«Гиндза-ю» существуют в географическом и психологическом удалении от блеска расположенных неподалеку магазинов, прячась в тени скоростной эстакады Такарачо, и обнаруживают свое присутствие лишь выцветшей, написанной от руки вывеской. Я подождал, пока не увидел, как Тацу подъехал на машине. Он припарковался у тротуара и вышел. Когда Тацу повернул за угол и направился к боковому входу в бани, я последовал за ним.

Он увидел меня, когда я уже был рядом. Тацу как раз разулся и собирался поставить туфли в один из небольших шкафчиков у входа.

— Говори, что у тебя? — Я отступил на шаг.

Он окинул меня долгим взглядом, вздохнул и спросил:

— Как дела?

Я нагнулся, чтобы снять туфли.

— Хорошо, спасибо, что спросил. А у тебя?

— Все хорошо.

— Как жена? Дочери?

Тацу не мог не улыбнуться при упоминании о семье.

— Все хорошо. Спасибо, — кивнув, ответил он.

Я усмехнулся.

— Скажу больше, когда войдем внутрь.

Мы поставили обувь в шкафчики. В ночном магазинчике напротив я успел купить необходимые принадлежности шампунь, мыло, мочалки, полотенца — и протянул Тацу все, что ему могло понадобиться. Мы заплатили хозяину разрешенную правительством плату — четыреста иен за человека, — спустились по деревянной лестнице в раздевалку с рядами стареньких шкафов, разделись и через раздвижную стеклянную дверь вошли в собственно баню. Банное отделение было пустым — час пик наступит вечером — и почти таким же спартанским, как и раздевалка. Большое квадратное помещение с высоким потолком и белыми кафельными стенами, по которым стекают ручейки конденсата, яркими лампами дневного света и вытяжным вентилятором на одной из стен, таким жалким в своей долгой и безнадежной борьбе с паром. Единственной уступкой эстетизму и вызовом утилитарности было крупное и яркое мозаичное панно на стене над самим бассейном, изображающее Гиндзу. Мы сели и приступили к омовению.

Фокус состоял в том, чтобы из крана, расположенного рядом, наполнять неглубокий пластиковый газик, который выдается в сенто, и выливать горячую до боли воду на голову и тело. Если обливаться прохладной водой, то бассейн для отмачивания покажется непереносимо горячим.

Тацу завершил очищающий цикл с характерной быстротой и забрался в бассейн раньше меня. Мне понадобилось больше времени. Тут же показалось, что мышцы начали сворачиваться от жары, но я знал, что через мгновение они прекратят бессмысленную борьбу и сдадутся сладостному расслаблению.

— Yappari, kore ga saiko da na? — спросил я, чувствуя, что начинаю успокаиваться. — Великолепно, не правда ли?

Он кивнул:

— Необычное место для встречи. Но хорошее.

Я глубже погрузился в воду.

— Ты все время пьешь этот свой чай, поэтому я подумал, что ты оценишь место, полезное для здоровья.

— О, ты очень внимателен. Я решил, что таким образом ты, возможно, хочешь дать понять, что тебе нечего скрывать.

Я засмеялся. Потом рассказал о додзо и подпольных боях, о связи Мураками и с тем, и с другим. Поделился своей оценкой сильных и слабых сторон Мураками: с одной стороны, смертельно опасен, с другой — не способен на гибкость.

— Ты говоришь, устроители боев теряют деньги? — переспросил он, когда я закончил рассказ.

Полуприкрыв глаза, я рассматривал мозаику.

— Судя по тому, что сказал мне Мураками, да. Три боя за вечер, два миллиона иен выплат победителям плюс накладные расходы. Они должны быть в убытке. Даже в те вечера, когда у них два боя или даже один, они в лучшем случае могут сработать в ноль.

— О чем это говорит?

Я закрыл глаза:

— О том, что они делают это не из-за денег.

— Да. Тогда вопрос в том, зачем им это нужно. Какую выгоду они из этого извлекают?

Я представил себе хищную улыбку Мураками.

— Некоторые из этих людей, такие как Мураками, больны. Думаю, они просто получают удовольствие.

