Любящие посплетничать парижане страстно желали узнать новые подробности. Накал схватки одновременно внушал ужас и воодушевлял. Даже «Монитэр» был вынужден опубликовать пространную статью, в которой французские и английские военные обвинялись в недостатке проявленной морали, а Париж был назван «кровавым и жестоким» местом, где не существовало европейского перемирия. Конечно, плохо, что французские офицеры затеяли стычку с англичанином и австрийцами, но когда убивают невинных горожан... Весь Париж был полностью захвачен этим, и те, кто был знаком с Мадлон Карно, не теряя времени, бросились к ней, чтобы услышать эту историю из ее собственных уст. Мадлон вызывала всеобщее восхищение. Особо достойным посетителям тетя Софи разрешала встречу со своей дочерью, рассказывая в деталях об этом ужасном вечере и о том, как храбро вели себя Мадлон и ее кузина в личных апартаментах этого ужасного графа де Валуа.

– Скоро все это им надоест, – предсказала Жюстина, когда однажды утром лакей внес в комнату, где они завтракали, очередной поднос с горой визитных карточек. – Они только ждут, пока какое-нибудь новое происшествие не займет их. Но это внимание не приносит вреда Мадлон.

– Нет, конечно, нет, – согласилась Софи, сразу заметившая, что в числе посетителей были неженатые мужчины и что среди многочисленных букетов, полученных Мадлон, некоторые были от настоящих джентльменов, которых тетя Софи втайне желала бы подбодрить. Тем не менее она оставалась твердой, не разрешая им навещать Мадлон, пока та оставалась нездорова. Девочка была слишком бледна и худа, и тетя Софи очень хорошо знала, что мужчина может легче смириться с отказом увидеться с юной особой, о которой он мечтал, чем обнаружить, что она не так уж хороша.

– Конгресс в Вене начнется на следующей неделе, – сказал дядя Анри из-за газеты.

Тетя Софи, уставившись на него, спросила:

– Что?

– Конгресс соберется в Вене. На нем наши политики попытаются восстановить границы Европы, которые жирный корсиканец изменил в пользу Франции. Хоть убей, не могу смотреть, как они будут это делать. Нельзя быть хорошим для всех. Начнутся споры, раздоры, ссоры, и секретные договоры, и обидная клевета в отношении маленьких государств, и отказ от собственных слов, и Европа опять станет на край военной пропасти.

– Все равно это не должно беспокоить тех, кто живет в Париже, – беспрекословным тоном произнесла тетя Софи, не обращая внимания на паникерские прогнозы своего мужа.

– О, но как великолепно все это будет, мама! – глаза Жюстины заблестели. – Собирается приехать принц де Беневент, русский царь, прусский император, король Баварии, принц Меттерних из Австрии. Будут балы, и охота, и званые приемы, и вечера – я не могу представить себе титулованной особы, которая пропустила бы такое!

Тетя Софи посмотрела на свою дочь с большой тревогой.

– Откуда тебе это известно, Жюсси?

– Да об этом пишут все газеты! Тетя Софи нахмурилась.

– Я совершенно не одобряю этого, дорогая.

– Софи, оставь, пожалуйста, ребенка! Если Жюстине хочется ощущать себя в курсе событий, не вижу в этом ничего плохого.

– Не видишь? – ядовито осведомилась тетя Софи.

От природы она не была сварливой женщиной, но не могла позволить Анри подрывать ее авторитет в глазах дочерей. Тем более по такому ничтожному поводу... Она презрительно фыркнула. Что знает мужчина о том, в курсе чего должны быть девушки?

Дядя Анри понял свою ошибку. Его Софи была нежной, деликатной супругой, но становилась настоящей фурией, если подвергался сомнению ее авторитет матери.

Этим объяснялась резкость ее слов: таким способом Софи давала понять, чего она хотела достичь при условии, что муж не будет вмешиваться. И дядя Анри не собирался этого делать. Действительно, лучше всего было не продолжать этот спор, и он надеялся, что и она сделает то же самое. Поэтому, когда она молча вернулась к своему кофе, он почувствовал облегчение.

Случайно его рассеянный взгляд остановился на Ровене, сидевший за столом напротив Жюсси.

