— Мне очень жаль.

Я пожал плечами:

— Тебе ведь это на руку. Если бы я не знал тебя так хорошо, у меня могли бы появиться подозрения.

Как только я произнес эти слова, тут же пожалел об этом. У Тацу слишком много достоинства, чтобы ответить на такое.

— Так или иначе, я хочу, чтобы ты кое-что выяснил для меня, — сказал я.

— Хорошо.

Я сообщил ему о том, как Канезаки следил за Гарри, что началом всей истории стало письмо Мидори, и как к этому приложила руку Юкико из «Розы Дамаска».

— Посмотрю, что можно для тебя сделать, — сказал Тацу.

— Спасибо.

— Твой друг был… молод? — спросил Тацу.

— Слишком молод.

Он кивнул, глаза у него были грустные.

Я вспомнил о том, когда Тацу впервые рассказывал мне о Мураками, как его челюсти сжимались и разжимались, когда он говорил, что считает Мураками причастным к убийству ребенка. Я должен был спросить.

— Тацу, у тебя… у тебя был сын?

Последовало долгое молчание, в течение которого он переваривал осознание того, что мне что-то известно о его личной жизни, и решал, как ему лучше ответить.

— Да, — кивнул он после паузы. — В прошлом феврале ему бы исполнилось тридцать два.

Казалось, он тщательно взвешивает слова и так же тщательно их произносит. Интересно, когда он в последний раз говорил об этом.

— Ему было восемь месяцев, грудной младенец, — продолжал он. — На какое-то время нам с женой надо было уйти вместе, и мы наняли сиделку. Когда мы вернулись домой, сиделка словно обезумела: она уронила малыша, и у него на головке появился кровоподтек. Он плакал, сказала она, но потом, похоже, все нормализовалось. Мальчик заснул. Жена хотела немедленно отвезти его к врачу, но он мирно спал. «Зачем зря тревожить сон малыша? — сказал я тогда. — Если бы были проблемы, мы уже знали бы о них». Моей жене хотелось верить, что все будет хорошо, и мне удалось ее в этом убедить. — Он сделал глоток чая. — Утром малыш был мертв. Врач сказал, что это было внутричерепное кровоизлияние. Он сказал, что, обратись мы за помощью немедленно, результат был бы тем же. Но конечно, я всегда буду сомневаться. Потому что у меня был выбор, понимаешь? Может быть, ужасно об этом говорить, но мне было бы легче, если бы мой сын умер сразу же. Или если бы сиделка ничего нам не сказала. Тот же исход, и все же по-разному.

Я взглянул на него:

— Сколько лет было твоим дочерям, Тацу?

— Два и четыре.

— О Господи… — пробормотал я.

Он кивнул.

— Потерять ребенка — худшее, что может случиться, — продолжил он. — Не существует большего горя. Долгое время я хотел покончить с собственной жизнью. Частично из-за шанса, что смогу воссоединиться с моим сыном, смогу приласкать его и защитить. Частично чтобы искупить мой поступок по отношению к нему. И еще чтобы просто больше не чувствовать боль. Но обязательства по отношению к жене и дочерям оказались сильнее этих иррациональных и эгоистичных импульсов. И я пришел к пониманию своей боли как справедливого наказания, как кармы. Но все равно каждый день я думаю о своем маленьком сыне. Каждый день я надеюсь, что у меня появится шанс снова увидеться с ним.

Некоторое время мы сидели молча. Со стороны бара раздался звук перемалываемых кофейных зерен.

— Мы должны убрать Мураками, — сказал я. — Я не смогу сделать это в одиночку, и ты не сможешь, но, может быть, нам удастся сделать это вместе?

— Продолжай.

— Мураками время от времени показывается в додзо, но место окружить не удастся. Оно на тихой улице, минимум автомобильного движения и пешеходов, нигде не скрыться. Плюс по пути туда я заметил двух часовых.

Он кивнул:

— Знаю. Мой человек был в том районе.

— Я так и думал. Но возможно, нам и не потребуется засада. Если я там появлюсь, кто-то наверняка позвонит Мураками. Тут мы его и возьмем.

Тацу взглянул на меня:

— Если Мураками убил твоего друга, потому что он им больше не нужен, чтобы добраться до тебя, значит, им известно, кто ты такой.

