— Трудно верить, когда ты сама стала жертвой обмана. Я понимаю тебя. На твоем месте я тоже не поверил бы.

В эту минуту в комнате появился официант и пронес мимо них поднос в прилегающий зал.

— Пойдем поедим. Сегодня на работе мне удалось перехватить лишь бутерброд с сыром, — сказал он, вновь беря ее за руку и поднимая с дивана.

Напряжение за столом окончательно исчезло и завязался легкий непринужденный разговор. На первое им подали копченых перепелов. Маленькие птички были красиво разложены на серебряном блюде в окружении ломтиков лимона, хлеба и масла.

Остро чувствуя близость Джеральда, сидевшего напротив и весело улыбавшегося ей, Джеки пригубила вина. На следующий день она уже не могла вспомнить, о чем они говорили, было лишь ощущение, что время течет совершенно незаметно. Они обменивались взглядами на жизнь, рассказывали о себе и, кажется, во всем соглашались друг с другом.

Затем им подали омаров в голландском манговом соусе. Молодой официант плавно подплыл к столу с подносом. Он поставил перед Джеральдом и Джеки по пиале с теплой водой, для того чтобы сполоснуть руки. На поверхности воды плавали белые лепестки жасмина, похожие на снежинки в темном пруду.

Они рассказывали друг другу о своей жизни, лица их были освещены свечами, и казалось, они укрылись в удаленном от всего мира райском оазисе. «Волшебный вечер», — решила про себя Джеки, слушая рассказ Джеральда о его детстве.

— Не то что у тебя, верно? — заметил он, весело подмигнув. — Родившейся в роскоши и довольстве.

Джеки провела кончиком указательного пальца по поверхности воды в пиале, чуть притопила лепестки, наблюдая, как они вновь всплывают.

— Нам с Кипом очень повезло, — призналась она. — Отец был дипломатом, и мы всегда жили в роскошных резиденциях, обслуживаемых огромным штатом прислуги. Когда же он стал послом, я, кажется, ни разу не прошлась по голому полу. Сплошные красные ковровые дорожки. Я Кипу сказала недавно, что так хорошо нам уже никогда не будет.

— Как знать, — вдруг совершенно серьезно заметил Джеральд, и Джеки поняла, куда он клонит. Он был очень состоятельным человеком, и она знала, что если сблизится с ним, всего в жизни добившимся своим трудом, то частичка сияния от его богатства обязательно перепадет и ей.

— Мне не хочется быть богатой, — тоже серьезно сказала она. — Хорошо иметь много денег, это понятно, но, с другой стороны, все относительно. Мне кажется, что большое богатство может быть тяжким бременем. Как представлю себе жизнь этих людей! Надо постоянно следить за состоянием дел в своих дворцах и резиденциях по всему свету, как поступает султан Брунея. Он только и делает, что летает из одного дворца в другой, дабы удостовериться, что его управляющие не воруют и исправно служат ему. Такая беспокойная жизнь, должно быть, очень утомляет.

— Я же не говорю о большом богатстве, — заметил Джеральд, улыбаясь. — Я говорю о среднем.

Джеки тоже улыбнулась.

— А, понимаю! Всего лишь маленький частный самолет и яхта, да?

— Вот-вот, — согласился он. — Еще дом в Лондоне, квартира в Нью-Йорке, ну может быть, пара вилл в Греции и Франции… Ничего такого грандиозного, право.

Она видела, что он дразнит ее, и заподозрила, что на самом деле у него такое же отношение к огромному богатству, как и у нее.

— И это все? — поддержав игру, воскликнула она. — Боже мой, а я-то думала, что ты человек с воображением!

Джеральд внимательно заглянул ей в глаза.

— Мое воображение легко развить до такой степени, какой тебе захочется. Когда я был ребенком, туалет не во дворе, а в доме воспринимался как роскошь. Водопровода у нас не было, зато во время дождя протекал потолок.

Она знала, что, несмотря на то что он улыбается, Джеральд говорил правду. «Да, он должен теперь особенно ценить достаток, — решила она про себя, — учитывая то, что в детстве был его лишен».

— Неужели вы были настолько бедны? — негромко спросила она.

Он кивнул.

