Ник снова поцеловал ее и, сняв сорочку, припал губами к девичьей груди. Полли вскрикнула от охватившего ее безумного восторга, по телу ее разлилось несказанное блаженство. Ощутив внезапно горячий жар его груди, она стала дрожащими от нетерпения и страха руками торопливо расстегивать пуговицы на рубашке Ника и, покончив кое-как с этим, прижалась к нему дрожащим телом.

Ник не ожидал от нее подобной смелости. Он полагал, что Полли будет податлива, и только, по крайней мере, в их первый вечер, но ее поведение явилось для него приятной неожиданностью.

Он поймал ее взгляд, полный томления и сладкой муки. Сорочка упала на пол, и Полли стояла теперь перед ним в одних лишь чулках и туфельках. Встав на колени, Николас развязал подвязки и снял чулки. Потом, посмотрев в смущенное лицо девушки, прошептал:

— Ты должна верить мне! Я хочу только одного — чтобы и ты испытала наслаждение!

Полли молчала, опустив глаза.

— Ты веришь, что я не сделаю тебе больно?

Она утвердительно кивнула, зная, что так оно и будет.

— И что во всем, что происходит, нет ничего дурного ни с твоей стороны, ни с моей?

Да и в самом деле, что плохого в этом, думала Полли. Разве могут быть постыдными ласки, если они вызывают в ней сладостное желание? Разве может быть постыдным нежный взгляд, каким взирает на нее Ник?

— Да, я верю всему, что вы говорите, — отозвалась она тихо.

Ник поднял девушку и, пронеся через комнату, опустил на постель. А затем и сам лег с ней рядом и прижал ее к себе так, что Полли ощутила все его сильное и мужественное тело. Откинув с ее груди густые золотистые волосы, он прикоснулся губами к ее соскам. Ласка эта, тихая и нежная, оказывавшая на нее чуть ли не гипнотическое действие, расслабила ее, а искусная игра его пальцев с ее плотью доставила девушке неописуемое наслаждение.

И вот, когда сладкая истома достигла своего предела, заставив Полли возжелать с невероятной силой соединения со своим возлюбленным, Николас вошел в нее резким глубоким толчком и тут же увидел ее глаза, расширенные от потрясения и мгновенного всплеска пронзительной боли. Потом он стал двигаться легко и медленно, и Полли вдруг улыбнулась. Это была восхитительная улыбка, выражавшая одновременно и изумление, и восторг, и Николас засмеялся.

— Я и не думал, что ты можешь стать еще прекраснее, — произнес он шепотом. — Не бойся, и я покажу тебе другой, более прекрасный мир. Ты только доверься мне.

— О, с радостью! — ответила она.

Глаза обоих сияли неземным счастьем. Они словно парили в вечности, в том чувственном космосе, в котором нельзя пребывать слишком долго, ибо он быстро растворяется, вновь уступая место действительности.

Чувство реальности возвращалось к Полли очень медленно. Открыв глаза, она увидела, что Николас улыбается ей. Он поправил локон, упавший ей на глаза, и поцеловал ее.

— Вижу, ты способная ученица, детка!

— Не знаю, — задумчиво произнесла девушка, — зависит ли что-нибудь от меня, если все получается само собой? — Она вдруг лукаво улыбнулась. — За что, впрочем, я должна благодарить только вас!

— Если ты и впрямь хочешь выразить мне свою благодарность, то назови меня просто по имени. Помнишь, я просил тебя?

— Да, но то — печальные воспоминания, Николас…

— В твоих силах исправить все это, — проговорил он, лаская ее бедра и удивительно красивые колени.

«Странно было бы, если б такое совершенство природа испортила хоть чем-нибудь, пусть даже самым незначительным изъяном», — подумал Ник и тут увидел, что на батистовых простынях алеют яркие пятна крови. Он встал и, подойдя к туалетному столику, намочил полотенце.

— Позволь мне немного помочь тебе, дорогая, — сказал он мягко, вернувшись к Полли, и вытер влажным полотенцем ее тело, освежая его и смывая остатки крови — следы невинности.

