Они силой уложили Билла на спину, после чего он с неизбывным укором уставился на Джорджа.

– Ты, которому я разжевал весь учебник токсикологии, ты возомнил, что будешь ставить мне диагноз. Ну, валяй! Что ты у меня нашел? Почему у меня горит живот? Это аппендицит? Лейкоцитов сколько?

– Как я могу определить, сколько у тебя лейкоцитов, если…

Людской идиотизм вызвал у Билла вздох бесконечного отчаяния и лишил последних сил к сопротивлению.

Профессор Нортон появился в два часа. Его приход мог бы оказать благотворное влияние, но к этому времени пациент уже был сломлен от нервного напряжения.

– Скажите, Билл, – строго начал он, – почему вы не дали Джорджу осмотреть слизистую рта?

– Да потому, что он нарочно заткнул мне рот градусником! – вскричал Билл. – Как только поднимусь, я ему пасть доской заткну.

– Прекратите. Известно ли вам, что вы довели до слез юную мисс Кэри? Она даже решила сменить работу. Говорит, что лишилась всяких иллюзий.

– Я тоже. Так ей и передайте. После этой истории мне впору будет не лечить людей, а убивать. Когда меня прихватило, никто пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь.

Через час профессор Нортон поднялся со стула.

– Что ж, Билл, раз вы так настаиваете, не стану скрывать. Мы не знаем, что с вами стряслось, и это чистая правда. Нам только что принесли утренние рентгеновские снимки; желчный пузырь у вас в порядке. Возможно, это острое пищевое отравление, или тромбоз брыжеечных сосудов, или что-то другое, о чем мы еще не подумали. Не препятствуйте нам, Билл.

Не без помощи успокоительного Билл совершил усилие и кое-как привел себя в чувство; но на другое утро вновь распоясался, как только в палате появился Джордж со шприцем.

– Я этого не выношу, – буйствовал он. – Терпеть не могу уколов, а ты со своей иглой – что младенец с пулеметом.

– Профессор Нортон сказал, чтобы тебя не кормили через рот.

– Пусть кормят внутривенно.

– Это было бы лучше всего.

– Вот встану на ноги – увидишь, что я с тобой сделаю! Буду вкалывать тебе всякую дрянь, пока ты не раздуешься как бочка! Помяни мое слово! Да еще санитаров найму, чтоб тебя держали.

Через двое суток профессор Нортон вызвал Шоутца к себе в кабинет, чтобы посовещаться.

– Уперся – и ни в какую, – мрачно говорил Джордж. – Наотрез отказывается от операции.

– Хм. – Нортон призадумался. – Это плохо.

– Риск прободения очень высок.

– Вы говорите, главное его возражение…

– Что диагноз поcтавил не кто-нибудь, а я. Он заявляет, что я краем уха на какой-то лекции слышал термин «вольвулюс», а теперь пытаюсь на нем экспериментировать. – Неловко помявшись, Джордж продолжил: – Он всегда стремился верховодить, но такого еще не бывало. Сегодня он твердит, что у него острый панкреатит, но убедительных доводов привести не может.

– А он знает, что мы с вами сходимся во мнениях?

– Сдается мне, он уже никому не доверяет. – Джордж опять замялся. – Все скорбит об отце: говорит, будь он жив, все было бы в порядке.

– Хорошо бы прислать к нему стороннего специалиста, – произнес Нортон. И тут его осенило: – А впрочем… – Он снял телефонную трубку и сказал диспетчеру: – Будьте добры, узнайте, где сейчас мисс Синглтон, анестезиолог доктора Дэрфи. Если она свободна, пусть зайдет ко мне.

В восемь вечера, когда в палату зашла Тэя, Билл устало приоткрыл веки.

– А, это ты, – прошептал он.

Она присела на краешек кровати, положив ладонь ему на запястье:

– Привет, Билл.

– Привет.

Вдруг он резко повернулся и обеими руками схватил ее за локоть. Свободной рукой она пригладила ему волосы.

– Ты скверно себя вел, – сказала она.

– Что ж поделаешь.

С полчаса она молча сидела рядом, а потом переменила позу, просунула руку ему под голову и, склонившись, поцеловала в лоб. Билл выговорил:

– Рядом с тобой я впервые за четыре дня отдыхаю.