Анри нахмурился и, пожалуй, первый раз, с тех пор как племянница стала жить у них, посмотрел на нее, как на чью-то потенциальную невесту, внимательно и оценивающе.

Дочь Джулианы была такой же тонкой, стройной и очаровательной, как и ее мать. Ровена же, открытая, умная девушка, несмотря на свою одинокую жизнь в горах Шотландии, вполне соответствовала по своей натуре тому бурному времени, в котором жила. Она была совсем не похожа на двух его кротких дочерей – Анри сейчас ясно это понял. Возможно, кто-то счел бы Ровену натурой податливой, заурядной. Анри не сомневался, что Софи решит, что такую девушку легко будет выдать замуж за обеспеченного, рассудительного француза, который ей приглянется. Или который сам выберет ее.

Вдруг дядюшка Анри подумал о том, что Ровена была как-то странно молчалива с тех пор, как три дня назад вернулась из королевского дворца. Он мысленно содрогнулся, вспомнив о той страшной ночи. Ничего не подозревая, он и Софи отправились спать, уверенные, что их дочь и племянница все еще развлекаются в Лувре. Он не мог забыть ужаса, который охватил его, когда утром он проснулся от стука в дверь и слуга сообщил, что молодые леди прошлой ночью не возвратились. Душераздирающие вопли Софи, требовавшей от него немедленно отправиться искать их, звучали у него в ушах до сих пор.

Он почувствовал огромное облегчение, когда обнаружил подсунутую под дверь записку, подписанную графом де Валуа, в которой нашел объяснение случившемуся.

День прошел в сумбурных впечатлениях, которые Анри не мог ясно отделить друг от друга: Мадлон и Ровена возвратились в экипаже де Валуа, его дочь выглядела настолько уставшей, что у него заболело сердце: Софи настояла, что девочки должны сразу идти спать, а вопросы она задаст им потом: гости, приезжавшие разузнать слухи, распускаемые Адель де Буань, и, наконец, подробный рассказ Ровены о том, как, ничего не подозревая, они присоединились к кружку де Буань, чтобы полакомиться мороженым после осмотра Лувра, и стали жертвами хаоса у Сильва.

Конечно, это был не тот день, который Анри Карно хотелось бы помнить. Он отогнал неприятные мысли и заметил серебряный поднос, который лакей поставил перед ним. Визитки рассыпались по скатерти, и он нахмурился, узнав несколько имен, оттиснутых на них. Ему следовало бы прогнать этих нетерпеливых юных щеголей, посылавших Мадлон цветы, подарки, пригласительные билеты, раньше чем снисходительная Софи подаст им надежду, играя с ними с неистощимым энтузиазмом настоящей свахи. С другой стороны, самой Мадлон явно нравилось их внимание, она выглядела менее худой и бледной. Дядя Анри незаметно вздохнул. Возможно, Софи была права, утверждая, что он ничего не понимает в брачных играх. Но его доводы были подсказаны сердцем, так его дорогие девочки могли попасться в расставленные сети. А они были еще недостаточно взрослыми, чтобы выходить замуж прямо сейчас!

В дверях лакей ясным голосом произнес:

– Гость к мадемуазель де Бернар.

Ровена почувствовала, как у нее екнуло сердце.

– Кто это? – спросила тетя Софи.

– Мадам Бурбулон, мадам. Я просил ее подождать в золотой гостиной.

– О Боже, я забыла, что обещала поехать кататься с ней верхом, – Ровена быстро поднялась, оправляя юбки и ни на кого не глядя. Когда она заговорила вновь, ее голос был спокойным, скрывающим ее внутреннее напряжение.

– Не хочешь ли ты поехать с нами, Жюсси?

– Нет, спасибо. Я обещала Мадлон побыть с ней утром. Мне кажется, ей еще рано вставать с кровати, иначе я боюсь, что она...

Ровена покинула комнату. Она заглянула в гостиную и поздоровалась с гостьей, пообещав, что через минуту вернется, и помчалась вниз по ступенькам, забыв, что на ней утреннее платье, мало подходящее для верховой езды. Вполне естественно, что она забыла предупредить о прогулке Полину. Ровена обо всем забывала в эти дни, и было нетрудно догадаться почему. Она, конечно, опять думала о Квине, ведя себя как сгорающая от любви школьница, у которой на уме только его прекрасное лицо и улыбающийся рот.