В общении с публикой, которая хотела видеть и слышать шоу, они привнесли чувство солидарности. Они эффектно вводили гармоническое групповое пение, которое на оригинальный манер поддерживало сольные партии. И еще одно новшество: интерпретируя своих предшественников — от Карла Перкинса («Everybody's Trying To Be My Baby») до Рэя Чарльза («Talking Bout You») и Чака Берри («Roll Over Beethoven» и «Sweet Little Sixteen»), они неосознанно впитывали музыкальные и стихотворные традиции, что плодотворно сказалось при сочинении собственных зонгов.

Теперь битлы отличались от других ливерпульских групп, вышли на путь к своему неповторимому, ни на что не похожему стилю.

К Джону вернулась самоуверенность. Теперь он уже не сомневался, что они — Величайшие. Доходы, как и прежде, оставались скромными, но Джон не страдал от этого.

Между ним и Полом вспыхнул старый спор, возникший еще в первые дни: Пол был за то, чтобы делать утонченную, ухоженную поп-музыку. Джон, поддерживаемый Джорджем, предпочитал жесткий рок-н-ролл.

«Ясно, что мы могли бы спорить об этом по-настоящему. Прежде всего Джордж и Пол шли друг на друга. Однако в конечном итоге эти разногласия нам скорее помогали, чем вредили, и даже ускоряли будущий успех». Так Джон впоследствии отозвался об этой проблеме.

Успехом в «Касбахе» «Битлз» заявили о себе в менеджерских кругах ливерпульской сцены.

Их рыночная стоимость росла, с ними можно было зарабатывать неплохие деньги, ибо вокруг все время собирались толпы молодых людей.

Это понимал и Аллан Вильямс.

24 декабря он организовал для «Битлз» концерт в «Grovenor Ballroom» в Уолласи, а через три дня и выступление в «Litherland Town Hall» в Ливерпуле. Билеты на оба представления были распроданы до последнего места. Городская пресса впервые обратила на них внимание и поместила хорошие отзывы. Однако Джона раздражало, что слава его группы не выходит за пределы Ливерпуля. Он мечтал о новой поездке в Гамбург. Когда он поделился своими планами с Синтией, та стала очень молчалива. Она еще посещала школу искусств, о которой Джон уже давно забыл. Кроме того, нельзя было и помышлять о том, что ее мать разрешит ей ехать за границу с Ленноном.

Джона, обуреваемого новыми замыслами, не обременяла мысль о долгой разлуке с Синтией. Это вовсе не означало того, что он ее не любил и не испытывал рядом с ней чувства благополучия и защищенности. Самым важным для Джона было ее присутствие именно тогда, когда он в ней нуждался. Она скромно стояла в тени в то время, как он тщеславно грелся в лучах сиюминутного успеха.

Джон давил на Аллана Вильямса — тот должен был потрудиться над новым ангажементом гамбургского «Топ Тена». Вильямс, понявший ценность ансамбля, падкий до своих десяти процентов, которые получал согласно контракту, не возражал.

Джорджу 25 февраля 1961 года исполнилось восемнадцать лет, и он стал совершеннолетним. Теперь уже им не приходилось опасаться гамбургской полиции.

Аллан Вильямс снабдил своих опекунов хорошими справками о благонадежности — надо было сгладить плохое впечатление, произведенное битлзами на ганзейскую полицию. На этот раз он позаботился даже об официальных разрешениях на трудовую деятельность.

Прежде, чем отправиться в дорогу, они добились в Ливерпуле особой победы.

Битлзы впервые выступили в элитарной «Пещере», доступ в которую был им заказан, поскольку этот клуб стал Меккой для снобистски настроенных любителей джаза из среднего и высшего слоев ливерпульского общества. К ним себя причисляли и бывшие однокашники Джона по школе искусств.

За музыкантами в «Пещеру» последовали их фаны. Часть публики пришла в восторг, прочие же просто удалились.

Так в истории «Пещеры» наступил новый этап: из джазового ресторана с сиянием свечей и прохладной атмосферой она стала превращаться в легендарный бит-клуб.

