Род отважный, постоянный, полный первобытных сил, ты отчизну воплотил в конной статуе чеканной. От удачи бесталанной ярче жертвенность твоя — так кровавая струя из разверстой бычьей жилы полыхает что есть силы алым стягом бытия. Ибо стойкость в злые годы — так судьбой утверждено — претворит сполна в вино гроздья черные невзгоды. Мера полная свободы вам отмерится с лихвой меж опасностью прямой и отвагой непреклонной, и певучею строкой. В час великих испытаний, что в веках прославил нас, так же, как в счастливый час, слышен голос птицы ранней. Пайядора {69} песнь в тумане возвестила нам рассвет, — и ушел за солнцем вслед, в алом свете исчезая, гаучо, избранник мая {70}, он уж не вернется, нет. Так прошел он по земле, за собой оставив пламя, поднимая бунта знамя против жизни в кабале. Крепко держится в седле, скачкой пампу {71} пробуждая. Скачет с ним его родная Аргентина за спиной, охватив его рукой, — радостная, молодая. ратный путь его пролег — там иссяк он, как поток, низвегающийся с кручи. Он, умелый и везучий, зло любое исцелял, он умом и силой взял и в борьбе с самоуправством верх одерживал лукавством — легкий, звонкий, как реал {74}. Не колеблясь, за вождем шел на смерть своей охотой; стала сабля патриота для него простым ножом; простодушен, прям во всем, верил он не без причины, что и в горький час кончины, в час борьбы и в час труда, шпоры гаучо всегда — украшение мужчины. Есть в поэзии его первого цветка приманка, зорь весенних торжество с конским ржаньем спозаранку; и румяная смуглянка, в холст одетая простой, крутобедрой красотой нам в сердца несет смятенье — плод весеннего томленья, спелым соком налитой! Стал нам памятью о нем только горький плач гитарный — край его неблагодарный отказал ему во всем. Мы добра не бережем; нам булыжник, право слово, лучше слитка золотого; без вины осуждена, гибнет в наши времена нашей родины основа. Перевод Майи Квятковской В нетерпенье, восторге мчится скакун счастливый, над лесом железных копий ветер войны ревет, но, могучий, не может он сладить с конскою гривой; сверкающей саблей разрублен надвое небосвод. Над горою скалистой, где гордый кондор гнездится, улыбкой заря засияла, будит несметную рать нашей Родины славной, румянит суровые лица; строй смельчаков-повстанцев ничто не в силах разъять. Всю землю заполонили каски, ружья, знамена, в стране бескрайних просторов ныне один властелин, и воля трубы военной властно и непреклонно звучит нескончаемым гимном — гимном Южных равнин{75}. Запах конского пота; запах крови и славы! Армия пьет победу, словно бутыль вина; и смерть на полях сражений печатает шаг величавый, и морем небесного света затоплена вся страна. Перевод Виктора Андреева Из сборника «Книга веры»{76}
Ночь любви в печали отдана молчанью, под Господней дланью души трепетали. Одинок любой грезящий о счастье. Дремлет сад — во власти тишины ночной. Кажется, что он — темный, в зябкой дрожи — в нашу горечь тоже грустно погружен. Синь небес вуалью черною затмилась, будто породнилась с нашею печалью. Песнь грустней все боле, словно бы она оградить должна нас от лишней боли. А твоя рука в кисее воздушной с кротостью послушной вздрогнула слегка. Я и сам не знаю, почему, как прежде, в призрачной надежде я ее ласкаю. Но во мраке томном знаем мы вдвоем: жизнь моя — в твоем грустном взоре темном. И свои мечтанья ты уже готова перекрасить снова в черный цвет страданья. Скорбь твоих очей с болью непритворной говорит бесспорно о любви твоей. В поцелуе нежном, скрыть страданье силясь, горе притаилось плачем безутешным. Ты нежна со мною, ибо поняла: от любого зла я тебя укрою. Под льняной рубашкой грудь твоя круглится, пусть же мне простится, что вздыхаю тяжко. Признаюсь: порой снятся твои ласки, как в арабской сказке {77}, в темноте ночной. Ты еще юна, но в твоей печали, временной едва ли, скорбь судьбы видна. В каждый миг я знаю: чем ты мне родней, тем, увы, скорей я тебя теряю. Долог сон мечтаний, радости кратки. Будущей тоски не прожить заране. Страшно мне, что ты с грустью неземною мне махнешь рукою с горней высоты. Больно видеть мне, но я вижу ясно: до чего несчастна ты в спокойном сне! Как в тиши ночей ты любима мною, — днем надежно скрою я в душе своей. В дымке заоконной звездный небосвод, как корабль, плывет над садовой кроной. Заслонил звезду сад густой листвою, — так бы нам с тобою спрятаться в саду. Если б хоть отчасти вешними ночами плакало звездами небо нашей страсти! Будем безусловно узнавать все чаще: грусть томленья слаще радости любовной. Перевод Виктора Андреева |
