Но без карты страна не знает себя. Тем более страна, о которой в мире прежде всего известны ее небывалые просторы. Тем более страна, главной гордостью которой на протяжении всей сталинской эпохи было слово «преобразование». Сталин не случайно получил титул «зодчего коммунизма». Но что может «зодчий» без чертежа–карты? И что могут делать рядовые строители, когда им не показывают карту? Что им строить и чем гордиться? А если нечего видеть, остается слышать. Значит, вместо карты нужны слова. Оказалось, что карту вовсе не обязательно показывать – ее можно рассказывать. К тому же обычное разглядывание карты бесполезно – оно не вызывает никаких чувств и ничему не учит. Карту надо уметь читать. В буквальном смысле – как историю (ведь с картой все время что‑то происходит). Оказалось, что карта – вовсе не визуальный объект, но вербальный ряд. Описание в состоянии заменить карту. Оно селективно и имеет определенную стратегию. По сути, эта дескриптивная стратегия и создает некое виртуальное пространство. Назовем его «пространство–слово».
Преобразования по карте требуют не только прозорливости, но и изощренности в чтении карты. Сталин переделывал карту, рационализировал ее не только в соответствии с экономическими, политическими или военно–стратегическими нуждами, но и в соответствии со своими эстетическими представлениями. Согласно им строился и советский медиум.
Само это строительство началось в 1920–е годы, но именно в 1930–е оно приобрело все черты последовательного идеологического проекта. Огромная роль в нем принадлежала горьковским «Нашим достижениям». В созвездии имен его авторов (а для журнала писали Константин Паустовский и Михаил Пришвин, Лев Кассиль и Иван Катаев, Иван Жига и Михаил Кольцов, Иван Вольнов и Ефим Зозуля, А. Зорич и Т. Тэсс, Виктор Финк и Евгений Габрилович) имя писателя–географа Николая Михайлова кажется совсем неприметным.
Когда Горький привлек Михайлова к работе в журнале, у двадцативосьмилетнего автора был за плечами бесценный опыт путешественника: с научными и литературными целями он объездил всю страну – от Каракумов до полюса, участвовал во многих экспедициях и походах – на Памир и Тянь–Шань, побывал во многих странах мира. Именно на страницах горьковского журнала рождалась одна из самых признанных книг советской научно–популярной литературы – книга Михайлова «Над картой родины». В «Наших достижениях» печатались его «занимательные статьи» – «Города, которых не было на картах» (1933, № 7), «Новая география» (1933, № 10), «Исправление природы» (1934, № 2). В 1936 году в горьковском альманахе «Год XIX» был напечатан очерк Михайлова «Почерк истории», из которого через год выросла книга «Лицо страны меняется». Интерес к «новой географии» к концу первой пятилетки был связан не только с «рекламой» «наших достижений», но и с естественным отражением нового пространственного ощущения жителей Страны в момент, когда миграционные процессы приобрели небывалый масштаб. Ответом на этот запрос стало майское 1934 года постановление ЦК ВКП(б) о пропаганде географических знаний среди молодежи и необходимости издания серии книг по «занимательной географии»[946]. Не случайно после смерти Горького в 1936 году, когда издание журнала «Наши достижения» было прекращено, подхваченной осталась именно эта – «географическая» – линия горьковского издания, нашедшая свое продолжение в журнале «Наша страна» (1937–1941 годы).
Вышедшая в 1937 году книга Михайлова «Лицо страны меняется» была лишь первой ласточкой. За ней последовали книги «Земля русская» (1946), «Просторы и богатства нашей родины» (1946) и, наконец, «Над картой родины» (1947), книга, принесшая Михайлову Сталинскую премию (среди сталинских лауреатов Михайлов был единственным «научно–популярным» автором), выдержавшая не одно издание и переведенная на многие языки мира. Книги Михайлова вряд ли в состоянии объяснить что‑либо в географии одной шестой части суши, но по ним, несомненно, можно изучать советскую культурную топографию. Впрочем, разница эта была не всегда ясна современникам: выходившие массовыми (полумиллионными) тиражами книги Михайлова, переписываемые от издания к изданию («лицо страны меняется»!), действительно показывали советскому человеку Страну, в которой он живет.
