— Хватит паясничать, Призрак. Теперь ступай. Постарайся как можно быстрее.

Альбинос отвесил изящный поклон и покинул комнату. Миникин встала и потянулась всем своим маленьким телом.

— Я устала, — произнесла она. И выглядела женщина на самом деле измученной. — Пойду проверю Белоглазку, — в дверях она задержалась. — Барон Гласс, поговорим позже. Раз Лукьен нас покинул, значит, защита Нечеловеков легла на ваши плечи.

— Я знаю, мадам. Как раз думал об этом.

— Хорошо. Позже расскажете, какие у вас идеи.

Она покинула комнату, оставив барона и Гилвина одних. Барон откинулся в кресле с чашкой в руках, но не пил. Гилвин был уверен: тот тревожится из-за Лукьена.

— Как думаешь, он найдет его?

Барон пожал плечами.

— Не знаю. Он точно лучший в своем роде. Если этот чудодей не найдет Лукьена, то кто же?

Гилвин чуть было не сказал, кто, но вовремя прикусил язык.

Он пробыл с Торином еще некоторое время, разговаривая о Лукьене и о том, стоило ли рыцарю приносить себя в жертву. Барон заметно пал духом, и не только из-за бегства Лукьена; он помнил о бегстве собственном. Он рассказал Гилвину, как бросил кагана Кадара одного, и Трагер убил правителя Джадора. Он ненавидел себя за такой поступок, и это вызывало тревогу у Гилвина. Юноша знал, что Торин — человек хороший, что когда-то он был отличным военачальником и уж, конечно, трусом его не назовешь. Но теперь он сам себя считает таковым. Поэтому Гилвин остался со стариком дольше, чем рассчитывал, надеясь поднять дух барона.

— Ты нужен Нечеловекам, — сказал он Торину. — Ты и сам это знаешь.

От этого замечания барону, кажется, стало полегче.

— Да, пожалуй, — согласился он. — Лукьен ведь был уверен, что можно собрать армию из здешних людей. Ты тоже так считаешь, Гилвин?

Гилвину пришлось признать, что он провел совсем немного времени с Лукьеном и не помогал ему в делах обороны.

— Не знаю, Торин. Тебе лучше судить.

— Это точно, — Торин встал. Прежняя уверенность возвращалась к нему. — Да!

Наконец, он оставил Гилвина в зале совещаний. Гилвин проклинал несправедливость судьбы. Он потерял целый час. Пулей вылетев из зала, он огляделся, дабы удостовериться, что Миникин нет рядом. Потом помчался в свою комнату и нашел гака, все еще грязную после приезда в Гримхольд. Свернул одежду поплотнее и сунул под мышку. Поискал еще что-нибудь, что может пригодиться. Увидел сундук возле кровати Лукьена, и судорога сдавила ему горло. В этом сундуке Лукьен хранил свои бронзовые доспехи и ни разу не надевал их.

— Он вовсе не собирался воевать, — прошептал Гилвин. — Он собирался сдаться им.

Бросив прощальный взгляд на комнату, Гилвин выбежал и бросился вон по коридору, к конюшне, где ждал его верный Изумруд.

Лукьен ехал на лошади с максимальной скоростью, лишь ненадолго останавливаясь на отдых. Но, когда впереди показался Джадор, Отважная не выдержала гонки и рухнула, увлекая его за собой. Он измучил ее, довел до полного истощения и бросил среди песков. Дальше придется идти одному. Они ехали целый день, и кобыла сослужила ему хорошую службу. Словно чувствуя важность миссии, она старалась изо всех сил. Лукьен был благодарен животному. Он поладил неподвижную голову, и пот с его лба капнул на темную шкуру лошади.

— Миникин гордилась бы тобой, — сказал он. Голос звучал хрипло от жажды и пыли. Солнце нещадно палило, сжигая распростертое тело кобылы. Лукьен надеялся, что ее смерть будет быстрой. В небе уже появились стервятники.

Он пошел прочь.

Джадор виднелся на горизонте отчетливо, но все еще ужасно далеко. Он тащился сквозь пески, и горло пылало от сухости. Час назад он выпил последнюю воду, полагая, что ему хватит. Но пустыня нещадно высосала живительную влагу из его тела, и через час пути он едва держался на ногах. Стертые ноги жутко болели в тяжелых башмаках. Волосы слиплись прядями. У него не было груза, кроме одежды на теле, однако, двигался он с неимоверным трудом. Наконец, он добрел до окрестностей Джадора и без сил повалился на колени, глядя на город. То, что он увидел, повергло его в ужас.