На этот раз они появились в Гамбурге не как никому не известная группа. «Битлз» знали и ждали. Большой плакат над входом в «Топ Тен» называл их имена вместе с Тони Шериданом.

Адрес Джона, по которому Синтия направляла свои письма, теперь был таким: Репербан, 136.

Работа в «Топ Тене» была не менее утомительной, чем ночи в «Кайзеркеллере». С восьми вечера до двух часов ночи, по субботам даже до четырех, они стояли на сцене. Часто битлзы сопровождали выступления Тони Шеридана.

Теперь Джон, познавший сладость славы, гонял своих партнеров совершенно безжалостно. Он готов был выложиться до последнего. Прежде чем у них от истощения начнут падать из рук гитары, он распределял прелудин.

С Полом он устраивал на сцене откровенные дуэли, стремясь непременно быть лучшим. Пол не возражал. Опять между ними возникло соперничество, оба стремились показать все, на что были способны.

Тони Шеридан на вопрос, как бы он охарактеризовал тогдашние отношения между Джоном Ленноном и Полом Маккартни, ответил: «Первое, что я тогда заметил, было обоюдное признание, которое они высказывали вопреки своему соперничеству. Оба хорошо дополняли друг друга. Почти каждый сказал бы, что Леннон был боссом, но, по-моему, это было не совсем так. В том, что касалось музыки, — а музыка была всем — боссом был Пол. На развитие группы он повлиял больше, чем Джон. От него исходили инициативы, он настаивал на упорной репетиционной работе, потому что знал — это единственный путь, чтобы стать лучше, чем другие. Леннон был энергией, мотором, человеком, который не мог ждать, который правил на сцене шоу с шутками и сарказмом».

Большая сцена «Топ Тена» заставляла их выкладываться еще больше, чтобы оправдать ожидания публики.

Безудержная самоотдача при сольном исполнении порой придавала их голосам звучание терки. Поэтому вскоре им снова пришлось вспомнить о групповом пении, которое они открыли для себя в «Кайзеркеллере».

Джон чувствовал, что они по душе публике. Но довольным он все же не был. Карьера означала для него мировую славу. Джордж, Пол и Пит хотели того же.

Стюарт был менее амбициозен. И хотя он играл с ними охотно, для него не было ничего важнее, чем остаться наедине со своей возлюбленной Астрид.

Для Джона дружба со Стюартом Сатклиффом имела особое значение. С ним он мог говорить обо всем, даже о своих чувствах. Его отношение к Стью не осложнялось конкуренцией, как это было с Полом. Его тщеславие не распространялось на Сатклиффа. Ради дружбы он мирился даже с далеко не мастерской игрой Стью на бас-гитаре.

Именно от Сатклиффа последовал совет пригласить на пасху в Гамбург Синтию. Никто, кроме Астрид и Джона, не нашел эту идею хорошей. Пол и Пит опасались, что это может кончиться скандалом. Во всяком случае их распутная жизнь давала для этого основания, а разрыв между Джоном и Синтией мог бы повлиять на климат внутри группы.

Синтия приехала, и Джон был рад, что она с ним. В эти дни его настроение оставалось ровным, исчезла его обычная лихорадка. Он сдерживал честолюбивый напор, с каким постоянно стремился вырваться на первый план.

Астрид заботилась о Синтии, оставила ее жить у себя, показывала городские достопримечательности. Вечерами обеих видели в «Топ Тене».

Астрид Кирххер вошла в историю «Битлз» еще и как фирменный парикмахер: однажды она занялась прической Стюарта. Она вымыла ему волосы, гладко расчесала их на все стороны и подстригла вокруг на одинаковую длину. Уши при этом скрылись под волосами.

Так родилась знаменитая прическа «грибная шляпка», ставшая позднее фирменным знаком «Битлз».

Едва лишь Стью показался в новом обличье перед друзьями, те покатились со смеху. Но уже через три дня Джордж поддержал новую моду, Джон и Пол последовали за ним, и только один Пит Бест оставался верен старой стрижке. Ни Астрид, ни ребята тогда и не подозревали, что создали моду, которой будет суждено стать мировой.