Это меньшинство, «энтузиасты», тогда в 1929 году верили в эволюцию советской власти. Кроме того, часть из них была поставлена большевиками в сносные, по сравнению с другими слоями общества, условия. В качестве ученых, музейных работников и других специалистов они сузили свое поле зрения до микроба в микроскопе или древней статуэтки из кургана и забыли про Россию. Бывшим революционерам и либералам под красным флагом и не надо было ее забывать: им, с детства воспитанным безнационально, Россия была всегда безразлична.

В категории «примазавшихся», кроме людей, которым некуда было деваться, скрывавшихся офицеров или интеллигентов с ненужными сегодня профессиями, вдов убитых и умерших на войне, скопилось все темное наследие российского прошлого. Из среды «примазавшихся» вышла целая армия доносчиков. Она была нужна советской власти для провокаций, инсценировки вредительских процессов, вскрытия подпольных организаций. От пьяных или больных чекистов и коммунистов мне случалось слышать слова презрения к этим людям, продавшим душу за хлебную карточку, отрез мануфактуры. Когда во время коллективизации им пришлось голодать, то и они начали роптать на советскую власть. Не открыто, конечно. Большевики их вылавливали и уничтожали беспощадно.

Третья категория — национально мыслящая русская интеллигенция. Новая, возрождающаяся, но до 1914 года еще не окрепшая, освободившаяся от пут антинациональных и антигосударственных идей и ставшая на национальный эволюционный путь, ищущая единения государственных и общественных начал.

Мы встречались с этими людьми в первые годы после революции, как с носителями Белой идеи. «Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля». Но тот, кто вернулся, Белой идее не изменил. Шестерых таких людей я знал в нашей станице. А скольких встречал во время студенческих лет и позже в далеком Таджикистане! В плохой крестьянской или рабочей одежде они выполняли любую работу, переходили границы, участвовали в восстаниях, всегда ко всему готовые, с вечной надеждой на освобождение Родины. А те, кто был на службе, не продавали своей совести, помогали людям, где только могли, часто в ущерб себе, были моральной опорой для слабых духом, светочами религиозно-национальной русской мысли. В страшные годы пятилетки количество их резко увеличилось. Люди изменились, стали национально мыслить. Многие погибли в тюремных подвалах, в ссылках, в лагерях Севера. Те же, кто пользовался всемирной известностью, были в постоянной полуоткрытой оппозиции к власти. Большевики всеми силами, но тщетно, старались привлечь их на свою сторону.

Один из них, великий русский ученый посвятил книгу сыну, надписав «Святой памяти сына моего М.» В Госиздате испугались слова «святой», предложили изменить на «светлой». Ученый пригрозил, что опубликует свой труд за границей. В другой книге он поставил эпиграф: «И взял Он крест на плечи свои». Крест привел большевиков в панику, и они предложили заменить его на «знамя». Непоколебимость ученого заставила их пойти на уступки. «Антихристы, креста боятся», — гневно говорил ученый друзьям.

Все это сразу становилось известным, радовало и укрепляло дух.

Перед самым началом коллективизации коммунистическое руководство провело чистку партии, чтобы исключить тех, кого считало малопригодными для участия в еще одних предстоящих насилиях над народом, а других запугать и привести к беспрекословному повиновению.

Комиссии по чистке назначались по иерархической лестнице: районные — облкомом или крайкомом, а те — центром. Чистка проходила в клубе или по ячейкам. Порядок был такой: председатель комиссии вызывает члена партии на эстраду и тот называет место своей работы, сообщает стаж своего физического труда, партийный стаж и номер партийного билета, который обязан знать наизусть. Затем излагает биографию. После этого присутствующие могут задавать, устно или письменно, вопросы через председателя, который их разрешает или отвергает. Допускаются выступления, характеризующие человека как партийного и советского работника.