Это была самая сладкая, самая очаровательная ласка. Полли почувствовала, как слезы неудержимо потекли из ее глаз. И вызваны они были не печалью или радостью, а лишь несказанным изумлением, которое испытала она, ощутив проявленную с такой любовью заботу о себе. Многое испытала она в свои семнадцать лет, но подобной доброты и нежности не встречала до сей поры.

— Не плачь, дорогая моя, — произнес встревожено Николас, не понимая, что так расстроило ее, только что такую веселую и озорную.

— Я ничего не могу с собой поделать, — всхлипывала Полли.

Николас думал о том, как стремительно, с драматической внезапностью изменилась ее жизнь за последние несколько часов.

Он вышел в гостиную и налил стакан вина.

— Это хорошее лекарство, любовь моя, — проговорил он. — Возьми выпей.

Она послушно сделала несколько глотков и слабо улыбнулась.

Николас укрыл ее одеялом и подошел к камину, чтобы подбросить дров. Сквозь полуприкрытые ресницы Полли наблюдала за его грациозными движениями. Николас был отлично сложен — мускулистая грудь, широкие плечи, узкие бедра.

— Вы великолепны, милорд! — прошептала она.

— Нет, вы просто слишком добры ко мне, — шутливо ответил он и, поставив канделябр на ночной столик, лег рядом с ней. — Тебе нужно хорошенько выспаться, дорогая моя. Скоро утро, — сказал он.

И Полли, уютно свернувшись в его объятиях, мгновенно погрузилась в глубокий сон.

-Мне все время кажется, что вы пренебрегаете своими обязанностями, дорогая Барбара, — произнес Джордж Виллерс, он же герцог Букингемский, и, взяв привычно шепотку табака из миниатюрной коробочки, посмотрел на свою кузину леди Кастлмейн. — Его величество пребывает в глубокой печали. Скажите, волновали ли его прошлой ночью обычные ваши ласки?

Любовница короля пожала пышными белыми плечами, при этом грудь ее слегка приподнялась в глубоком декольте.

— Он думает сейчас лишь об одном — о своем новом соколе и о том, как тот летает, — ответила она и кивнула в сторону заснеженного здания Частной Галереи. — В такую ужасную погоду предаваться подобным увлечениям практически невозможно, однако вы знаете, как он ненавидит, когда ему перечат.

— Следовательно, нам надо предложить ему что-нибудь новенькое, что могло бы занять его. — Герцог Букингемский задумался, обмахивая атласный рукав камзола кружевным платком. — Никогда не знаешь, до чего он может додуматься, находясь в таком состоянии…

— И чье общество он предпочтет, — закончила за него леди Кастлмейн, многозначительно глядя на кузена. — Сегодня утром как будто его сумел ублажить Кларендон. Во всяком случае, они сидели больше часа, запершись в личных покоях его величества. Лорд-канцлер, думается, снова стал пользоваться благорасположением короля. — Миледи зло расхохоталась, зная, что это известие не обрадует герцога.

Вся энергия его светлости была направлена в последние дни на то, чтобы дискредитировать канцлера в глазах короля. Однако сделать это не так-то просто, поскольку дочь Кларендона замужем за герцогом Йоркским, братом его величества, и к тому же сам Кларендон входил в число особо доверенных лиц в окружении Карла II еще со времен изгнания венценосца. Правда, Виллерсу было известно и то, что король подумывает избавиться от преданного своего слуги, как от старой тоскливой собаки, ибо тот неодобрительно относился к развлечениям царствующей особы и без устали твердил ему о необходимости серьезно заняться управлением государством и наладить отношения с парламентом, тогда как правитель не считал нужным ублажать палату общин в надежде получить деньги на удовлетворение дальнейших своих прихотей: он искренне верил, что обеспечивать его средствами в указанных им объемах — священная обязанность парламента.

— Моя дорогая кузина, — медленно произнес герцог Букингемский, — не только в моих, но и в ваших интересах добиваться низвержения канцлера. Так давайте объединим наши усилия: это лучше, чем развлекаться за мой счет.

Он лениво взял ее за руку и приподнял кружева на рукаве, скрывавшие браслет. Драгоценные камни — необычайно крупные и редкой красоты бриллианты, обрамленные в замысловатую оправу, — заиграли ослепительным светом в ярком пламени свечей.