Шефом был Джон. Он решал, что и как играть. Если кто-то высказывал малейшую претензию, то он сразу вылетал. Конфликт нередко заканчивался потасовкой. Они исполняли все, что слышали. Как-то Джон отпечатал визитные карточки с таким текстом:

Рок-н-ролл буквально повелевал музыкальными вкусами Джона. О влияниях, которым в начальный период подвергались «Куорримены», Леннон говорил:

«Вскоре мы попытались исполнять даже настоящие дикие рок-номера, как, например, „Twenty Flight Rock“. Для нас это было развлечением, поскольку до сих пор мы выступали только как скиффл-группа. „Let's Have A Party“ был моим большим шоу-номером. Я пел эту песню Лонни Донегана так, чтобы можно было стоять немного впереди. Но в конце концов остался только Элвис Пресли, который приучил меня покупать настоящие пластинки. Я думаю, что первые вещи были у него лучшими».

В это время в Ливерпуле была бездна скиффл-групп. «Куорримен» Джона ничем особенным от других не отличалась. Репертуар у всех был одинаков. Скорее заурядно, чем правильно, они повторяли ходовые рок-н-ролльные образцы. Об овладении инструментами не могло быть и речи. В больших танцевальных домах Ливерпуля часто устраивали конкурсы любительских скиффл-групп, что выглядело следующим образом. Когда профессионалы делали перерыв, «скиффлеры» штурмовали сцену и со скоростью ветра прокручивали свою программу, сопровождая ее диким воем и причудливыми вывихами. В такой обстановке «Куорримен» Джона, как и многие другие группы, не могла рассчитывать на успех. Но Джон не падал духом.

Род Дейвис, который тогда играл на банджо, вспоминает: «Он молотил по своей гитаре, как сумасшедший. Почти всегда у него обрывалась струна. Тогда он отдавал мне свою гитару, брал мое банджо и играл дальше, в то время как я на заднем плане вставал на колени и пытался „отремонтировать“ гитару. Джон с самого начала хотел играть такие рок-н-роллы. Я, например, хорошо помню, как он исполнял: „Blue Suede Shoes“. У меня была пара пластинок Бела Айвеса, играли мы и „Worried Man Blues“. Тексты можно было выучить только с помощью радио или пластинки. Диски стоили тогда шесть шиллингов, и никто из нас не имел возможности их купить. Поэтому Джон всегда придумывал к модным зонгам свои стихи, и, ей-богу, они были ничуть не хуже».

Репетиции, которые проводил Джон, стали настоящей проблемой. Тетя не пускала парней к себе, поэтому по субботам они встречались у Колина Хансона, отца которого в это время не было дома. Поскольку здесь можно было упражняться только раз в неделю, они иногда заявлялись к Джулии — когда она была одна. Репетиционным помещением стала ванная комната, которую Джон выбрал из-за особого эхо-эффекта. Джулия не оставалась бесстрастной наблюдательницей — она брала в руки банджо, показывая Джону и Эрику Гриффиту аккорды и пассажи. После этого не только Джон, но и Эрик стал играть и на гитаре на манер банджо.

Если в любительских скиффл-турнирах группа «Куорримен» не могла выиграть и цветочного горшка, то при других обстоятельствах довелось вкусить успех.

В 1956 году Вильям Эдвард Побджой принял «Quarry Bank Grammar School» в качестве нового директора. Он знал, чем можно взять таких парней, как Джон. И хотя ему было известно, что последний вместе со своим другом Питом слыли самым скандальным дуэтом в школе, он не имел ничего против того, чтобы они поиграли на танцевальном вечере.

Здесь Джон мог не ударить в грязь лицом перед одноклассниками и в выгодном свете предстать перед девочками. Между прочим, и пастор храма Святого Питера приглашал «Куорримен» в свой молодежный клуб — выступать на танцевальных мероприятиях. Делал он это не только из христианской любви к ближнему. В конце концов Джон и его друзья тянули в церковный клуб молодую публику. Да и пели они даром. Их стали приглашать на вечеринки, где они играли за пиво и благосклонность подружек.