Первыми, за неимением в нашем районе отдельной комиссии, чистили военных. Вместе с ними «чистили» и начальника ГПУ, за что комиссия потом получила нагоняй: работников ГПУ в то время чистили уже совсем иным порядком.

Итак, на эстраде начальник ГПУ, бывший работник мануфактурной лавки. Ему даже предложили сесть. После рассказа о себе можно было задавать вопросы. Но никто не решается. Потом несколько вопросов задал бывший красный партизан. Комиссия пояснила, что начальник ГПУ отвечать не обязан, на что он одобрительно кивнул головой. Затем кто-то из задних рядов крикнул:

— А почему ваша жена красит губы?

— Губная помада продается в советских магазинах, поэтому ею можно пользоваться. Советская власть знает, что делает.

Ясно, против советской власти «не попрешь», но все понимают, почему задан вопрос: жена начальника ГПУ «социально чуждый элемент», ее отец бывший торговец — лишенец.

Следующий вопрос уже ближе к делу:

— Какого социального происхождения ваша жена?

Все поворачиваются в сторону смельчака. Отвечает председатель:

— Мы чистим товарища X., а не его жену. Задавайте вопросы по партийной и советской работе.

Молчание.

— Считать прошедшим чистку.

Выходит «комэск», командир эскадрона, размещенного в районном центре. Донской казак, окончил новочеркасское юнкерское училище, участвовал в Гражданской войне на стороне красных. Несколько человек высказываются в его пользу.

Затем выступает его подчиненный, младший командир:

— А что с оставшимся сахаром? После того как вы его роздали, оставался еще пуд.

Комэск смущается, и между ними идет спор и пересчет сахара. Председатель комиссии:

— А все-таки пуда не хватает. Может быть, вы оставили его себе?

— Да, товарищ председатель, полпуда я оставил себе, а полпуда роздал.

— Кому?

— Позвольте не отвечать.

Председатель позволяет. Он понимает, куда ушла вторая половина. Однако представление только начинается:

— Правда ли, что эскадроном командуете не вы, а ваша жена?

— Правда ли, что ваша жена пользуется красноармейцами для личных услуг?

— Правда ли, что ваша жена в ваше отсутствие устраивает вечеринки с гитарой и водкой?

Председатель комиссии призывает к порядку, публика шумит, смеется. Поднимается «партейка с портфелем»:

— Товарищи, это пример мелкобуржуазного элемента и разложившегося типа!..

Комэск и предкомиссии протестуют. Но большинство хохочет и подзадоривает «партейку». Она продолжает:

— Для работы среди женщин-батрачек под моим председательством была назначена комиссия, членом которой была жена товарища комэска. Товарищ комэск дал нам тачанку. Я хотела сесть, а жена комэска меня как толканет! И говорит: сяду первая, я жена комэска! А ведь я была председательницей комиссии! Этот случай характеризует жену…

Дальше в хохоте ничего не разобрать.

— Принимая во внимание заслуги комэска в Гражданскую войну, хорошую постановку дела в эскадроне, считать прошедшим чистку с обязательством исправить ошибки.

Следующим проходит чистку его командир взвода. Изложение биографии характерно для всех проходящих чистку коммунистов. В частной жизни власть предержащие старались создать впечатление, что они тоже «из бывших». Лгали, что учились, но по тем или иным причинам не окончили. Или окончили, но документы пропали в годы Гражданской войны. На чистке же каждый из них доказывал свое сугубо пролетарское происхождение, подчеркивая это упрощенной речью и жестикуляцией. Присутствовавшим в зале «гражданочкам» командир взвода рассказывал, что окончил четыре класса гимназии и что его мамаша незаконная дочь офицера, может быть, даже генерала. На чистке же он утверждал:

— Товарищи, я сын самих что ни на есть пролетариев… Мой отец всю жизнь батрачил, а мать работала прачкой. С шести лет я уже был пастухом. Вы знаете, что это за труд: дождь, холод. Да еще отец избивал.