— Уверен, что это так. Но сомневаюсь, что развлечение может быть достаточным мотивом для создания и содержания предприятия подобного типа.

— Тогда что же?

— Когда ты служил в спецназе, что ты думал о бойцах, которые выполняли в подразделении жизненно важные функции? — спросил Тацу задумчивым и многозначительным тоном.

Я открыл глаза и посмотрел на него:

— Самодостаточность. Поддержка. Как дополнительная почка.

— Точно. Теперь поставь себя на место Ямаото. С твоей помощью он может ликвидировать любого, кто окажется незаинтересованным в его вознаграждении или неподверженным шантажу, кто тем или иным образом представляет опасность для созданной Ямаото машины. Ты выполняешь жизненно важную функцию. Потеряв тебя, Ямаото научится не позволять себе концентрировать все доверие на одном человеке. Он захочет создать самодостаточность во всей системе.

— Даже если Мураками может всех заменить.

— Что, как ты говоришь, не соответствует действительности.

— То есть додзо, которым заправляет Мураками, эти бои…

— …нечто вроде курса подготовки.

— Курс подготовки… — произнес я, качая головой. Тацу смотрел на меня, находясь, как всегда, на шаг впереди. И тут я понял. — Наемные убийцы?

Он поднял брови, как бы говоря: «Ну, что еще скажешь?»

— Додзо — это курс предварительной подготовки, — продолжил я, кивая. — А в ходе подготовки, которую они там проходят, из них отбирают тех, кто предрасположен к насилию. Работая в таком режиме ежедневно, а то и дважды в день, человек еще больше лишается чувствительности. Присутствовать на схватках со смертельным исходом — это следующий шаг.

— А сами бои…

— А сами бои завершают процесс. Конечно, все вместе — это всего лишь одна из форм базовой подготовки. Хотя, конечно, таких солдат, которые сначала получают базовый опыт боевой подготовки, а потом опыт убийства, относительно немного. Здесь же убийство — часть учебного плана. И созданные тобой кадры состоят лишь из тех, кто выжил, потому что наиболее профессионален в том, чему научился.

В этом есть смысл. Обращение к убийцам вообще-то даже неоригинально. В прошлые века сёгуны и даймё[13] нанимали ниндзя для своих междоусобных войн. Я вспомнил нашу прошлогоднюю встречу с Ямаото и подумал, что ему это сравнение, наверное, польстило бы.

— Видишь, как это вписывается в долговременные планы Ямаото? — спросил он.

Я покачал головой. Трудно думать в такой всепроникающей жаре.

Тацу посмотрел на меня, как смотрят на туго соображающего, но все равно милого ребенка.

— Каковы общие перспективы у Японии на будущее? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Как у нации. Где мы будем через десять, через двадцать лет?

Я задумался.

— Думаю, дела будут неблестящие. Куча проблем — дефляция, энергия, безработица, окружающая среда, банковский хаос, — и, похоже, никто не в состоянии что-то с этим сделать.

— Точно. И ты прав, отделяя проблемы Японии, которые существуют и в других странах, от нашей беспомощности в их решении. В этом смысле мы уникальны среди прочих индустриализованных наций.

Тацу смотрел на меня, и я знал, о чем он думает. До недавних пор я был одной из причин такой беспомощности.

— Путь к консенсусу требует времени, — заметил я.

— Часто он требует вечности. Однако культурная предрасположенность к консенсусу не настоящая проблема. — Я заметил намек на улыбку. — Даже ты не настоящая проблема. Настоящая проблема — это природа нашей коррупции.

— Только за последнее время произошло несколько скандалов, — согласился я. — Автомобили, ядерная энергетика, пищевая промышленность… То есть, я хочу сказать, если нельзя верить мистеру Макдоналду, кому же можно?

Он поморщился:

— То, что произошло на ядерных станциях «ТЕПКО», — худший позор. Руководство должно быть наказано.

— Ты просишь меня еще об одной «услуге»?

Он улыбнулся:

— В разговоре с тобой нужно следить за фразеологией.

— Так или иначе, разве руководство «ТЕПКО» не подало в отставку?