— При общежитии имеется столовая, прачечная и парикмахерская, – говорит мне товарищ […]
Поднимаемся наверх. Длинный, широкий, светлый коридор. На окнах цветы, на стенах портреты и картины. На каждой двери номер. Комната номер сорок.
Мы входим. Небольшая, но очень чистая светлая комната, широкое окно. Направо кровать, а дальше книжный шкаф. В шкафу, на полках стоят и лежат тетради. В углу круглый столик. Налево шкаф, рядом маленький диван, а дальше письменный стол. На столе стоит зеленая лампа и лежит газета «Правда». На стене висит термометр, на окне занавеска.
— Это моя комната, – говорит товарищ, – здесь я живу.
— У вас очень хорошо, – говорю я ему»[899].
Наверное, так и выглядело общежитие Высшей партшколы при ЦК КПСС, но, попадая в него (виртуально, разумеется), иностранец (если он сам не входил в номенклатуру «братской компартии») должен был, вероятно, решить, что так живут все советские студенты. Входящий в номенклатуру знал, что это не так; не входящий в круг избранных иностранец тоже знал, что для него созданы исключительные условия (закрытые «Березки», специальные отели, особая система услуг и т. п.). На что же была рассчитана эта благостная картина советской реальности, кого «обмануть» она могла? Остается предположить, что «обман» вообще не входил в ее задачи (или, совсем как в соцреализме, не являлся центральной задачей): просто советская реальность не поддавалась репрезентации иначе как при помощи подобной «типизации»; сам выработанный дискурс о «советской действительности» был замкнут на подобные репрезентационные стратегии. «Страна» настолько срослась с дискурсом «Наших достижений», что просто не могла быть от него отъединена.
Причем эта ситуация имела как свои истоки в русской истории (со времен потемкинских деревень и де Кюстина), так и постсоветские последствия. Как замечает Ирина Котельникова о современном учебнике, «мир русского учебника замкнут и устойчив, в нем раз и навсегда заданы связи и отношения между людьми, нет трагедий и катастроф, крайне мало конкретики и разреженная информационная среда. Подобная пустота содержания в ее нынешнем варианте, по–видимому, связана с разрушением идеологической основы учебников, но, как представляется, сама их монологическая (речевая) структура будет сопротивляться наполнению современным материалом»[900]. В куда большей степени это относимо к учебнику советских времен.
Из текста «Дом и квартира» (в весьма популярном учебнике С. Хаврониной «Говорите по–русски»[901]) мы узнаем, что родители рассказчика раньше жили в старом доме в центре Москвы, а когда дом разрушили, они получили квартиру в новом большом доме на Юго–Западе. В квартире три комнаты. Сам герой – инженер–химик, по понедельникам и четвергам после работы он ходит в бассейн, а спать ложится всегда в одно и то же время. Его жена работает в детской поликлинике, ей приходится ездить на автобусе (он, конечно, ходит часто и ей «не приходится долго ждать»). В этот день они ждут гостей. Вот что она купила в ближайшем гастрономе: «Сначала я пошла в отдел «Мясо, птица». Здесь я купила большую утку. В отделе «Молоко» я взяла полкило масла, триста грамм сыру и десяток яиц. Потом я купила четыреста грамм рыбы, две банки рыбных консервов и двести грамм икры. После этого я пошла в кондитерский отдел, где купила коробку конфет, торт и пачку чая. Теперь мне осталось купить только хлеб и овощи» (С. 72) (незамеченным здесь остается противоречие между стремлением показать изобилие и невозможностью все это донести домой). Зато муж, как оказывается, должен купить вино, фрукты и папиросы (С. 72).
