В глазах у нее стояли слезы. Софи склонила голову.
— Да, ничего не вышло.
— Можешь не говорить. Можешь ничего не рассказывать, если не хочешь.
— Когда-нибудь расскажу. Не знаю, я просто…
Джина усадила дочь в кресло.
— Какая у тебя дивная стрижка!
Софи потрогала волосы.
— Папа…
— Да, он в таких вещах знает толк. Хочешь кофе? Чай?
Она покачала головой. Джина снова села на пол рядом с креслом.
— Я жутко устала. — Софи опустила голову и закрыла глаза руками. — Жутко устала злиться на вас.
— Я должна была все тебе рассказать. Про Лоренса. Мы ждали подходящего случая, чтобы признаться детям, а потом все само выяснилось…
— Я узнала от Гаса.
— Да. Я ему вчера звонила, сказала, что ты возвращаешься.
Софи убрала руки и недоверчиво переспросила:
— Ты звонила Гасу?!
— Ну да, — ответила Джина. — Лоренс говорит, он и так был подавлен последнее время, а когда ты сбежала в Лондон, стал совсем безутешен. Вот я ему и позвонила. Он ведь тебя обожает.
На щеках Софи появились яркие красные пятна. Она прижала руку к животу.
— Хочешь, я тебе все расскажу про Лоренса?
Софи покачала головой:
— Не надо. Я и так поняла.
— Я боялась тебе говорить. — Джина взялась за лодыжки. — Боялась, что ты никогда меня не простишь. Ты ведь так злилась на меня из-за папы, считала, что это моя вина.
— Ну, частично твоя.
— Верно.
— Я очень устала, — повторила Софи. — Даже не знаю, злюсь ли я. У меня такое чувство, что меня сбила машина. Причем стоит мне выйти на дорогу, как меня сбивают снова и снова. Не важно, кто в этом виноват. Я уже ничему не удивляюсь. И меня не интересует, что будет дальше. — Софи вновь схватилась за живот и тихо произнесла: — Я просто боюсь.
Джина встала на колени рядом с дочкой.
— Боишься ехать во Францию со мной и Лоренсом?
Софи уставилась на мать и разумным тоном проговорила:
— Что ты! Во Францию я не поеду.
— Не поедешь?..
— Нет, конечно! Ни в коем случае.
— Милая, но ты не можешь остаться здесь без меня. Во Франции ты будешь учиться в лицее, потом получишь степень бакалавра…
— Нет, исключено.
— Из-за Лоренса?
— Ах нет! — изумленно ответила Софи, будто только что вспомнила о его существовании. — Лоренс тут ни при чем. И ты тоже. Да и Франция…
— Но тогда…
— Мам, — сказала Софи, закрыв глаза, словно объясняя непонятливому ребенку очевидные вещи. — Мам, ты что? Мы не можем обе бросить бабушку!
По дороге домой Гас отделился от одноклассников и зашел в сад возле аббатства. К скамейкам, где лениво курили и отколупывали краску с сидений его знакомые, он не пошел, а спрятался в кустах возле арки. Глупо, конечно, ведь в таких зарослях вечно околачиваются всякие извращенцы. Неделю назад какой-то мужик разделся там перед одним его приятелем, и тот якобы крикнул ему: «Вонючий маньяк!», да так громко, что его услышали прохожие. Гас недолго об этом думал, поскольку голова у него была забита другими мыслями. Он хотел посидеть в темноте и тишине, один, где никто его не найдет и не спросит, все ли у него хорошо. Все просто ужасно, но что тут поделаешь, черт подери?!
Гас прополз в заросли и нашел маленькую полянку футов в восемь шириной, на которой валялись газета и бутылка из-под молока. Он прислонился к стволу куста, прикурил сигарету и заплакал.
Вообще-то он пришел сюда не плакать, а думать. После вчерашнего разговора с Джорджем он и так рыдал всю ночь. Они с братом готовили себе сандвичи, когда Гас вдруг разоткровенничался и сказал:
— Я прямо не знаю, к чему и готовиться. Мало ли, что будет дальше.
Джордж размазывал кетчуп по куску бекона.
— Меньше знаешь — лучше спишь.
— Неправда. Лучше знать все и ничего не бояться. Чтоб никаких гадских сюрпризов!
— Ты правда так считаешь?
— Конечно! — ответил Гас, взял хлеб из тостера и протянул брату. — Я об этом постоянно думаю. Готовлюсь к очередному удару.