Через некоторое время она сказала:

– Три месяца назад доктор Дэрфи оперировал кишечную непроходимость, причем блестяще.

– Какое это имеет отношение ко мне? – взвился Билл. – При кишечной непроходимости желудок поворачивается вокруг своей оси. Шоутц спятил! Хочет поставить липовый диагноз, чтобы только отличиться.

– Профессор Нортон разделяет его мнение. Не упрямься, Билл. Я буду рядом с тобой, как сейчас.

Ее тихий голос действовал не хуже успокоительного; Билл уже не мог противиться; по щекам скатились две крупные слезы.

– Я совершенно беспомощен, – выдавил он. – Откуда мне знать, что Джордж Шоутц не взял этот диагноз с потолка?

– Что за ребячество, – мягко упрекнула она. – Если согласишься, ты выиграешь куда больше, чем доктор Шоутц от своей счастливой догадки.

Он порывисто прильнул к ней:

– А ты потом станешь моей девушкой?

Она рассмеялась:

– Эгоист! Вымогатель! Тебе-то самому какой интерес мучиться от заворота кишок?

Билл помолчал.

– Вчера я оформил завещание, – признался он. – Поделил все имущество между моей престарелой тетушкой и тобой.

Тэя приблизила к нему лицо:

– У меня сейчас потекут слезы, хотя дело не настолько серьезно.

– Ладно, уговорила. – Его бледное, измученное лицо сделалось спокойным. – Тогда чем скорей, тем лучше.

Через час Билла уже поднимали на каталке в операционную. Как только вопрос был решен, нервозность отступила; ему вспомнилось, как тогда, в июле, руки доктора Дэрфи внушили ему уверенность; ему вспомнилось, кто будет следить за его состоянием, стоя у изголовья. Засыпая, Билл успел приревновать Тэю, которая оставалась бодрствовать рядом с доктором Дэрфи…

…Очнулся он, когда его везли на каталке в палату. Рядом шагали профессор Нортон и доктор Шоутц – оба, судя по всему, в прекрасном расположении духа.

– Здрасте, здрасте! – как из тумана, прокричал Билл. – Скажите, что же в конце концов оказалось у сенатора Биллингса?

– Банальная инфекция верхних дыхательных путей, – сообщил профессор. – Он уже отбыл восвояси – на дирижабле, вертолете и грузовом лифте.

– Вот как, – выговорил Билл и, помолчав, добавил: – У меня жуткое состояние.

– Состояние у вас в норме, – заверил его профессор Нортон. – Через неделю сможете отправиться в круиз. Джордж у нас – классный диагност.

– Главное, что операция прошла блестяще, – скромно сказал Джордж. – Еще шесть часов – и прободения было бы не избежать.

– Анестезия тоже удалась на славу. – Профессор Нортон подмигнул Джорджу. – Прямо колыбельная.

Наутро к Биллу забежала Тэя; швы почти не саднили, он выспался и, несмотря на слабость, был вполне бодр. Она присела к нему на кровать.

– Я вел себя как последний идиот, – повинился он.

– С докторами такое случается. Как в первый раз заболеют – начинают с ума сходить.

– Наверное, теперь все от меня отвернутся.

– Ничего подобного. Разве что слегка поиздеваются. Вот послушай – какой-то юный гений сочинил для клубного капустника.

И она прочла по бумажке:

– Это я как-нибудь переживу, – сказал Билл. – Я все переживу, лишь бы ты была рядом. Я так тебя люблю. Но после всего, что было, ты, наверное, всегда будешь смотреть на меня как на школяра.

– Если бы тебя впервые прихватило в сорок лет, ты бы вел себя точно так же.

– Говорят, твой друг Дэрфи, как всегда, был на высоте, – нехотя заметил он.

– Да, это так, – согласилась она и, помолчав, добавила: – Он сказал, что разорвет помолвку и обвенчается со мной на моих условиях.

У него остановилось сердце.

– И что ты ему ответила?

– Ответила «нет».

Жизнь вернулась в прежнее русло.

– Придвинься поближе, – прошептал он. – Где твоя рука? Будешь ездить со мной купаться? До конца сентября, каждый день?