Он взглянул на часы и охнул: полдень уже близится, вот так поговорили! Но в душе был доволен встречей с непоседливым лесником. Расставаясь с ним, затеял давно задуманный разговор: мечтал перетянуть его к себе в помощники. Правда, тот не успел закончить техникум (война помешала, а там семья да работа затянула), зато уж опытом своим перетянет пятерых дипломников. Не работа была бы с таким, а мысли.

— Поздно мне возвышаться куда-то, — неохотно отозвался Николай Матвеевич на такое предложение. — А что, молодых у вас не хватает?

Илья только хмыкнул в ответ:

— Молодых… Бояться стали молодые-то леса. Два-три года отработают после техникума или института — и в город. К примеру, моя помощница, клен зелен… Да что там, чуть ли не половина выпускников уходит от нас. На заводы пристраиваются, водичкой да мороженым торгуют — лишь бы от леса подальше.

— Известное дело, — сочувственно вздохнул Николай Матвеевич. — В лесу-то жить не то что на асфальте. А все ж таки надо людей завлекать, к нашему делу пристраивать. Кто же нас заменит, как не молодые?.. А в помощники к тебе, Илья Петрович, не пойду, не обессудь. Сбросил бы ты с меня годков десяток, так и быть бы тогда. А теперь, когда уж полсотни разменял, поздно. Привык я на своем-то месте…

Когда уже отъехали от кордона, Василий заметил, перекрикивая треск мотоцикла:

— А правда, хороший был бы из него помощник. По гроб жизни лесу преданный.

Илья только головой кивнул: без слов, дескать, понятно…

Перед деревней он резко сбавил скорость и остановился на обочине, поджидая женщину, показавшуюся со стороны леса.

— Знакомая? — спросил Василий.

— А вот познакомимся, — хмуро отозвался Илья. — Посмотрим, клен зелен, что это она из леса несет, какие такие дары природы.

Василий заметил в руке у женщины набитый чем-то полиэтиленовый мешочек и не придал этому никакого значения. Илья же оказался по-своему зорким, издали разглядел, что несла та из леса. Женщина была преклонных лет, и разговор он с ней повел, насколько мог, «обходительно».

— Так, так, мамаша, яички муравьиные собираете? Это для чего же, разрешите поинтересоваться?

— А цыпляток, милый, прикармливаю, — ничего не подозревая, словоохотливо отвечала женщина. — Уж так-то любят они их, так-то поклевывают…

— И много скормили им этих яичек? — продолжал допытываться Илья.

— Да уж раз пять никак сходила.

— Во! — поднял он палец. И, обернувшись к Василию, повысил голос: — Гектар леса оголила, понял, клен зелен? Целый гектар обрекла на погибель!

Женщина растерянно глянула на него, как на какого-то чудака, потом на свой мешочек, где кипел муравьиный содом, и на ее лице появилась недоуменная улыбка.

— Да знаешь ли, гражданка, сколько вреда ты лесу принесла? — И, взявшись за мешочек, потряс им перед нею. — Они же деревья от вредителей спасают, а вы что делаете? На каждом углу призывы: берегите лес, берегите природу! А для вас что, законы неписаны?

— Вы уж простите меня, старую, наперед буду знать…

— Не прощать вас надо, клен зелен, а наказывать. Другим чтоб не было повадно. Отнеси сейчас же туда, где взяла!

Женщина покорно ссутулилась и, ничего не говоря, направилась обратно к лесу. Проводив ее, пока не скрылась, Илья заметил озадаченно:

— Не знаю, как еще разъяснять вот таким. И в газетах пишем, и по радио выступаем, и аншлаги по лесу развешиваем: «Берегите природу, берегите природу!» Все равно не доходит до кого-то…

— Да-а, — промолвил Василий, — не легко, видно, привить любовь к природе. Сочувствую вашему брату.