Вдоль улиц стояли десятки грубо сколоченных крестов. На них висели фигуры людей в черных одеждах. Висели неподвижно, и на солнце их лица распухли и почернели. Из них выстроили подобие изгороди. Лица висевших были обращены к Гримхольду. Зрелище поразило Лукьена. Только теперь он понял всю глубину поразившего Акилу безумия.

— О, Небо…

Он слышал разное шестнадцать лет назад. Но все это были лишь слухи, фантазии. И он никогда в них особенно не верил. А теперь, видя изуродованных воинов, он ощущал, как исчезает добрая память об Акиле — его бывшем друге и почти что брате. Он даже решил было пойти обратно, чтобы погибнуть в пустыне, лишь бы не подвергаться такой страшной судьбе. Но передумал. Медленно поднялся и продолжил путь. Если Акила безумен, то кто же, как не он, сделал короля таким? Так что пусть он умрет смертью, которую заслужил.

Он брел вперед, еле переставляя измученные ноги, пока не дошел до первого креста. В городе царила тишина. Он услышал чьи-то голоса, но не было видно детей, и радость больше не жила в этом городе. Он надеялся, что жители спрятались в домах. А может быть, все обстоит хуже. Послышался топот копыт. Он увидел маленькие группы королевских гвардейцев, патрулирующих улицы. Обессиленный, Лукьен прислонился к кресту, глядя на мертвеца, чье тело было покрыто потеками засохшей крови. Взгляд мертвых глаз был обращен на Лукьена. Грифы уже начали выклевывать их. Лукьен, шатаясь, снова побрел дальше. Он хрипло прокричал в направлении ближайшего патруля:

— Эй вы, мясники!

Трое всадников повернулись и уставились на Лукьена в изумлении. Затем помчались к нему, выхватив мечи. Лукьен, безоружный, стоял неподвижно. Если они убьют его, ему не удастся предстать перед Акилой, поэтому он заранее крикнул:

— Я Лукьен, из Лиирии!

Гвардейцы немедленно остановили коней, окружив рыцаря. Молодой кавалерист поднял забрало шлема и недоверчиво воззрился на Лукьена.

— Лукьен? Бронзовый Рыцарь?

Остальные тоже начали рассматривать прибывшего.

— Не могу в это поверить, — заявил первый. Двое других недоверчиво прищурились.

— Это я, собаки, — с отвращением сказал Лукьен. Несмотря на дикую усталость, он гордо расправил плечи.

— Не может быть! — заключил младший.

— Посмотрите на меня! — прорычал Лукьен. — Кем я еще могу быть, идиот? Я пришел повидаться с Акилой. Проводите меня к нему.

Всадники сконфуженно переглянулись, не зная, верить ли Лукьену. Он в сердцах растолкал их и продолжил оскорбления:

— Придурки! Где ваш проклятый король?

— Хватит! — приказал молодой гвардеец. Он выхватил меч и эфесом ударил Лукьена, отчего тот рухнул на мостовую. Рыцарь стукнулся челюстью, из губы потекла кровь. Когда он поднял голову, все трое сгрудились и смотрели на него.

— Ты слишком глуп, чтобы быть Лукьеном, предатель! — воскликнул гвардеец, ударивший его. — Вставай!

Лукьен тяжело поднялся. Гвардеец послал одного из товарищей во дворец побыстрее сообщить Акиле о находке. Двое же оставшихся повели Лукьена.

— Вон туда, — приказал младший. Он мечом указал на проспект. Впереди виднелся сверкающий дворец кагана.

Удовлетворенный, Лукьен побрел вперед.

Акила находился в тронном зале дворца, когда услышал о захвате Лукьена. Новость обрушилась на него, словно удар молота. Он как раз разглядывал Джадор через красивые окна зала, и видел, как его люди прочесывают город. Но когда ворвался солдат с небывалым рассказом, Акила едва успел сесть на трон. Спустя несколько минут в зал явился Трагер. Генерала потрясли новости. Глаза его сверкали. Они вместе дождутся прихода Лукьена, заявил он. Акила не стал спорить, тем более что речь практически отказала ему. В голове все перемешалось, и он не слезал с трона, пока ноги не перестали трястись. Потом он подошел к окну и стал глядеть вдаль, ожидая Лукьена.