел я тебя так сильно! Просто сгораю от нетерпения!

— Ник! — прошептала Полли, прижимаясь к нему в темноте улицы и не обращая внимания на ветер и стук проезжавшей мимо кареты.

— Идем! — отрывисто скомандовал лорд Кинкейд. — До дома всего несколько ярдов.

Он крепко взял ее за руку и ускорил шаг. Парадная дверь оказалась запертой, и Николас громко постучал. Миссис Бенсон поспешила открыть и, увидев взволнованное лицо лорда, спросила:

— Что-нибудь случилось, сэр?

— Нет-нет, все в порядке, — ответил он. — Просто на улице ужасно холодно. Мы замерзли.

Все еще крепко держа Полли за руку, он быстро поднялся по лестнице.

— Боже милостивый! — произнес Николас, резким движением захлопывая дверь гостиной и заключая свою возлюбленную в объятия.

Она, отчаянно желая близости с ним, расстегнула плащ и бросила его на пол. Николас стал целовать ее грудь, плечи, волосы. Потом, сняв с нее легкое изящное платье, принялся ласкать ее с такой смелой страстью, что Полли, дрожа от наслаждения и отдаваясь сладостному рабству и поклонению, буквально растворилась в волнах восторга и счастья.