— Помогать надо больше, а не сочувствовать, — отозвался Илья, оседлывая мотоцикл…

За городом он свернул в лес, чтобы показать Василию знаменитый дуб, заодно и самому приглянуть порядок в заказнике. Год назад из-за этого заказника ему пришлось немало помытариться, похлопотать перед леспромхозовским и областным начальством. Идея, какую он выдвинул, казалось, была проста: выделить один из уголков лесного массива, а именно Крюков верх со всеми его неудобствами, с его вековыми дубами под неприкасаемый заказник. Это значило, что в урочище Крюков верх должны быть запрещены всякие порубки, уходы, посадки, а также сбор грибов, орехов, ягод, каких бы то ни было трав и вообще хождение людей. Все это предлагалось затем, чтобы оставить в нетронутом виде хотя бы небольшой уголок леса со всей его зеленой и живой природой, оставить для сравнения в будущем с соседними участками: насколько влияет на природу технический прогресс и как им управлять в дальнейшем. Словом, небольшой уголок здешних мест должен быть предоставлен самому себе — самозащите и самовоспроизводству. Но такая идея показалась начальству необычной, поскольку окрестные леса, все до единого квартала, были на строгом учете планового лесоустройства, а урочище Крюков верх, как звенышко в единой системе, должно было выпасть из этой пени и, стало быть, нарушить ритм системы. Однако нашлись и более дальновидные товарищи из руководства, которые поддержали идею лесничего, не найдя в ней ничего из ряда вон выходящего, а наоборот признав полезной для предстоящей и будущей практики, а также для науки. Сколько нервов и времени потратил на одобрение своей затеи Илья Петрович Крюков, про то не стоит распространяться. Суть же в том, что ее все-таки приняли и утвердили официальным образом. Заботы от этого лесничему прибавилось — сам себе он ее прибавил. Но, как говорится, назвавшись груздем, полезай в кузов, выдвинул идею, так и жертвуй ради нее своей заботой, своими нервами и чем угодно…

Перед Крюковым верхом остановились в дубняке с высокими безжизненными деревьями, сквозь голые ветви которых слепило неприкрытое солнце.

— Такие деревья — и засохли! — удивился Василий. — Что с ними?

— Климат не тот, — с усмешкой обернулся Илья. — Славился когда-то наш дуб высоким качеством, а теперь боюсь за него.

Василий подошел к молодому ближнему дубу с объеденными вчистую листьями и наклонил ветку. От прикосновения с нее упала зеленая юркая гусеничка, повиснув на тоненькой, едва заметной глазу паутинной нитке, проворно спустилась на землю.

— Видишь, как дубы засыхают? — заговорил Илья. — А ельники возьми? Сорок лет — и валить уже приходится. Им бы еще лет тридцать расти, а мы их валим. Почему, спрашивается, клен зелен? Да потому, что портим их с раннего возраста. То машиной заденем, то прохожий или лось попортит, то вредители навалятся… Смотри, какие шустрые! — Илья тронул ветку, другую, и с них попадали на паутинках гусеницы.

— Это что же, шелкопряд непарный? — поинтересовался Василий.

— Не шелкопряд, а листовертка проклятая. Как сухое лето, так вроде эпидемии.

— А вы бы химию пустили… с самолета, например?

— Ва-ав, ва-ва, какой советчик! Хочешь лес в мертвую зону обратить?

— Посевы-то на полях обрабатывают!

Илья покачал головой, и усмешка скривила его лицо.

— А знаешь ли ты, что после такой обработки от живой природы остается? Сколько полезных насекомых или бактерий, сколько птиц погибает? Пробовали мы лет десять назад, было дело. Опрыснули лес по весне, проверили гнезда — каюк птенцам!

— Ну, а как же тогда бороться с этой заразой?

— Больше птиц разводить, насекомых полезных — вот как. Вместо химии — биология. Есть, к примеру, такие насекомые — наездники. Как пойдут, клен зелен, крушить листовертку — хлеще твоих химикатов. Видел, сколько на усадьбе у нас скворечников, дуплянок? Так и по всему лесу развешиваем. Спасибо, клен зелен, школьники выручают. Думаю весь этот участок передать им под охрану.

На дне крутого оврага — это и был Крюков верх — сплошные заросли ольхи, черемухи, ивы. Где-то позванивал, пробираясь в путанице корней, невидимый ручеек. И когда Василий раздвинул ветви, вода в ручье, высвеченная лучами солнца, так и заиграла хрусталем.

— Попьем? — не удержался он.

Зачерпнув беретом, поцокал от удовольствия: знатная водица! Что-то особенное было в ней — студена и в то же время мягкая, настоянная на лесных кореньях. «Ягоды запивать бы такой», — подумал, растягивая наслаждение.