Но нет. Пошли в болота, пошли уверенно, а дорога туда непростая. С налета можно очень просто ухнуть в трясину. Но вот прошли и остались там. Оперативники из СМЕРША потом разделили всю территорию на квадраты, чуть не метровые, и прочесали все, досконально. Я читал отчет, рапорты, говорил с оставшимся бывшим капитаном Петровичевым. Оружие, личные вещи, оперативные карты. Дело было летом, стояла жара, и они готовили еду на маленьких костерках, по всем правилам, в яме и с искусственным дымоходом, прикрытым травой. Но когда их брали, из трубы в доме шел дым. Остатки золы, четвертушка бумаги. Было решено, что это горели личные документы.

Некоторое время на хуторе сидела группа, потом за ним аккуратно присматривали. И ничего. Затем дело забылось. Забылось напрочь. Другие были заботы. Но, к счастью, рукописи не горят, а архивы — не всегда. Кажется, настало время пересмотра традиционных ценностей, и хутор этот стал ценен снова.

Оставить сладкую парочку в одиночестве вкушать райские яблоки — означало подписать им приговор. Когда идет настоящая игра, такая мелочь, как жизнь офицера-неудачника и какой-то Люси Печенкиной, в расчет не берется. Но зачем еще одна невинная кровь.

Чапас — случай особый. По большому счету, он заслужил это шило в срамном боксике. И, возможно, Иван нам мог бы помочь. Он прекрасно знал предмет общего интереса — хутор.

И наш человек отправился объяснять некоторые обстоятельства Ивану Ивановичу. Только опоздал несколько.

Нового гостя Пирогов обнаружил уже тогда, когда к схрону, где карабин армейский, было отправляться поздно. Как будто из-под земли возник мужик лет так тридцати пяти, плотный, в очках, в туристском обмундировании и сапогах кирзовых, поношенных и ловких. По тому, как сидели эти сапоги на ногах незнакомца, как подогнаны были, как укорочены голенища, он догадался, что человек этот не штатский, по крайней мере в прошлом.

— Зворыкин, — сказал он вместо приветствия и протянул руку.

— Вы по какому вопросу? Это частное владение.

— Вот именно по вопросу владения. Кстати, у меня рекомендации. От Стасиса.

— Чапас, что ли, дорогу показал?

— Он уже не покажет.

— Что еще такое?

— А вот газетку посмотрите.

«Вчера в здании железнодорожного вокзала было найдено тело…»

— Вот его документы. Временно изъяты из дела, под расписку. Вот фотография трупа. Узнаете?

Иван Иваныч взял и то и другое и прислонился к стене коровника, возле которого стоял.

— Вы из милиции, господин Зворыкин?

— Для милиции это слишком мелкое дело. Пришлось его забрать.

— Из Комитета?

— Вам-то какая разница? Считайте, что из военной разведки.

— А может быть, вы Стасиса зачистили и теперь за мной пришли.

— Сердце мое, друг сердешный. Вот удостоверение. Это, понятно, не истина в высшей инстанции. У вас здесь магнитофона нет?

— У меня радио с аккумулятором.

— Не страшно. У меня диктофон хороший. Вы Чапаса голос хорошо помните?

— Изрядно.

— Ну вот и послушайте одну оперативную запись. Ему приказано вас, сердце мое, как вы выразились совершенно справедливо, зачистить. И аванс был получен. Три тысячи марок.

— Всего?

— Потом еще столько же.

— И все?

— А вы думаете, что стоите больше? За подругу вашу еще добавят. Она, кстати, где сейчас?

— Спит. Легли поздно.

— Зачем вы, Иван Иваныч, привели даму сердца на бесхозный хутор?

— Хутор мой. Я на него бумаги выправлю.

— Уже не выправите. Он уже принадлежит другому человеку. А настоящий его хозяин Лемке Отто Генрихович.

— Не знаю такого.

— Знаете, только под другим именем. Он как себя называл?

— Кто?

— Вот эта личность вам знакома? — И фотография Отто Генриховича появилась на свет из планшета господина Зворыкина. Много еще полезных вещей лежало в его рюкзачке. В том числе — оружие, легкое и сильное.

— Это же словак…

— Это немец. Через подставных лиц купивший этот хутор. Деньги тоже не его. Но это не важно.

— Сука.

