– Я… Мне… Не знаю.

– Но ведь ты боишься, что он придет за тобой?

Меган судорожно вздохнула. Ей вспомнился Стюарт Грин и то, чем окончилась та история.

– Наверное, да.

– Не надо.

– Не надо?

– Да, не надо.

– Ладно, – кивнула Меган. – Вот что я вам скажу: я не буду бояться, если вы так говорите.

– Нет, не в том дело. – Агнес с недовольным видом отмахнулась, явно не принимая эту игру в поддавки.

– А в чем же?

– Ты молода, – сказала Агнес. – Ты сильная. Ты решительная. Тебе ведь приходилось трудно, верно?

– Как и вам.

Агнес пропустила эти слова мимо ушей.

– Ты не старуха, прикованная к постели. Тебе не нужно молить о помощи, дрожа от страха, что вот-вот с тобой покончат.

Меган молча посмотрела на свекровь. Интересно, подумала она, кто из них двоих проводит позитивную терапию, кто врач и кто пациент?

– Ты, главное, не сиди молча в темноте и не жди, что будет дальше, – настойчиво зашептала Агнес. – Не надо чувствовать себя беспомощной. Ладно? Ну, пожалуйста. Для меня. И для себя.

– Хорошо, Агнес.

– Обещаешь?

– Обещаю, – кивнула Меган.

И это были не просто слова. Терапия, не терапия, но то, что сказала Агнес, неопровержимая истина: страх – это плохо, но ощущение беспомощности еще хуже. Да и независимо от этого Меган после встречи с Лорен раздумывала, что надо сделать какой-то решительный шаг. При этом могут всплыть на поверхность детали ее прошлого, причем самые неприглядные, но, как верно сказала Агнес, это лучше, чем просто беспомощно ждать чего-то в темноте.

– Спасибо, Агнес.

Старуха заморгала, словно останавливая готовые хлынуть слезы.

– Уходишь?

– Да. Но я вернусь.

– А не можешь побыть еще чуть-чуть? – Агнес раскинула руки. – Совсем недолго. Я знаю, что тебе надо идти, но ведь несколько минут не так уж важны, правда?

– Правда. Совсем не важны, – кивнула Меган.

Едва Брум приступил к просмотру записей видеокамеры, запечатлевшей множество идиотов, выползавших из клуба, в поту, в клоунских шляпах, с выпивкой, ну и девочками, как ему позвонил из «Ла Крем» Руди.

– У Карлтона Флинна была постоянная девушка, – сообщил он.

– Кто такая?

– Тони Аллюр.

У Брума округлились глаза.

– Это ее настоящее имя?

– Такое же настоящее, как и все остальное, если ты понимаешь, о чем я.

– Ну да, ты у нас большой мастер слова. Когда она будет?

– Она сейчас здесь.

– Еду.

Брум не успел выключить телевизор, как в кабинет вошел Голдберг, его шеф – настоящая гора мышц.

– Это еще что такое? – Голдберг буквально навис над Брумом. От него несло пивом, потом и тунцом.

– Видеозапись из «Ла Крем» в вечер исчезновения Карлтона Флинна.

– А тебе-то она зачем?

Бруму не хотелось углубляться в подробности, но от Голдберга просто так не отделаешься. На нем была сейчас бежевая, а некогда, вероятно, белоснежная рубаха с высоким воротом. При разговоре шеф сердито похрюкивал, полагая, вероятно, что шумные звуки помогут скрыть его тупость. И пока действительно получалось.

– Ищу связь между Стюартом Грином и Карлтоном Флинном, – сказал, поднимаясь, Брум. – Оба исчезли в один и тот же день.

Голдберг глубокомысленно кивнул:

– Ну и куда ты теперь?

– Назад в «Ла Крем». У Флинна там была девчонка – стриптизерша.

– Гм… Такая же, как и у Стюарта Грина?

– Возможно.

Брум вытащил флешку. Пожалуй, стоило показать запись Эрин. У нее взгляд наметанный. Можно отвезти по пути в клуб. Брум поспешно вышел и, заворачивая за угол, оглянулся, опасаясь, что Голдберг последует за ним. Но тот стоял в кабинете, склонившись над телефоном и сжимая в ладони мембрану так, словно это способствовало более энергичной умственной деятельности.