В группе во время выступлений дело нередко доходило до легкой перебранки, потому что Род Дейвис хотел играть фолк-музыку, а Джон — только вещи Элвиса Пресли. Часто случалось, что публика нелестными возгласами изъявляла неудовольствие по поводу репертуара или качества музицирования. Если какой-нибудь парень в зале начинал подозревать, что Джон непрочь положить глаз на его девчонку, то штурмовал подиум, и Джону приходилось защищаться гитарой или исполнять соло кулаком.

Заметного прогресса тогда в группе не было. Джон это понимал, но не знал, что надо делать. Только через год после основания группа «вошла в фарватер». Джон и его друзья выступили в «Шоу талантов», которое состоялось в «Эмпайр Театре». Организатором был Кэррол Льюис — один из известных в то время «открывателей» молодых дарований в Англии. Джон принял участие в этом шоу в надежде, что Льюис выведет в люди и его, и «Куорримен». Им даже удалось добраться до финальных отборочных соревнований. Там они должны были выступить против группы, в которой для особой привлекательности играл лилипут. Тот исполнял басовые партии и дергал за струну, как бешеный — больше на потеху публике. Потом на сцену вступила группа Джона. Прямые, как палки, ребята держались настолько скованно, что даже не моргали от волнения. Они не выиграли.

Потом пришло 15 июня 1956 года…

В этот день пасторат «Святого Питера» проводил ежегодное праздничное гулянье, которое всегда становилось кульминацией общественной жизни района Вултон. Пастор попросил Джона и его группу поучаствовать в праздничном шествии и после этого выступить на большом лугу.

После полудня пришла на праздник и тетя Мэри. Здесь ее ожидало потрясение. «Я пришла туда и выпила в палатке чашку чая. Вдруг возник этот ужасный шум, — рассказывала она. — Все, кто окружал меня, выскочили наружу, я — вслед за ними. И тут я увидела их на сцене. Джон меня сразу приметил — как я стояла с разинутым ртом. И он тут же проехался по моему адресу, запел на свой манер: „Вот и Мими идет“, — заблажил в микрофон, — „Мими идет по дороге!..“»

В этот день, 15 июня 1956 года, в Аллертоне сел на свой велосипед четырнадцатилетний подросток. Его одноклассник Айвен Воган со значением намекнул, что в Вултоне должно произойти нечто интересное.

Этого подростка звали Пол Маккартни.

Пока ребята из «Куорримен» добросовестно трудились на импровизированной сцене, стараясь изобразить настоящее шоу, Айвен и Пол стояли рядом и с любопытством все это созерцали. Маккартни вспоминает: «Они были неплохи. Джон играл первую гитару. Он лупил по ней, как по банджо. Другие понимали в этом деле куда меньше, они просто бренчали. После этого я встретил их на площади перед церковью. Я говорил им какие-то пустяки, но при этом здорово воображал, показал им, как играют „Twenty Fligt Rock“ и пересказал весь текст. Они его не знали. Спел им песни Литл Ричарда, снова и снова „прокручивал“ весь свой репертуар. Там был и этот тип, накаченный пивом. Пока я играл, он все ближе подходил со своим красным носом. „Чего надо этому старому пьянице?“ Он сказал, что „Twenty Fligt Rock“ — одна из его любимых вещей. Да я и так уже понял, что он кое-что соображает в деле. Это был Джон. Он как раз принял еще стаканчик. Ему было шестнадцать, мне — четырнадцать, поэтому он был для меня, конечно, большим человеком. Я показал ему еще пару аккордов, которые он не знал. Потом я ушел, поняв, что произвел на него впечатление».

Пол мог быть довольным своим шагом. Джон сразу оценил его. И не только потому, что тот лучше играл на гитаре. Пол знал наизусть тексты всех хитов, которые тогда были в моде. А для Джона всегда было проблемой — запомнить текст. Кроме того, Пол умел настраивать гитару, в чем Джон и любой из его группы смыслили мало.

Хотя Джон понял, что Пол Маккартни и есть тот самый человек, который ему нужен, если он хочет ехать дальше со своим «Куорримен», он все же медлил. Леннон опасался, что потеряет свою неограниченную власть в группе. До сих пор все шло так, как он решал. И если в банде кто-то капризничал, то тут же вылетал. Ну, а теперь появится некто, кто лучше Джона. А если этот Пол захочет стать боссом? Во всяком случае Джон решил держать ухо востро.