Сама Эдна была огромной и мускулистой, с седыми космами и приплюснутым носом. Она стояла возле стола и пристрастно следила, чтобы каждый из ребят съел все без остатка.

С татуировкой на плече (о ней ходило немало толков) и солеными грубостями на языке, Эдна походила на просмоленного пирата. Ее норов притаился внутри, будто спящий дракон. Но если разбудить этого зверя, он показывал зубы и изрыгал пламя.

Дрожащие от страха дети, сдерживая тошноту, безропотно выстроились в очередь. Эдна щедрой рукой раскладывала по тарелкам пахучие порции.

– Эдна, у меня аллергия на рыбу, – попыталась выкрутиться Молли.

– А ну живо взять на борт проклятую тресковую отбивную! – хрипло скомандовала повариха, вытирая нос рукавом халата.

– Эту треску и правда здорово избили, – шепнула Молли другу.

Она с тоской смотрела на тарелку с едой.

Вечер близился к концу. До отхода ко сну Молли оставалось еще отбыть наказание. Она должна была помыть посуду. Как обычно, Рокки вызвался помочь.

– Можем сочинить песню о мытье посуды, – сказал он. – Наверху все равно сидят Гордон и Роджер. Опять будут задираться.

– Они просто тебе завидуют. Сходи да отлупи их хорошенько, – предложила Молли.

– Не хочу руки марать.

– Ты же терпеть не можешь мыть посуду!

– Как и ты. А вдвоем быстрее управимся.

И на исходе такого заурядного вечера двое друзей отправились вниз в буфетную, где их дожидались горы немытой посуды.

Как показали дальнейшие события, предчувствие Молли Мун не обмануло. Нынче вечером и впрямь должно было произойти нечто весьма необыкновенное. И это нечто неуклонно приближалось!

В подвале стояла холодина. С труб над головой капала вода. В стенах зияли дыры, из которых тянуло стылостью, плесенью и мышами.

Молли повернула кран, и оттуда сердито брызнула тоненькая струйка чуть теплой воды. Рокки отправился за жидкостью для мытья посуды. Из коридора доносилось ворчание Эдны. Она катила по наклонному полу тележку, нагруженную одиннадцатью тарелками из-под запеченной жирной рыбы.

Молли скрестила пальцы, моля сама не зная кого, чтобы Эдна оставила тележку с посудой у входа в буфетную и ушла. Но вряд ли это произойдет. Скорее всего, она войдет и тут же начнет ругаться. Такова уж Эдна.

Рокки вернулся с бутылкой моющего средства. Он плеснул немного пенящейся жидкости в раковину. Затем принялся изображать персонажа из их любимого рекламного ролика.

– О мамочка! – воскликнул он, обращаясь к Молли. – Почему у тебя такие мягкие руки?

Молли и Рокки часто разыгрывали в лицах рекламные клипы. Они знали десятки их наизусть, слово в слово. Им нравилось воображать себя героями рекламы.

– Ах, милый! – капризно пропищала Молли. – Они такие мягкие, потому что я пользуюсь самым лучшим средством для мытья посуды. Все остальные марки просто губительны для кожи. Лишь «Пенистое чудо» нежно и ласково!

Вдруг их воображаемый мирок оказался грубо разрушен. На плечо Молли тяжело опустилась громадная, как лапа динозавра, рука Эдны. Молли в страхе метнулась в сторону, ожидая, что в следующее мгновение на голову ей хлынет поток ругани.

Но вместо этого над ухом прогудел тошнотворно-слащавый голос:

– Ступай, детка, я сама помою. Иди поиграй.

«Детка»?! Молли изумилась. Не ослышалась ли она? Эдна никогда не разговаривала по-доброму. Обычно Эдна была чудовищно груба и сердита. Но сейчас она улыбалась, и улыбка ее была оскаленной, щербатой.

– А мисс Гад…

– Не волнуйся, – успокоила Эдна. – Иди отдохни. Посмотри этот чертов телик.

Молли растерянно обернулась к Рокки. Тот ответил ей озадаченным взглядом. Затем оба воззрились на Эдну. Перемена в кухарке обескураживала. Дети удивились бы гораздо меньше, если бы у нее на голове вдруг выросли тюльпаны.

И это было только первое из череды необычайных событий, случившихся на этой неделе…

Коли наступает в жизни черная полоса, кажется, она никогда не закончится. У Молли в этом был богатый опыт – слишком уж часто ей не везло. Если бы она только знала, какое множество интереснейших приключений ждет ее в ближайшем будущем, то, возможно, сильнее радовалась бы наступающему дню. Однако, едва открыв глаза поутру, Молли с первой же минуты поняла: день не заладился. А случилось вот что.

