– Рад видеть вас, детектив.

– Где Кэсси?

– Присаживайтесь.

Брум опустился на стул.

– Где Кэсси?

– Сейчас ее здесь нет.

– Это я и сам вижу.

– Ну да, вы же опытный детектив.

– Слушайте, Гарри, я не в остроумии сюда пришел упражняться. Можете объяснить мне, что происходит?

– Она поблизости. И хочет поговорить с вами. Но выдвигает некие условия.

– Я весь внимание. – Брум расправил плечи.

– Прежде всего разговор неофициальный, не для протокола.

– Не для протокола? Слушайте, Гарри, я что, по-вашему, газетчик?

– Отнюдь. По-моему, вы хороший детектив, оказавшийся в весьма затруднительном положении. Не для протокола – это не для протокола, вот и все. Вы ничего не записываете. Не заносите в дело. Для всех окружающих вашего разговора не было.

Брум задумался.

– А что, если я скажу нет?

Гарри Саттон встал и протянул руку:

– Рад был повидаться, детектив. Всего хорошего.

– Ладно, ладно, к чему этот театр?

– Ни к чему, – согласился Гарри, широко улыбаясь, – но если представилась возможность, отчего бы не поиграть?

– Хорошо, не для протокола. Давайте ее сюда.

– Сначала еще несколько условий.

Брум выжидательно посмотрел на Саттона.

– Это будет ваша единственная встреча. Кэсси поговорит с вами здесь, у меня в кабинете. Она по возможности ответит на все ваши вопросы в моем присутствии. А затем снова исчезнет. Вы дадите ей возможность спокойно уйти. Вы не будете пытаться узнать ее новое имя и, что еще важнее, не будете искать новых встреч с ней.

– И вы готовы просто поверить мне на слово?

– Да.

– Ясно. – Брум помолчал и поудобнее уселся на стуле. – А если выяснится, что она виновна в убийстве?

– Не выяснится.

– И все же?

– Тем хуже для вас. Как только вы поговорите, она уйдет. И вы больше не увидитесь.

– А что, если в результате дальнейшего расследования всплывет что-то, о чем мне надо будет спросить именно ее?

– Ответ прежний: тем хуже для вас.

– И с вами мне тоже нельзя будет повидаться?

– Со мной можно. И чем смогу, помогу. Но она таких обязательств на себя не берет.

Брум хотел бы поспорить, но у него не имелось решительно никаких козырей на руках. К тому же он был из тех, кто предпочитает синицу в руках журавлю в небе. Еще вчера у него не было ни малейшей ниточки, ведущей к Кэсси. А сегодня если он не заупрямится, то поговорит с ней.

– Ладно, – сказал Брум, – условия приняты.

– Отлично. – Гарри потянулся к сотовому. – Кэсси, все в порядке. Ждем тебя.

Заместителю начальника полиции Голдбергу было теперь на все наплевать.

Через год он выйдет в отставку и получит максимальную пенсию, но этого будет мало. Атлантик-Сити – это выгребная яма, но яма дорогая. Алименты зашкаливают. Его нынешняя пассия, Мелинда, двадцативосьмилетняя порнозвезда (в порнофильмах, заметил Голдберг, всегда не «актрисы», а только «звезды»), высасывала его до дна (во всех смыслах). Но она того стоила.

В общем, Голдберг был копом-оборотнем и никаких угрызений совести при этом не испытывал. Наоборот – полностью себя оправдывал.

Например: плохие парни подобны всяким мифологическим бестиям, у которых, если отрубить одну голову, вырастают две новые. Или еще лучше: дьявол, которого ты знаешь – которого можешь держать в руках, который не обидит хороших людей и который подкинет тебе доллар-другой, – лучше дьявола, которого ты не знаешь. А можно и так: очищать город от грязи – это то же самое, что вычерпывать воду из океана столовой ложкой. Да таких оправданий у Голдберга имелись миллионы.

Ну а в данном случае все еще проще: малый, который подкидывал ему Бенов Франклинов и Джорджей Вашингтонов, пребывал, по крайней мере по виду, там же, где ангелы.

Так что же его останавливало?

Голдберг набрал номер. Ответ последовал после третьего гудка.

– Добрый день, мистер Голдберг!

Вот она, первая причина, заставлявшая его колебаться: ему очень не нравился голос собеседника. Обладатель голоса – явно человек совсем молодой, безукоризненно вежливый, – говорил внятно, четко расставлял ударения, словно проходил пробу на роль в каком-нибудь ретромюзикле. От этого голоса Голдбергу становилось не по себе. Но дело было не только в этом.