Джордж промолчал. Он положил начинку между кусками хлеба и сильно их сдавил.
— Ну ладно.
— Что ладно?
— Я тебе кое-что расскажу.
Гас изумленно на него уставился.
— Чего?!
— Расскажу тебе последнюю плохую новость. Последнюю за это паршивое лето. Ты знаешь, почему Софи уехала в Лондон?
— Ну да… Я же ей проговорился насчет…
— Нет, — перебил его Джордж. Он взял сандвич, из которого выдавился кетчуп, и протянул Гасу: — На, держи.
Тот помотал головой:
— Не хочу…
Джордж вздохнул и положил сандвич на стол.
— Она уехала из-за меня. Мы с Софи переспали. Вот почему она сбежала.
Гас остолбенел. Он смотрел на брата и не видел его. Потом перевел взгляд на сандвичи, но и их не увидел. Дважды порывался что-то сказать и не смог. Наконец он услышал свой тонкий голос:
— Переспали?
— Да, — подтвердил Джордж. — Здесь, у нас дома. — Он пожал плечами, и Гас, несмотря на свое горе, заметил, как он напряжен. — Я у нее первым был.
Гас положил руку на связку ключей, болтающихся на поясе, и крепко сжал.
— Давай, брат, съешь-ка сандвич.
Он покачал головой.
— Почему?
— Я не голоден.
— Но ты же сам хотел…
— Я не голоден! — заорал Гас. — Не голоден! Совсем оглох, что ли?!
— Слушай…
— Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись!
Он с такой силой пнул кухонный стул, что тот вылетел из-под стола и врезался в холодильник. Бутылки, стоявшие наверху, рухнули на пол.
— Эй! — вскрикнул Джордж и подскочил к брату, пытаясь взять его за руку. Тот извернулся и бросился к двери.
— Сволочь! — орал он. — Какая же ты сволочь!
Гас ворвался в свою комнату и хлопнул дверью. Он до сих пор не переоделся, и школьная форма его душила. Он пытался сорвать с себя галстук и ботинки, корчась на полу и захлебываясь слезами. Ему хотелось убивать. Убить Джорджа и Софи, родителей, Адама, изничтожить всех друзей и жителей Уиттингборна. Колоть их ножом, бить, кричать и вопить. Пусть мучаются также, как он. Ему хотелось умереть. Когда в дверь постучал Джордж, он проорал:
— Пошел на хрен! Убирайся, слышал?!
Наконец Гас добрался до постели в одних трико и старой спортивной майке. Все остальные вещи лежали комком на полу. Он плакал, плакал и плакал, пока не пришла Хилари. Она постучала в дверь и спросила, все лив порядке. Он притворился спящим: затаил дыхание и замер сам.
— Гас? — прошептала мама.
Он не пошевельнулся.
— Сладких снов, — сказала она и ушла.
В конце концов Гас уснул, а на рассвете проснулся опухший и с ноющим от голода животом. Выйдя на кухню и не включая свет, он отрезал себе несколько кусков хлеба и жадно съел их под одеялом. Воспоминания висели над ним черной тучей, ведьмой, вселяющим ужас хищником. Пока солнце вставало, он плакал, и хлеб тяжелым комом лежал в его животе.
Утром все вели себя с ним очень робко. Джордж пытался просить прощения, но не нашел в себе сил. Гас повернулся к нему с таким яростным лицом, что он тут же умолк. Хилари положила руку ему на плечо.
— Хочешь, поговорим? Наедине?
— Нет!
— Уверен?
— Да! — крикнул Гас.
Он отправился в школу один, без Адама, и просидел весь день убитый. Английский, математика и социология прошли в тошнотворном забытьи. Теперь, в уединении густых зарослей, он немного успокоился, но его по-прежнему переполняли отчаяние и грусть. Софи. Ну почему именно Софи? Он так хотел с ней быть, дарил цветы и все такое… Невыносимое предательство. Дрожа, Гас затянулся сигаретой и вмял ее во влажную землю под листьями.
Кто-то ходил вокруг кустов и заглядывал внутрь. Гас сел. Он видел ноги в джинсах и кроссовках, неторопливо разгуливающие по траве. Он быстро пополз в обратном направлении, где кусты сгущались и цеплялись за его одежду и волосы. Казалось, что на свет он выбирался очень долго.
— Привет.
Гас вскочил на ноги. Кроме джинсов и кроссовок, на незнакомце была грязная футболка, натянутая на пивное брюхо.
