Эти люди живут, чтобы убивать. Убийство для них — единственная реальность.

Я знал одного из них. Это мой лучший друг. Чокнутый Джимми.

Я вспомнил, как Джимми отрывался после возвращения с задания. Он бушевал, и не только морально — казалось, весь его организм бурлил и пенился, а горячий воздух колебался над его телом. Лишь в такие моменты Джимми бывал разговорчивым. Когда он рассказывал, как прошла миссия, глаза его наливались кровью, а рот искажала маниакальная ухмылка.

Он показывал трофеи. Скальпы и уши.

«Они мертвы! Я жив!»

В Сайгоне он всех угощал пивом. Покупал шлюх. Закатывал попойки. Чтобы праздновать, Джимми нужна была компания.

«Я жив! Они мертвы, а я жив, вашу мать!»

Я подался вперед в кресле и прижал ладони к поверхности стола. Открыл глаза.

Счета из баров!

Ты только что убил и выжил. Это нужно отпраздновать. Тебе заплатили наличными. Веселись как можешь.

Похоже на правду. Кажется, я начал понимать этого парня, и вот-вот нащупаю ниточки, по которым смогу подобраться к нему поближе.

Он любит бои. Его тянет к кайфу. Но он человек серьезный. Профессионал.

Отрабатываем назад. Он должен тренироваться. И не по месячному абонементу в зальчике-додзо по соседству. Даже не в одном из более серьезных мест, таком как Кодокан, где оттачивают свои навыки дзюдоисты из полиции. Ему нужно нечто более серьезное, и он обязательно должен это найти.

Найди это место, и ты найдешь его.

Я пошел прогуляться вдоль реки Окава. Громадный контейнер для мусора бессмысленно и вяло покачивался на зеленой воде. Летучие мыши проносились мимо, охотясь за насекомыми. Двое мальчишек свесили удочки с бетонной набережной, бог знает что надеясь вытащить из грязной жидкости.

Я дошел до таксофона и набрал номер, который дал мне Тацу.

Он снял трубку после первого же звонка.

— Можешь говорить? — спросил я его.

— Да.

— Наш человек тренируется перед боями. Не в обычном додзо.

— Думаю, ты прав.

— Есть ли у тебя информация, где бы это могло быть?

— Ничего, кроме того, что было в конверте.

— Ладно. Вот что мы ищем. Небольшой спортивный зал. На триста квадратных метров или около этого. Не в престижном районе, но и в не слишком отдаленном. Малоизвестный. Без рекламы. С крутой клиентурой. Организованная преступность, байкеры, торпеды. Люди, которых знают в полиции. Склонные к насилию. Слышал о подобных местах?

— Не слышал. Но знаю, где можно проверить.

— Сколько времени тебе понадобится?

— День. Может быть, меньше.

— Что бы ни нашлось, помести на доску объявлений. Пришли сообщение на пейджер, когда будешь готов.

— Хорошо.

Я повесил трубку.

Сообщение пришло на следующее утро. Я отправился в интернет-кафе в Умеда, чтобы проверить доску объявлений. Послание Тацу состояло из трех фрагментов информации. Первый — адрес: Асакуса, 2-тёмэ, номер 14. Второй — человека, похожего на Мураками, видели там. И третий — покойный качок был одним из организаторов того, что в этом додзо могло происходить. Первый фрагмент информации подсказал мне, куда идти. Второй дал понять, что это стоит сделать. Третий подал идею, как пробраться внутрь.

Я составил сообщение, в котором попросил Гарри проверить, звонил ли мой бывший партнер по занятиям тяжелой атлетикой и получал ли вызовы на свой мобильный через ближайшую к адресу на Асакуса ретрансляционную вышку. На основании информации Тацу я хотел надеяться, что да. Если так, то подтвердится и факт, что мой качок проводил время в этом додзо, и его должны здесь знать. В таком случае я смогу на него сослаться. Я также спросил Гарри, не слышал ли он в последнее время чего-нибудь от агентов, работающих на правительство США. Загрузил сообщение на доску объявлений и послал сигнал на пейджер.

Через час на пейджер пришел ответ. Я проверил доску объявлений и открыл сообщение. Никаких неожиданных визитов, рядом с этой новостью — веселая рожица смайлика. И список звонков тяжелоатлета, которые обрабатывались вышкой на Асакуса. Мы снова были в деле.

