Джон получал поддержку от демократически настроенной общественности. Его сторону брали видные политики. Например, мэр Нью-Йорка Джон Линдсэй направил письмо в иммиграционное ведомство, требуя прекратить процесс о высылке Джона. В этом послании он констатировал, что истинным поводом для изгнания музыканта является не английская судимость, а только то обстоятельство, что Джон и Йоко не боятся говорить во весь голос по поводу происходящих событий.

Когда же в июне вышел новый альбом, атаки на Джона приняли угрожающий характер.

Незадолго до того он сам подлил масла в огонь, выступая в «Dick-Cowett-Show». После исполнения песни «Woman Is The Nigger Of The World» («Женщина — это всемирный негр») он заявил перед микрофонами и телекамерами, что его преследуют правительственные функционеры, а его телефонные разговоры прослушиваются.

Двойной альбом «Когда-то в Нью-Йорке» поступил в продажу. В его стихах прямо и без «сахарной глазури» раскрывались политические взгляды Джона Леннона. Стороны 1 и 2 альбома состояли из песен, рассказывающих практически обо всех политических акциях, в которых он принял участие, находясь в США. В зонге «Женщина — это всемирный негр» Джон встал на защиту движения за права слабого пола. Поскольку в тексте, как и в самом названии, прозвучало слово «Nigger», многие американские радиостанции бойкотировали произведение, явив пример неприкрытого лицемерия.

Песней «Attica State» («Штат Аттика») он заступился за узников, которые бунтовали в тюрьме против условий, оскорбляющих достоинство человека.

Двумя вещами «Sunday, Bloody Sunday» («Воскресенье, кровавое воскресенье») и «The Luck Of The Irish» («Ирландское счастье») он выразил протест против образа действий британского правительства в Северной Ирландии, присоединившись к движению за независимость этой республики. В Англии эти две песни настроили многих против автора.

В «Джоне Синклере» говорилось о судьбе писателя, которого посадили на десять лет из-за двух сигарет с марихуаной.

«Анджела, они бросают тебя в тюрьму. Анджела, они расстреляли твоего мужа. Анджела, ты одна из миллионов политических заключенных в этом мире…» — пел Джон в зонге «Анджела».

В качестве продюсера записей на этих сторонах альбома выступил Фил Спектор, инструментальную музыку вместе с «Пластик Оно Бэнд» исполнила андеграунд-группа «Elephant's Memory».

На третьей стороне альбома была представлена запись одного из концертов; на четвертой — лайф-фрагмент из выступления Леннонов на Филлмор-ист.

Альбом не стал очередной победой. Критики не без основания упрекали Джона за поверхностность и плакатность политических текстов. Враги возмущались тем, что он, якобы, признает насилие. Наивысшей позиции, которой альбом достиг в хит-параде, было 48-е место. Поэтому ничего не было удивительного в том, что альбом обанкротился.

На этом примере Джон еще раз убедился, как сильно он зависим от законов капиталистического шоу-бизнеса, нравится ему это или нет. Позднее он несколько отошел от этих дисков:

Травмированный критическими атаками и непривычно плохой распродажей пластинок, Джон принялся размышлять о будущем. После эйфории от политических вылазок левых группировок наступило отрезвление.

Администрация Никсона задавила репрессивными мерами демократическое движение в стране.

У Джона, который чутко, как сейсмограф, реагировал на политические колебания, начался период пессимизма, отречения, покорности судьбе. Он потерял ту гражданскую уверенность, которой был отмечен последний альбом.

И в том, что касалось его пребывания за океаном, неуверенность развивалась по возрастающей. Это была борьба, которая изматывала нервы, борьба, исход которой нельзя предугадать. Избавиться от неуверенности не помогала и деятельность Леона Вайльдеса, который всякого рода юридическими уловками добивался отсрочки высылки.

Дополнительное беспокойство в жизнь Леннона вносил лондонский процесс между «Северными песнями» и «Маклен Мьюзик», где речь шла об очень больших деньгах. На кон были поставлены его права на песни, написанные с 1965 года.

На нервы ему действовала и бесконечная борьба Йоко за свою дочь. И хотя матери были возвращены родительские права, Тони Кокс скрылся вместе с Кьоко, полагая, что Ленноны не смогут дать девочке порядочное воспитание.

Вопреки всей тяжести обстоятельств Джон старался не забывать о своем реноме, стремясь загладить плохое впечатление от альбома «Когда-то в Нью-Йорке». Он хотел позитивно повлиять на иммиграционные власти. 30 августа 1972 года Ленноны дали благотворительный концерт в «Мэдисон-Сквер-Гардене», доход от которого пошел детям-инвалидам. В концерте вместе с ними участвовали Стиви Уандер и Роберта Флэк. Представление принесло полтора миллиона долларов, причем один лишь Джон заработал 60.000. Нельзя утверждать, что Леннон присоединился к акции лишь с целью укрепления пошатнувшегося имиджа. Но нельзя сбросить со счетов и то, что этот аспект был им учтен.

Такой же двойной эффект — честная помощь и «полировка» несколько потрепанного имиджа — был заложен и в их выступлении в шоу Джерри Льюиса 6 сентября 1972 года. Зрителей этой популярной передачи призвали к благотворительным акциям в помощь больным мышечной атрофией.

Неуверенный, раздраженный, подавленный, Джон «спасался» алкоголем и марихуаной. На последнее адвокат Леон Вайльдес реагировал весьма неодобрительно. Ведь если бы во время домашнего обыска полицейские нашли наркотики, Джона выставили бы за пределы страны немедленно.

«1972 год был действительно плох для меня. Все время надо было ходить по судам. Это стало чем-то вроде зубной боли, которая никак не хочет прекратиться. К тому же я просто ничего не мог делать. Меня бесило, что приходилось постоянно быть под контролем, слежкой, наблюдением», — говорил Джон позднее.

1973-й начался с перемен.

Ленноны отказались от квартирки на Бэнк-стрит в Гринвич Вилледже и переехали в фешенебельные апартаменты Дакоты — в дом на углу «Central Park West» и «West Seventy Second Street». Дакота была известна не только тем, что здесь жили многие знаменитости. Роман Полански снимал в этом здании свой фильм ужасов «Ребенок Розмари».

Апартаменты Великого Битла состояли теперь из четырех спален, столовой, специальной комнаты для сервировки блюд. А еще тут были большая кухня, множество разных комнатенок и ванных.

Переездом в Дакоту Джон как бы заявил о твердом намерении надолго обосноваться в Штатах. Январь и февраль прошли под знаком обустройства нового жилища — Ленноны покупали мебель и вели ремонт помещений.

Но хотя Джон и был в восторге от новой квартиры — особенно нравился ему вид на Центральный парк — покоя он не обрел.

В марте они отправились на Западное побережье, как раз в то время, когда в Нью-Йорке прошло очередное судебное заседание. Вайльдес представлял на нем интересы Джона. И то, что адвокат сообщил ему после слушания, не принесло большой радости: Йоко получила разрешение на длительное пребывание в Америке, Джону же было предписано покинуть страну в течение шестидесяти дней.

Тогда он послал прошение королеве Елизавете Второй, обратившись к «матери народа» с просьбой аннулировать монаршим указом его судимость. Биографы умалчивают, читала ли королева это письмо. Чиновник из Букингемского дворца сухо сообщил Джону, что королева не готова удовлетворить его просьбу.

Пока Леон Вайльдес предпринимал попытки обжаловать судебный приговор, Джон готовил материал для новой пластинки, которой хотел изменить нелестное мнение о своем творчестве последнего периода.