— Он зачем здесь был?

— Говорил, что рыбу ловить. Якобы слава о линях моих аж до Словакии докатилась.

— Вы, Иван Иваныч, человек взрослый и серьезный.

— Да на мели я тогда сидел. Рыбу одну жрал. А у него джин был. Еды полно.

— Купили вас, как инку испанские колонизаторы, за погремушки и огненную воду. Он искал тут что-нибудь? Ну, по хутору перемещался?

— Я ему хозяйство показывал. Потом на лодке плавали за красноперкой.

— Вы его одного оставляли на хуторе?

— Оставлял… Я за вином ходил в Большаково.

— Вот. За вином. А потом, когда вернулись, следов обыска…

— Да не было никаких следов.

— Панели в доме не отрывались, раскопов не наблюдалось, на чердаках…

— Да нет вроде.

— А точнее?

— Смотреть нужно.

— Так пойдемте.

— Куда?

— Совершим осмотр возможного места происшествия.

— А что он искал?

— Вот это мы и должны узнать.

— А я-то думал, вы все знаете. В военной разведке.

— Будем считать, что в военной разведке. Иван Иваныч. У нас времени маловато. Сюда скоро группа двинется.

— Ваша?

— Если бы. Но ситуация под контролем. У меня средство мобильной связи. Если что, сообщат. А пока давайте начнем.

Зворыкин работал шесть часов. Уже проснулась Люся, вышла, потягиваясь, из дома, смутилась, долго слушала Ивана, опять ушла в дом, готовить ужин, а Александр Сергеевич все не мог расстаться с хозяйственными постройками. Даже брус однажды поднимал и доски ломиком оттягивал. Наконец перешли в дом. Здесь, к удивлению Ивана, оперативник работал недолго, с полчаса, и наконец вытер руки тряпкой и пошел умываться.

— Что он ищет, Ваня?

— Вчерашний день.

И здесь Пирогов был как никогда близок к истине.

Зуммер мобильной связи прозвучал за ужином. Зворыкин взял трубку, извинился, вышел с ней из дому, потом вернулся.

— Ну что… К нам гости. Движутся со стороны Полесска одной группой и со стороны Большакова — другой.

— Как же со стороны Полесска? Там хода нет.

— Странный человек ты, Ваня. И нелюбопытный. Если движутся, значит, есть. Именно по этому проходу ушел с хутора старый господин Лемке. Семья его уже была на Большой земле. Под Гамбургом. А уходя, он и спрятал нечто такое, за чем сейчас идут сюда эти люди. И заметь. Среди них даже есть два немца. В местной диаспоре действует негласное правило: немец чист. Никаких разборок, никакой уголовки. А здесь — риск, и риск немалый. Значит, температура в тигле приближается к критической.

— И что нам делать?

— В схрон пойдем.

— Нет у меня никаких схронов.

— Иван Иваныч. Здесь в сорок седьмом году работал СМЕРШ. Поднимали дела из архива. У тебя в двухстах метрах отсюда, за парниками, бункерок есть. Причем отрыт не старым хозяином. То есть про него знали «лесные братья» и мы. Те, кто идут, знать не должны. Сейчас мы неаккуратно все бросим и пойдем туда. И попробуем узнать, ради чего каша в котелке варится.

Под кочкой, мимо которой Иван не ходил, так как она была в стороне, где жижи болотной по колено, оказался лючок. Александр Сергеевич аккуратно срезал дерн, отложил в сторону. Чугунная крышка люка, как от канализации, колодец бетонный, далее лесенка. Они спустились по ней и оказались в бункере два на два. Стол, табуретки, более ничего. Бункер прибран и вычищен. На уровне глаз совершенная роскошь — прорезь, так что виден весь двор, часть дома, постройки, берег озера. Пруд правей. Он не виден.

Зворыкин перенес все свои вещи в бункер, убрал все приметы присутствия третьего человека, как-то: лишняя тарелка и прочие приборы на столе, и другие жизненно важные мелочи. Для Люси Печенкиной происходящее вписывалось в новую систему координат, в которой она теперь существовала, было безумно интересным и неожиданным. Несколько она огорчилась, когда Зворыкин вынул из рюкзака автомат, каких она прежде не видала вовсе и видеть не могла, какие-то оптические приборы, один из которых был прибором ночного видения.