— Церковная мышь в сравнении с нами была богаче. Сейчас, мысленно оглядываясь назад, я не могу понять, как матери удалось поставить на ноги пятерых детей. Она работала ткачихой на фабрике, а когда в доме не хватало денег, брала работу на дом и обшивала более состоятельных соседей. Порой сидела ночами, а утром провожала нас в школу, а отца на карьер, где он работал. — Он весело улыбнулся, но в глазах застыла печаль. — Так что текстильный бизнес, можно сказать, у меня в крови.

— Родители еще живы?

— Мать. Я купил ей дом в Йоркшире, где она провела свое детство. Она неплохо сохранилась для своего возраста. А отец умер несколько лет назад, — с затаенной болью в голосе добавил он.

— Он очень гордился бы своим сыном.

Джеки вспомнилась статья о Джеральде в справочнике «Кто есть кто». Генеральный менеджер «Горэй груп», член комитета по рынку и потреблению в Конфедерации британской промышленности, член общества директоров и монопольной комиссии, а также один из заправил совета по экспорту одежды. Если он в детстве действительно жил так бедно, как говорил, его достижения выглядели еще более значительными.

— Ты часто видишься с братьями и сестрами?

— Нет, нечасто. Я хочу помогать им, общаться, но за эти годы мы сильно отдалились друг от друга. — Он рассеянно вертел в руке бокал. — Они очень гордые, особенно брат. Считают, что я слишком высоко вознесся. Я вижу, что им неловко в общении со мной. Жалко. — Он покачал головой. — Насильно мил не будешь, но по крайней мере я надеюсь, что они осознают в глубине души: если что случится, я всегда буду рядом.

Джеки буквально захлестнула волна восхищения и сочувствия к нему. Она внимательно взглянула на него. Элегантный мужчина в сшитом на заказ костюме из «Сэвил-роу», шелковом галстуке. Он выглядел так, словно родился в этом костюме. Кстати, и ужин, и вино, которое он заказал, говорили о его прекрасном вкусе.

— Да, ты прошел в жизни длинный путь, — честно выразила свои чувства Джеки.

— И не жалею ни об одном потраченном дне, — тут же заметил он. — Между прочим, я никогда не познакомился бы с тобой, если бы остался в Олдбери.

Они вновь оба повеселели. Особенно когда Джеки заглянула в меню, заполненное от руки красивым почерком, и увидела, что следующим блюдом значилась «Симфония фруктового мороженого в брызгах французского шампанского».

Джеральд неожиданно наклонился к ней через стол и вновь взял за руку.

— У нас все получится, правда? — спросил он настолько тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

— Надеюсь… Думаю, что да, — чуть помедлив, ответила она.

— И я надеюсь, дорогая.

Впервые он назвал ее так, и по его тону она поняла, что это для него не просто слово, а выражение чувств.

— Скажи… мы проведем эту ночь вместе? — прямо спросил он в следующую минуту, заглянув ей в глаза.

Еще тогда, когда она только согласилась прийти с ним сюда, Джеки уже понимала, чем все закончится. Дома она нервничала, но сейчас волнение совершенно оставило ее. В душе не осталось ни сомнений, ни страха, и она с готовностью ответила:

— Да.

Он вновь стиснул ей руку, и в глазах его в ту минуту сквозило открытое желание.

— О да, — повторила она.

Джеки смутно помнила, как они покидали ресторан, садились в машину Джеральда и ехали к ней. Все было как в тумане. Запомнилось лишь ощущение волшебности проведенного вечера. Подобное не забывается всю жизнь, что бы ни случилось.

Они приехали к ней на квартиру, где она, уходя, не выключила свет. Джеки распахнула застекленные двери на веранду и впустила в комнаты знойный ночной ветерок. Было удивительно тепло и тихо. Даже деревья в парке не шумели листвой, стояли неподвижно, словно убаюканные спокойным темным небом, в котором отражались мириады городских огней. Лишь где-то вдали слышался мерный шорох дорожного движения.

Джеки кивнула в сторону столика.

— Что ты хочешь? — спросила она. — Виски с содовой? Бренди?

Он подошел к ней сзади и обнял за талию, прижавшись щекой к ее щеке.