Разные слухи ходили. О жестокости и садизме этого типа и его сообщника (или сообщницы) рассказывали такое, что зрелые мужчины – здоровые, крепкие, побитые жизнью, многое на свете перевидавшие – долго не могли заснуть ночью и невольно подтягивали одеяло повыше.

– Да, это я, – откашлялся Голдберг. – Привет.

Даже если эти слухи были преувеличены и верны только на четверть, все равно Голдберг в свое время вляпался в историю, иметь отношение к которой ему совсем не хотелось бы. Но теперь что говорить? Лучше просто взять деньги и держать рот на замке. Да и был ли у него выбор? Если попробовать выйти из дела и вернуть деньги, это может не понравиться собеседнику на другом конце провода.

– Чем могу быть полезен, мистер Голдберг? – В трубке послышался какой-то шум, от которого у Голдберга кровь в жилах застыла.

– Это еще что там такое?

– Да не волнуйтесь вы, мистер Голдберг. Итак, зачем я вам понадобился?

– Кажется, у меня появился еще один след.

– Кажется?

– Я просто хочу сказать, что полной уверенности нет.

– Мистер Голдберг!

– Да? – Да что еще, черт побери, там за шум такой?

– Будьте любезны сообщить мне, что вам все же известно.

Он и так уже слил все, что знал о Карлтоне Флинне и его исчезновении. Так в чем же дело? Этому малому и его сообщнику (сообщнице?) тоже хочется отыскать исчезнувшего, и платят они щедро.

Последнее, чем поделился со своим собеседником Голдберг, было то, что он узнал от Брума: у Карлтона Флинна была девчонка-стриптизерша из клуба «Ла Крем».

В трубке послышалось жалобное поскуливание.

– У вас что там, собака? – спросил Голдберг.

– Нет, мистер Голдберг. Собаки у меня нет. Но в детстве была – замечательная собачка. Ее звали Рыжий Дьявол. Хорошая кличка, правда?

Голдберг промолчал.

– Вас что-нибудь смущает, мистер Голдберг?

– Заместитель начальника полиции Голдберг.

– Хотите встретиться лично, заместитель начальника полиции Голдберг? Если угодно, можно поговорить обо всем у вас дома.

У Голдберга замерло сердце.

– Да нет, в этом нет необходимости.

– В таком случае что вы хотели мне сообщить?

Собака все еще скулила. И в какой-то момент Голдбергу показалось, что он слышит еще один звук, похожий на поскуливание, но нет, хуже, гораздо хуже – страшный, как от невыразимой боли, крик, совершенно нечеловеческий, но издавать его мог парадоксальным образом только человек.

– Заместитель начальника полиции Голдберг!

Он набрал в грудь воздуха и бросился в пропасть:

– Есть в городе такой адвокат, Гарри Саттон…

Дверь в контору Гарри Саттона открылась, и вошла Кэсси.

Она почти не изменилась.

Именно об этом сразу подумал Брум. В те давние дни он был немного знаком с ней, виделся в клубе, потому и запомнил немного. Цвет волос у нее теперь другой – раньше, если только Брума не подводила память, она была платиновой блондинкой, – но это как будто и все.

Кому-то могло показаться странным, что она так мало изменилась, и все же Брум не мог найти ее так долго. Однако исчезнуть не столь трудно, как многие думают. Тогда, семнадцать лет назад, Руди даже не знал ее настоящего имени. Имя Брум в конце концов установил: Мейджин Рейли. Но дальше он не продвинулся ни на шаг. Девушка обзавелась новым удостоверением личности, и хоть кое-какой интерес у полиции она вызывала, вряд ли этого было достаточно для составления и распространения по всей стране фоторобота, тем более для включения в перечень разыскиваемых лиц.

Что еще в ней изменилось, так это то, что теперь она выглядела более здоровой и более – за неимением лучшего слова – обыкновенной. Стриптизершу как ни одень, все равно она будет выглядеть стриптизершей. То же самое можно сказать об игроках, пьяницах, любителях марихуаны и копах. А Кэсси выглядела сейчас стопроцентной мамашей из богатого пригорода. Да, такая женщина может позабавиться, ответить колкостью на колкость, пофлиртовать при случае, выпить немного лишнего на вечеринке. И все равно – это мамаша из пригорода.