— Конечно. Именно поэтому я уверен, что, когда приду туда, кто-нибудь обязательно ему сообщит. Даже если я ошибаюсь и им неизвестно, кто я, Мураками говорил, что хочет встретиться со мной в додзо. Рано или поздно он там появится. А когда появится, я позвоню тебе. Ты появишься с отборными ребятами, арестуешь его и упечешь за решетку.

— Он может оказать сопротивление, — сухо заметил он.

— О да. Человек его типа окажет очень серьезное сопротивление. Уверен, чтобы скрутить его, придется использовать все силы.

— Совершенно верно.

— На самом деле после того, как ты наденешь на него наручники, вполне возможно, появится еще кто-нибудь — его потом назовут «одним из его сторонников, которому удалось ускользнуть» — и свернет Мураками шею.

Тацу кивнул:

— Прикину, где можно устроить нечто подобное.

— Каждый раз я буду ходить туда на два часа, — продолжал я. — Во время таких двухчасовых периодов ты должен иметь поблизости ребят, готовых ворваться по моему сигналу.

Некоторое время Тацу сидел молча, потом заговорил:

— Не уверен в своем предположении, но, возможно, Мураками вообще не появится там. Он может просто передать эту работу кому-нибудь другому. В таком случае ты попусту подвергаешь себя крайней опасности.

— Он появится, — ответил я. — Я знаю этого парня. Если ему известно, кто я такой, ему захочется оторвать от меня кусок. И я ему это устрою.

На ночь я остановился в небольшом отеле в Ниси-Ниппори. Он оказался достаточно скромным, чтобы я заскучал по «Нью-Отани» и «Империалу», зато находился в тихом месте малозаселенной части города, и я чувствовал себя здесь достаточно безопасно.

На следующее утро я отправился на тренировку в додзо Мураками в Асакусе. Когда я вошел, люди, которые уже занимались, остановились и отвесили мне низкий коллективный поклон — знак уважения к тому, как я обошелся с Адонисом. После этого ко мне с дюжину раз обращались с почтением, граничащим с благоговейным страхом. Даже Васио, который был гораздо старше меня и давно связан с додзо, употребил несколько разных форм глаголов, чтобы обозначить, что теперь считает меня лучшим в своем зале. По моим ощущениям, даже если Ямаото и Мураками смогли что-то выяснить обо мне, они не поделились этой информацией с низшим эшелоном.

Тацу дал мне «Глок-26» — самый короткоствольный пистолет из превосходной девятимиллиметровой серии «Глок». Определенно нестандартное вооружение для Кэисацутё. Я не знал, как Тацу достал его при жестком контроле за оборотом оружия в Японии, но спрашивать не стал. Несмотря на относительно небольшой размер оружия, я не смог бы спрятать его на себе во время тренировки. Поэтому оставил в сумке. Но все время старался держаться к ней поближе.

Еще Тацу дал мне сотовый, по которому я должен был предупредить его, когда покажется Мураками. Я создал на нем ключ быстрого набора, чтобы мне всего-то оставалось нажать одну клавишу, а потом дать отбой. Когда Тацу увидит, что звонок поступил с этого номера, он предупредит своих людей, рассредоточенных вокруг додзо.

Мураками не появился. Ни в тот день, ни наследующий.

Я уже начал дергаться. Слишком много приходилось останавливаться в гостиницах, каждую ночь разных. Слишком много беспокойств по поводу камер слежения. Слишком много мыслей о Гарри, нелепости его смерти, о том, как жестко я с ним говорил тем вечером.

И слишком много мыслей о Мидори. Решится ли она снова связаться со мной, а если да — что она скажет?

Я отправился в додзо в третий раз. Каждый раз я устраивал себе долгие тренировки, чтобы дать Мураками достаточно времени для появления, но он так и не показался. Я уже начал думать, что он вообще не собирается приходить.

Но он появился. Я делал растяжки на полу, когда услышал звонок. Поднял глаза и увидел входящего в зал Мураками — в черной кожаной куртке, темных очках, с двумя одинаково одетыми телохранителями. Когда он вошел, атмосфера в додзо, как всегда, изменилась; появление Мураками, подобно току высокой частоты, обострило чувствительность рудиментарного радара каждого из присутствующих, настроенного на программу «драться или бежать».