Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Всю ночь я провела на ногах, выбрасывая газетные статьи о Кассандре, составляя список клиентов, которым надо сообщить, что я вернулась к работе, и готовя аппаратуру для завтрашней съемки. Я сложила в сумку лампы, штатив, две фотокамеры и несколько рулонов пленки, цветной и черно-белой. Мне хотелось как можно лучше снять все написанное мной, и в особенности — мой автопортрет.

Я приехала в «Хейвен» около полудня, надеясь, что яркий дневной свет поможет мне в работе, но когда я подъехала к дому, солнце, ярко светившее все утро, спряталось за тучами. Все вокруг как-то зловеще потемнело. Поставив машину на площадке, я стала вынимать свою аппаратуру.

Идя по саду к бальному павильону, я прикидывала, где может быть миссис Гриффин. Придет ли она в зал, чтобы посмотреть, как я снимаю, или просто простится со мной перед отъездом? Вокруг было пусто. Даже Дин, неизменно возникавший при моем появлении, сегодня куда-то запропастился. Глядя на сгущающиеся тучи, я радовалась, что не поленилась привезти с собой несколько осветительных ламп.

Вся увешанная аппаратурой, я взбиралась по лестнице, волнуясь от предстоящей встречи со своим произведением. Не разочаруюсь ли я в нем сегодня? А может быть, миссис Гриффин права, и это лучшее, что я сделала за всю свою жизнь? Какое счастье, что портрет останется здесь, где его будут бережно хранить! Раз уж он не принадлежит мне, лучшего места для него не найти.

Я почему-то долго медлила, прежде чем войти в зал. Положив на пол аппаратуру, я глубоко вздохнула и, зажмурившись, распахнула дверь. Мне хотелось, чтобы мои фрески появились передо мной как бы внезапно. Собравшись с духом, я открыла глаза.

Представшее передо мной зрелище повергло меня в неописуемый ужас. Я зажала себе рот, чтобы не закричать. Зал был абсолютно белым! Но это была не обычная аккуратная побелка: стены грубо замазали белой краской, словно по ним растеклась морская пена. Все мои фрески исчезли под разводами и брызгами, сметенные безжалостным ураганом краски! От моего детища не осталось ничего, кроме редких цветных пятен, просвечивающих сквозь мертвенную белизну. Даже потолок был заляпан краской, поглотившей и херувимов, и луну, и облака.

Но самая ужасная судьба постигла мой портрет, мой несравненный шедевр. На нем не было краски, но выглядел он чудовищно. Мое лицо и фигура были изуродованы и напоминали разлагающийся труп, а платье выглядело так, словно по нему прошлись паяльной лампой.

Поначалу я не поняла, какой экзекуции подвергли мой несчастный образ. Я медленно пошла к нему. Мой глаз, чудом уцелевший на истерзанном лице, пристально следил, как я иду по залу. На расстоянии трех футов я почувствовала характерный запах, идущий от стены, и все сразу поняла. Я застыла на месте. Мой автопортрет, мой шедевр был уничтожен кислотой!

У меня закружилась голова — от запаха и от всего увиденного. Прислонившись к стене рядом с еще влажным, пропитанным кислотой портретом, я сползла на пол, словно меня ударили ножом. Потом начала рыдать.

Из всех возможных способов отомстить мне Фрэнсис Гриффин выбрала самый жестокий. Она вознесла меня до небес, чтобы потом безжалостно сбросить на землю. Убила мое дитя, которому сама же помогла появиться на свет!

Не знаю, сколько я просидела там, рыдая от охватившего меня смятения, гнева и жалости к себе. Постепенно мои стенания сменились редкими всхлипываниями, и я замолчала. Тяжело поднявшись с пола, я, шатаясь, вышла из зала и собрала свою аппаратуру, а потом побрела к машине по пустынному саду.

Бросив вещи на заднее сиденье, я уже собиралась сесть за руль, но тут кто-то дотронулся до моего плеча. Вздрогнув, я обернулась. Рядом со мной стоял понурый Дин. Нервы у меня не выдержали. Бросившись на него, я стала бить его кулаками в грудь.

— И ты ей позволил! — кричала я. — Позволил все уничтожить! Сволочь! Подонок!

Дворецкий стоял неподвижно, терпеливо снося мои побои. Когда я наконец успокоилась, он вынул из кармана носовой платок и протянул его мне. Я вытерла глаза.