В тексте «В Универмаге» герой сталкивается наконец с проблемой: он не может выбрать новогодних подарков – от их изобилия, разумеется. Он подробно описывает все увиденное в универмаге – от мягких шерстяных шарфов до теплых кожаных перчаток и «хороших финских лыж». Герой ходит по забитым товарами отделам парфюмерии и галантереи, ювелирных изделий и фототоваров, электроприборов и посуды, он заглядывает в отдел одежды, где все забито платьями, обувью, тканями и мехами. Он раздумывает над тем, купить ли жене янтарные бусы или набор красивой кухонной посуды (С. 82–83). Так и оставляем мы героя в раздумье в этом вербальном торгсине.
В тексте «За покупками» из другого учебника героиня (здесь действуют две подруги) рассказывает: «В бакалейном отделе я купила сахару, чаю, конфет. Здесь продаются также мука, крупа, макароны. В гастрономическом отделе на прилавках, полках и витринах лежат колбасы различных сортов, сосиски, ветчина и другие продукты. Продавцы в белых халатах быстро взвешивают и завертывают продукты». Тут подруги купили печенье, конфеты, масло, хлеб и сметану. В хлебном магазине – несколько сортов черного и белого хлеба. Следующим был магазин «Мясо–рыба», до которого было совсем недалеко. «Через пять минут мы стояли перед витриной. Там были куры, утки, гуси и мясо – свинина, баранина, говядина». Накупив всего, подруги «весело возвращались домой»[902] (причину веселья следует искать, видимо, не только в доступности всех этих товаров, но и в том, что подругам удалось все это дотащить до дому).
Не должно возникнуть сомнения не только в доступности, но и в качестве предметов потребления. В одном из текстов в учебнике Потаповой рассказывается о ежегодной выставке–ярмарке одежды: как «художники изучали запросы населения, которое предъявляет к одежде все более высокие требования», как модельеры работают над новыми фасонами одежды «по просьбам трудящихся», как ярмарка сияет всеми цветами – веселыми, яркими, радующими глаз; какие прекрасные детские костюмчики и платьица представлены на выставке, а также «ботиночки, туфельки из мягкой кожи разных цветов, шапочки, шарфики, чулочки и носочки – одни ярче и наряднее других»[903]. Эти картины вполне под стать расписной ярмарке из «Кубанских казаков».
Апофеоза достигает эта картина процветания, когда авторы поселяют, наконец, советских граждан в интуристовский отель. Вот как ездят в СССР на курорт и снимают номера в гостинице: «Из аэропорта мы поехали в город на такси. Шоссе шло по берегу Черного моря. Белые мраморные дворцы прятались в тени вечнозеленых деревьев. Раньше в этих дворцах жили богачи – фабриканты, банкиры и помещики. Теперь здесь санатории и дома отдыха, сюда приезжают отдыхать рабочие и колхозники с Дальнего Севера, из Подмосковья, с новостроек Сибири». Это, заметим, не иностранцы, а обычные советские люди. Вот наши герои подъехали на такси к гостинице, подошли к «Бюро обслуживания», и у них состоялся следующий разговор с дежурным администратором:
«– Мы хотели бы получить комнату на двоих с ванной, телефоном и видом на море, – сказал я.
— Пожалуйста. Я могу предложить вам комнату на втором этаже. Будьте добры заполните этот бланк».
Что же представляет собой номер? «В номере было чисто и уютно. На полу лежал красивый восточный ковер, на столе стояла большая ваза с цветами»[904].
Но картина превращения советских людей в иностранцев будет неполной, если мы не обратимся к иностранным учебникам русского языка, которые дают несколько иную картину. В них часто (помимо демонстрации полного незнания и непонимания советской реальности) обнаруживается вполне коммерческая задача привлечения туристов. Эти учебники интересны своей зеркальностью: рисуемая в них картина «советской действительности» настолько приукрашена и нелепа, что может рассматриваться как пародия на соцреализм советских учебников. Как правило, мир, изображенный здесь, буквально потерян во времени и пространстве. Эта традиция восходит еще к учебникам 1930–х годов, которые писались русскими эмигрантами первой волны.
