Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

События фильма происходят поначалу в поезде, а затем в Москве, куда героиня едет жаловаться на нерадивого директора зверосовхоза, в котором она работает. Но, оказавшись в Москве, Катя начинает агитацию девушек. В результате девушки сотнями валят из Москвы в дальневосточную неизвестность. Зачем девушкам–москвичкам нужен Дальний Восток, как всегда, неясно. Но рассказы Кати о границе, героизме, диверсантах и других уже знакомых нам привлекательных сторонах дальневосточной жизни всех заражают. В финале фильма перед зрителем полный вокзал девушек, приезжающих сюда целыми автобусами и отправляющихся «в край заботы и тревог» «веселыми бригадами – девичьими отрядами». Москва выступает здесь в качестве человеческого резервуара, откуда рекрутируются столь необходимые для «обживания» границы люди.

Превращение Периферии завершилось. Утвердив свою самодостаточность, она оказалась культурно едва ли не равной Центру. Это не очень увязывается с представлениями о центростремительности пространственной модели сталинской культуры, но именно такой образ «необъятной страны» был визуализирован сталинским кино, прочно внедрившим в советское подсознательное непреложную формулу: Страна – это Границы. Не в последнюю очередь благодаря советскому кино образ «священных рубежей» стал основой пространственного мышления 1930–х годов. Это был подготовительный класс не только для последующей военной культуры, но и для послевоенной культуры великой советской империи.

Страна как образ страны («На суше и на море»)

Сталинская эпоха была временем расцвета «массовой физкультуры и спорта», а сам вождь – «лучшим другом советских физкультурников». Говоря о «физкультурном движении», будем иметь в виду самый массовый его вид – туризм. Количество туристов в советской стране достигло, по данным Госкомитета по делам физкультуры и спорта СССР за 1938 год, фантастических размеров – миллиона человек: 500 000 человек посвятили свои отпуска так называемому дальнему туризму, 200 000 участвовали в «местном туризме» (в пределах области проживания, на так называемых «оперативных маршрутах местных туристических управлений»), еще 200 000 были «туристами–самодеятельниками». Сюда же следует отнести и 20 000 альпинистов[931].

К числу препятствий, стоявших на пути «широкого развития советского туристического движения», относилась не только плохая организация дела, но и элементарное отсутствие карт. «Сотни тысяч трудящихся Советского Союза, проводящих свои отпуска в туристских путешествиях, – сетует «журнал туристов СССР» «На суше и на море», – испытывают большие неудобства ввиду отсутствия в продаже географических карт. До последних лет наиболее распространенной была так называемая «десятиверстка», составленная в 70–х годах прошлого столетия. Однако листы этой карты, даже частично обновленные, настолько устарели, что в продажу теперь не поступают»[932].

Перед нами – культурный парадокс: с одной стороны, как пелось в популярной советской песне эпохи перестройки, пародировавшей советский официоз: «Здесь плыть запрещено… Здесь быть запрещено… Здесь жить запрещено… Туда нельзя! Сюда нельзя! Никуда нельзя!»; с другой – «расцвет туризма». Речь идет, разумеется, о «внутреннем туризме» («международного туризма» в 1930–е годы в СССР не существовало). Причем пропагандируется не традиционный вид туризма (посещение «достопримечательностей столицы»), но путешествия по периферии. С одной стороны, «табуирование» пространства и социальные механизмы, резко ограничивающие сами возможности передвижения внутри страны, начиная с середины 1930–х годов (введение паспортной системы, прописки, прикрепление рабочих к «месту работы», невозможность покинуть колхоз и т. п.). С другой стороны, поощрение туризма. Все это формировало своеобразную топографическую шизофрению. Эта «социальная болезнь» была выражением страха пространства, настоящей топографической паранойи, характерной для сталинской культуры. Речь идет прежде всего о культурном моделировании периферийного пространства, противостоящего самодовлеющему Центру (подсознательным выражением этого страха и стало создание в столице ВСХВ, этой модели периферии) и непосредственно граничащего с «враждебным окружением» – внешним миром. Здесь нас будет занимать механизм создания образа периферии.