— Простите меня, Дин. Я знаю, что вы ни в чем не виноваты, — сказала я, покачав головой. — Но зачем она это сделала? Зачем?

— Не знаю, мисс, — огорченно ответил он.

— А кто ей помогал? Вы?

— Она закрасила все сама, даже потолок. Я только принес лестницу. Она трудилась всю ночь.

— Она ведь плеснула на мой портрет кислотой?

Опустив голову, Дин чуть заметно кивнул.

— Сумасшедшая, — вздохнула я, не ожидая, что он мне ответит.

Он и не ответил. Вынув из пиджака конверт, Дин протянул его мне. Я узнала бледно-голубые почтовые принадлежности Фрэнсис.

— Миссис Гриффин просила передать вам это. Это окончательный расчет, — тихо сказал он.

Я открыла конверт. Там лежал чек на астрономическую сумму. Столь неправдоподобную, что это было похоже на оптический обман.

— Этот чек никак не может быть моей последней платой, Дин, — потрясенно сказала я. — Здесь в десять раз больше, чем весь мой гонорар.

— Я ничего не знаю, — коротко ответил дворецкий.

— Больше она ничего не просила передать?

— Нет.

— Ну что же… Это, вероятно, своего рода компенсация, как вы считаете? Она убивает мое дитя, а потом вручает мне круглую сумму за старание. Все имеет свою цену, не так ли, Дин? — спросила я, с трудом проглотив комок в горле.

Дин выглядел растерянным. Он явно боролся с собой.

— Видите ли, мисс. — Он понизил голос, испуганно озираясь по сторонам, словно боясь, что нас подслушивают.

— Что, Дин?

— Мы все считаем, что это была замечательная работа. Очень красивые картины.

Я была так тронута этими словами, что на глаза опять навернулись слезы.

— Правда? Вы действительно так считаете? Вы не представляете, как это для меня важно.

— Да, мы все так думаем, — застенчиво сказал он.

— Большое спасибо.

Я снова посмотрела на чек, потом аккуратно разорвала его пополам и вручила Дину.

— Будьте любезны, передайте миссис Гриффин, что в ее деньгах нет никакой необходимости. Она уже расплатилась со мной сполна.

Дворецкий сочувственно кивнул и чуть заметно улыбнулся:

— Я передам.

Я уже хотела сесть в машину, но вдруг остановилась.

— Дин, — окликнула я дворецкого, пораженная пришедшей мне в голову мыслью.

— Да, мисс Кроуэлл?

— Как же, черт возьми, она это сделала?

— Что, мисс?

— Как она сумела побелить целый зал? Ведь это такая работа!

Дин в замешательстве посмотрел на меня. Я чувствовала, что он хочет мне что-то сказать.

— Дин! — не отставала я. — Дин, разве это возможно?

Он еще раз огляделся, чтобы убедиться, что нас никто не видит. Потом наклонился и шепнул мне на ухо:

— Она не больна.

— Что?

— У нее нет никакого рака. Она вовсе не умирает. Все это было придумано, чтобы вызвать сочувствие и бог знает для чего еще. Она здорова как бык. Эта старая сука переживет нас всех.

Я вытаращила глаза от удивления.

— Что вы такое говорите? Ради чего ей прикидываться? И зачем убеждать меня, что она смертельно больна и скоро умрет?

Но я уже знала ответ.

— Вам виднее, — сказал Дин, бросив на меня проницательный взгляд.

Мы понимающе кивнули друг другу. Дин повернулся и пошел к дому. Я села в машину и медленно поехала к воротам. В зеркале я увидела, как дворецкий вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Потом в окне второго этажа мелькнула какая-то фигура. Ударив по тормозам, я выскочила из машины и посмотрела на дом. В окне стояла Фрэнсис Гриффин и, глядя вниз, раскачивалась, как маятник. В холодном зимнем воздухе звонко разносился ее безумный смех.

Я подняла руку и погрозила ей пальцем. Смех сразу затих, лицо ее окаменело. Она отступила от окна и исчезла в темноте. Спектакль окончился.

Эпилог

Я выставила на аукцион картину, завещанную мне Гарри. Она ушла за большие деньги, в основном благодаря своему происхождению. Специалисты из «Сотбис» обнаружили, что когда-то она принадлежала мистеру и миссис Гриффин. Это обстоятельство было указано в каталоге крупным жирным шрифтом. Деньги, вырученные за картину, и те, что успела заплатить мне Фрэнсис Гриффин, позволили мне сделать передышку.

56
{"b":"191603","o":1}