Не то чтобы здесь было много карт. Можно было бы сказать, что их тут не было вовсе: книга была снабжена контурными «картами», демонстрировавшими в раме силуэта советской страны то основные районы добычи нефти («прежде и теперь»), то основные центры машиностроения («прежде и теперь»), то образцы приближения промышленности к крупным источникам сырья, то размещение автомобильных заводов и т. д. Все это было связано стрелками, указывающими направления грузов, связей, обменов между городами и промышленными регионами. Каждый раз перед нами – два силуэта, на одном из которых мало точек и стрелок («прежде»), а на другом – много («теперь»). На современном силуэте все выглядит действительно более рационально, тогда как на прежнем, известное дело, нет почти ничего. Карта стала внутренне цельной, а с тем – и замкнутой. К примеру, до революции топливо было в основном завозным, не считая Донбасса и Кавказа, зато в эпоху сталинских пятилеток включились и Кузбасс, и Караганда, и Урал, и Воркута, и дальневосточные Сучаны, и Печорский бассейн, и Экибастуз. Все это внутренне связано стрелками, живет, кипит, работает, как мотор. Как двигатель внутреннего сгорания. А главное, с каждым годом карта становится все более нагруженной новыми и новыми промышленными объектами. Это, конечно, никак не значит, что картой этой можно пользоваться.
Эта география начинается с истории (первая глава книги «Над картой родины» и называется «Поступь истории»), Михайлов называет это ««четвертым измерением» того, что нам раскрылось: не широта, не долгота, не отметка над уровнем моря, а годы человеческих усилий»: «Человек преображает земную поверхность смелее и быстрее, чем игра горообразовательных сил, действие вод или смена климатов. Он роет, бурит, взрывает, насыпает, строит. Лик земли приобретает все новые и новые черты, условностью знаков и красок передает их географической карте, – и карта своим языком повествует нам о творческом труде народа. Карта отзывчива, как светочувствительная пластинка. Она запечатлевает перемены в судьбе народов и государств. История чертит на карте свой путь, и карта выступает перед нами живым свидетелем, умным и вдохновенным рассказчиком» (С. 4).
Но рассказывать от имени «карты» приходится автору. От издания к изданию «карта» в его книге становится все «живей». Издание 1949 года начинается красиво: «Географическая карта на стене. Подходим к ней, как к распахнутому окну: сквозь легкую сетку меридианов и параллелей за окнами видна страна. Ее очертания знакомы нам с детства – как родной дом, как лицо матери. Значок Москвы, ветвистое дерево Волги, уральские складки, серпик Байкала… Мысль просвечивает карту, и перед нашим внутренним взором за цветной ее плоскостью в трехмерном пространстве ложатся равнины, громоздятся хребты. Синие пятнышки разливаются в широкие озера, извилистые линии оборачиваются буйными реками, маленькие кружочки вырастают в города, полные жизни. Слышно, как на севере холодные льдины шуршат у бортов корабля, а на юге горячий песок тонкой струйкой стекает с бархана. Окно распахнуто настежь – будто ветер с далеких просторов ворвался и ударил в лицо. Вся необъятная Советская страна перед нами!»[947] Всего этого – распахнутых окон, буйных рек, внутренних взоров и прочих красивостей в прежних изданиях не было.
Но во всех изданиях оставалось главное, с чего и начинается описание советского пространства, – Граница. Граница эта внутренняя. Она маркирует карту мира изнутри советского пространства: «Красная черта на карте говорит: на земле возник новый мир – мир социализма. Государство, в котором власть у людей труда. Страна, где нет порабощения человека человеком. На старой карте – царская империя. На новой – социалистическая держава, сложный организм равноправных, добровольно объединившихся свободных государств… И весь этот комплекс сверкающих многими гранями кристаллов образует цельное гармоническое сочетание, чудесный узор, в котором сплелись счастливые судьбы десятков народов, мудрость освобожденного труда, щедрость природных богатств, разнообразие ландшафтов… Незыблем священный рубеж советской земли. Твердо нанесена на карту мира красная черта» (С. 4). Как видим, важно не столько начертание, «форма», сколько «содержание»: там – «империя», тут – «держава». Карта стара лишь «по форме», но нова по содержанию. А содержание нужно рассказывать. И еще, она предмет эстетический, заключающий удивительную гармонию, что в особенности видно при сопоставлении с картой капиталистического мира («Печать неравномерности и стихийного развития лежит на географии капиталистического мира» (С. 5)).