Прежде всего заметим, что широко известное табуирование пространства в сталинской культуре, воспринимавшееся советскими людьми как привычная особенность «среды обитания» и, напротив, вызывавшее недоумение иностранцев, которым не разрешалось снимать вокзалы, метро или мосты (характерно, что эти «объекты оборонного значения» были прежде всего связаны с транспортом – средством преодоления пространства), было результатом действия сложного культурного механизма. В его основе лежал некий корпус визуальных образов советской страны, подлежащих постоянному репродуцированию. Те же метро, мосты, заводы и каналы постоянно воспроизводились в плакатах, на открытках, почтовых марках, в газетах, в кино, но это были тщательно «сделанные» образы, культурно отобранные репрезентации.

Но ни газеты, ни открытки не дают той полноты «работы с периферией», какую найдем мы на страницах чрезвычайно популярного в 1930–е годы «журнала туристов СССР» «На суше и на море» (его тираж доходил до 45–50 тыс. экз., что превышало тиражи не только «толстых» литературных журналов, но и многих «массовых»). До 1936 года журнал был органом ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, а после – Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме СССР, что было связано с передачей туризма из ведения профсоюзов в ведение государственного Комитета. «Огосударствление туризма» было одним из «мероприятий» по введению массовой инициативы в «организованное русло». Стоит заметить, что туризм в силу неформального характера общения участников «экспедиций и походов» потенциально опасен. Не случайно в 1960–е годы он превратился в форму эскапизма, и именно в туристической среде возникает «неформальная культура», «самодеятельная песня» и т. д.

Будем помнить также, что образ самого туриста амбивалентен. Атрибуты туриста: компас, карта, мобильность, превращающая его в человека пусть временно, но «выпавшего» из режима («паспортной системы»), делают этот персонаж подозрительным. Во–первых, он начинает походить на «бродягу». Отсюда – постоянная борьба с элементами «бродяжничества», «беспризорности» – этих «уродливых форм, в которые нередко выливается туристическое движение», или, например, с «безнадзорностью детского туризма». «Отсутствие достаточной воспитательной работы в ряде школ и неумение направить по верному руслу огромный интерес наших ребят к путешествиям и экспедициям, – читаем в одной из передовиц «журнала туристов», – приводит к многочисленным побегам ребят из дома»[933]. Это «выпадение» из закрепленного социального пространства – знак выхода индивида из зоны нормализации и надзора. Во–вторых, турист – человек, ходящий в горах с компасом и картой, – начинает походить на шпиона. Эта амбивалентность как бы заранее программирует создание «образа туриста» и соответственно процесс репрезентации его «среды обитания» – Периферии.

Когда листаешь комплекты «На суше и на море» за 1930–е годы, возникает ощущение, что находишься в децентрированной стране. Здесь практически отсутствуют упоминания о Москве или Ленинграде. Перед глазами (а журнал едва ли не на треть заполнен фотографиями) – виды гор, речных потоков, экзотических растений и мест. Было бы трудно даже перечислить все эти топосы, которыми оказалась «столь щедра наша родина», если бы не «Туристский атлас СССР», которого так «жадно ждали все любители путешествий по родной стране». Заметим, что атлас этот включал в себя «карты только важнейших туристских районов» и никак, разумеется, не годился для того, чтобы дать целостное представление о Стране. Она рассыпалась на 38 «маршрутных районов», перечень которых давал бы почти исчерпывающее представление о визуальных образах Периферии страны, представленных в главном туристском журнале. Характерно, что чисто пейзажные образы практически отсутствуют. Чаще всего перед читателем – сценический пейзаж: если это бурная река, то на ней – люди в лодках или байдарках, если это покрытые снегом горы, то на первом плане – взбирающиеся по ним альпинисты с рюкзаками, если кручи – то скалолазы и т. д. «Картинки» почти всегда дают образ человека, борющегося с природой, преодолевающего ее. Так происходит формирование «образа советского туриста».

вернуться

931

См.: Советский туризм (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 6. С. 4.

вернуться

932

Суходрев И. Туристский атлас // На суше и на море. 1939. № 3. С. 11.

вернуться

933

Детский туризм беспризорен (Редакционная) // На суше и на море. 1939. № 5. С. 5. См. также: Внимание детскому туризму (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 5. С. 6; Беглецы (Редакционная) / / На суше и на море. 1938. № 12. С. 7.

129
{"b":"191380","o":1}