Двадцать минут спустя, успев заглянуть на работу к Эрин, Брум уже сидел напротив Тони Аллюр в скрытой от посторонних глаз кабинке. Позади девушки, скрестив руки, стоял Руди. На вид Тони была этакая падчерица, которую в семье только шпыняли. В заведениях вроде «Ла Крем» это стандарт, в общем-то соответствующий в большинстве случаев действительности. Тони была юна, обладала точеной – разумеется, не обошлось без хирургического вмешательства – фигурой, но по грубоватому лицу было видно, что у нее уже было слишком много мужчин.

– Расскажи-ка мне про Карлтона Флинна, – по-просил Брум.

– Про Карлтона? – Тони заморгала, ее ресницы были наклеены так, что походили на клешни подыхающего на солнце краба. – Ой, он был такая лапочка! Пылинки с меня сдувал. Настоящий джентльмен.

Лгунья из Тони была никакая. Глаза ее метались, и выглядела она как напуганная птичка.

– Больше ничего не хочешь сказать?

– Пожалуй, нет.

– Где вы познакомились?

– Здесь.

– Каким образом?

– Он заказал приватный танец. Это не запрещается, сами знаете.

– А потом что, он тебя к себе повел?

– Нет, нет, что вы! У нас так не делается. Все по закону. Я бы ни за что не пошла.

Тут даже Руди закатил глаза.

– Слушай, Тони… – вздохнул Брум.

– Да?

– Я не в полиции нравов служу, так что, даже если ты с обезьянами трахаешься за деньги, мне все равно…

– Что-что?

– И еще: вряд ли ты имеешь какое-то отношение к тому, что случилось с Карлтоном. Но если ты и дальше будешь мне врать…

– Я не вру!

– Если ты и дальше будешь мне врать, Тони, – Брум понял руку, заставляя ее замолчать, – я тебя прижучу и засажу, просто так, для развлечения. Я все изображу так, будто это ты его убила, поскольку, знаешь ли, мне надоело возиться с этим делом, пора его закрывать. Итак, либо ты мне говоришь правду, либо садишься, и надолго.

Разумеется, это был чистый шантаж, и Бруму стало даже немного не по себе – нехорошо запугивать девочку, у которой не хватает мозгов, чтобы самой выпутаться. Тони оглянулась на Руди. Брум подумал, может, стоит отослать его прогуляться, но тот уже кивнул ей: выкладывай, мол.

Тони опустила глаза. Плечи у нее поникли.

– Он сломал мне палец.

Она держала правую руку под столом. На руке была красная перчатка – под цвет бюстгальтера, – и когда девушка сняла ее, стало видно, что мизинец отгибается в сторону, а кость едва ли не протыкает кожу.

Брум метнул взгляд на Руди. Тот пожал плечами:

– У нас тут не пункт «скорой помощи».

У Тони скатилась по щеке слеза.

– Карлтон – гнусный тип. Ему нравится делать мне больно. Он сказал, что если я кому-нибудь проговорюсь или начну жаловаться, он убьет Ральфи.

– Это твой парень?

Девушка посмотрела на Брума так, будто у него две головы.

– Это мой пудель.

– Ты знал об этом? – Брум повернулся к Руди.

– Ты что же, думаешь, меня интересуют домашние животные девушек?

– Я не о собаке, идиот. Я спрашиваю, ты про садистские наклонности Карлтона Флинна знал?

– Слушай, если кто-нибудь обижает моих девочек, я посылаю таких куда подальше. Но только если знаю, а если не знаю, что прикажешь делать? Это как если в лесу на тебя дерево свалится, что-нибудь в этом роде. Если не слышишь, разве тебя это волнует? Так и тут. Если не знаю, стало быть, не знаю.

Философ, понимаешь. Руди – философ мужского будуара.

– Он делал тебе больно и как-нибудь иначе? – спросил Брум.

Тони крепко зажмурилась и кивнула.

– Как? Можешь описать?

– Нет.

– Получается, он тебя ненавидел.

– Да.

– А теперь он исчез.

Веки Тони с накладными ресницами широко распахнулись.

– Но вы ведь сами сказали, что я не имею к этому никакого отношения.

– Может, и так, – кивнул Брум. – Может, не ты, но те, кому ты не безразлична, кто хотел тебя оберечь.

Тони снова растерянно смотрела на него. Он пояснил:

– Приятель, родители, кто-нибудь из близких друзей.

– Вы что, смеетесь надо мной?

Увы, растерянность ее была непритворной. Никого у Тони, кроме пуделя Ральфи, не было. Тупик.