Я сообщил Тацу, что намерен ознакомиться с местом и расскажу ему о том, что обнаружу. Написал, чтобы он оказал поддержку Араи Кацухико, имя которого я использовал в клубе тяжелоатлета. Араи-сан наверняка был из провинции, чем объяснялся недостаток у него контактов здесь. Небольшая отсидка в местной тюрьме, скажем, за драку, была бы большим плюсом. Трудовой стаж в какой-нибудь местной компании, но без прямого контроля со стороны бандитов — идеальный вариант. Любой, кто бы ни решил проверить меня — а я был убежден, что если все пойдет, как я надеялся, то так и будет, — увидит простую историю человека, который решил порвать с прошлым и приехал в большой город, чтобы начать все сначала.

Я сел на скоростной экспресс и прибыл на Токийский вокзал около полуночи. На этот раз остановился в «Империал-отеле» в Хибия — еще одной гостинице в центре, компенсирующей отсутствие стиля свойственного, скажем, «Сейю Гинза», «Чинзансо» или «Марунучи фор сизонз», размером, анонимностью, множеством входов и выходов. «Империал» — последнее место, где я был с Мидори, но выбрал я его исключительно из соображений безопасности.

На следующее утро я проверил доску объявлений. Тацу обеспечил меня всеми необходимыми личными данными, а также сообщил, в какой секции автоматических камер хранения на токийском вокзале я смогу найти соответствующие документы. Я прочитал сообщение несколько раз, запомнил его, а потом удалил.

Я проделал ПОС, которая прошла через токийский вокзал, где я изъял необходимые мне документы, и закончилась на станции Тораномон полиции Гинза — старейшей подземной линии метро города. Там я пересел на поезд в направлении Асакусы. Асакуса, на северо-востоке города, — это то, что осталось от ситамачи — центральной части древнего Токио.

Асакуса 2-тёмэ располагается на северо-западе от станции, поэтому я прибыл к нему через Сенсодзи, храмовый комплекс района Асакуса. Я вошел через Каминаримон, Врата Грома, которые, говорят, защищают Каннон, богиню милосердия, поклонению которой и служит весь комплекс. Родители привозили меня сюда, когда мне было пять лет, и вид трехметрового красного бумажного фонаря на воротах — одно из моих самых ранних воспоминаний. Мама настояла, чтобы мы отстояли очередь в магазине Токивадо за каминари окоси, характерными для Асакусы сладостями. Отец был недоволен тем, что пришлось томиться из-за этого туристического нонсенса, но мать не обращала на него внимания. Каминари были восхитительны — хрустящие и сладкие, — пока мы их ели, мама смеялась и все спрашивала меня: «Oichi, ne? Oichi, ne?» («Вкусно? Вкусно?»)

Я остановился перед храмом Сенсодзи и огляделся. Вокруг бурлил водоворот восхищенных туристов, торговцев, зазывающих потенциальных покупателей, визжащих школьников, отбивающихся от банды голубей, для которых комплекс стал родным домом. Кто-то потряхивал омикудзи, кружкой-прорицательницей, полной монет достоинством в сто иен, брошенных туда в надежде на хорошие вести. Ароматный дым от гигантской медной курильницы окоро струился в прохладном воздухе, одновременно сладковатый и кисловатый. Группы людей толпились вокруг курильницы, обмахивая дымом те части тела, которые надеялись исцелить с помощью его волшебных свойств. Старик в рыбацкой шляпе собирал клубы дыма у себя в паху, с удовольствием смеясь при этом. Гид пытался организовать групповое фото, но волны прохожих постоянно отгораживали его от туристов. Огромные Врата Ходзомон молча взирают на все это, погруженные в раздумье, благородные, привыкшие за десятилетия к гомону туристов, безумным фотографам, помету, скопившемуся на свесах крыш, как воск от жертвенных свечей.

Я шел в западном направлении. Шум спал, уступив место странной, гнетущей тишине, повисшей надо мной, словно дым. В стороне от подпитываемой туристами активности Сенсодзи создавалось впечатление, что Асакуса смертельно поражен десятилетним спадом Японии.