Она проснулась оттого, что у нее над ухом оглушительно задребезжал колокольчик. Гизела, толстая дура и любимица мисс Гадкинс, обожала будить Молли всякими жестокими способами. Гизела уже зачесала назад черные, до плеч волосы, связала их лентой и теперь пыталась втиснуться в узкую синюю школьную форму.

– Слышь, Лупоглазая, сегодня на физкультуре будет кросс, а на первом уроке – контрольная на пятьдесят слов, – ехидно объявила она и отошла, весело помахивая колокольчиком и радуясь, что испортила Молли настроение.

Молли быстро оделась и заглянула в спальню, где жили Рокки и Гордон. Гордон швырнул в нее мокрым бумажным стаканчиком вместо приветствия. Рокки напевал про себя, ничего не замечая.

– Рок, – тихо позвала Молли. – Ты не забыл, что сегодня контрольная?

Они было попытались повторить трудные слова за завтраком, но добились только того, что у них отобрали тетрадки с домашними работами. Потом злобная старуха с восторгом наблюдала, как Молли драит унитазы зубной щеткой. От всего этого к половине девятого девочку начало тошнить.

До школы было идти всего четверть часа. По пути и без того поганое утреннее настроение только ухудшилось.

Брайерсвилльская начальная школа, в которой учились все сироты, занимала такое же, как и приют, серое каменное здание. По дороге один из деревенских мальчишек швырнул в Гизелу водяную бомбу. Та увернулась, и бомба попала точнехонько в Молли, промочив ее насквозь. Гизела со своими приспешниками – четырьмя старшими приютскими детьми – решили, что это очень смешно.

Молли и Рокки пропустили утреннее собрание, пытаясь высушить куртку на теплой батарее в девчоночьей раздевалке. Они понимали, что опоздают и на первый урок, а это было чревато уж совсем большими неприятностями.

– Опоздали! – проскрипела их учительница миссис Жаббс, когда они наконец появились на пороге. – И к тому же пропустили собрание!

Я назначу вам наказание позже. Ап-чхи! – Миссис Жаббс разразилась оглушительным чихом.

Она всегда чихала, когда сердилась.

Молли вздохнула. Опять наказание!

Воспитательные методы миссис Жаббс отличались завидной изобретательностью – Молли уже не раз выпадал случай испытать это на собственной шкуре. Например, в десятый раз поймав Молли на том, что та жует клочок бумаги, миссис Жаббс усадила ее в углу класса и заставила съесть целую стопку бумаги. У Молли ушло на это два часа. Было ужасно невкусно! Даже закрыв глаза, трудно представить себе, что бумажная масса – бутерброд с кетчупом или пончик. Вкус-то все равно остается бумажным.

Молли терпеть не могла миссис Жаббс и радовалась, что той не повезло с внешностью. Почти лысая, с опухшим, точно заплаканным, лицом, учительница обладала внушительным животом, который смахивал на резиновый мешок с водой. Так ей и надо, уродине! «Может быть, стоит пожалеть миссис Жаббс за громкое урчание в животе и за аллергию на все на свете?» – иногда думала Молли. Но ненависть к училке неизменно оказывалась сильнее.

Впрочем, от приступов чихания миссис Жаббс иногда бывала кое-какая польза – во время их было легко списывать. Только вот на сегодняшней контрольной это не спасет, потому что ни Рокки, ни Молли попросту не подготовились. Они уныло уселись за изъеденные жучками парты в переднем ряду.

И кто только выдумывает такие контрольные?! Надо было не просто правильно написать слова, но и разъяснить их значение. Молли и Рокки блуждали вслепую в дебрях неведомых слогов, пытаясь угадать ответ.

Наконец время вышло. Миссис Жаббс собрала тетради, дала классу задание по английскому и уселась проверять контрольные. Начала она с работы Молли. Не прошло и двух минут, как на весь класс заскрипел ее пронзительный голос, то и дело прерываемый залпами яростного чихания. У Молли в животе все сжалось: началась очередная взбучка. Терпение таяло. В конце концов, есть же предел! Молли с головой закрылась в своей «противоругательной скорлупе» и отключилась. Она давно научилась вот так уходить в себя, чтобы жестокий язык миссис Жаббс не ранил ее слишком сильно. Мысленно она улетала все дальше и дальше. Вскоре гнусный голос миссис Жаббс звучал уже едва слышно, а крапчатый рисунок на ее бесформенной юбке слился в размытое лилово-оранжевое пятно.