«Мне станет легче, — убеждала я себя, — когда немного освободится Шантель». Но пока что она повторяла, что боится отлучаться от Моник. Глупое создание само доводило себя до приступов, что было вовсе не трудно при ее болезни.

Приходил островной врач. Он был совсем дряхл и ждал приезда замены, чтобы окончательно уйти на покой. После разговора с ним Шантель поделилась со мной, что он безнадежно отстал. Впрочем, чему тут удивляться? Последние тридцать лет он безвыездно просидел на острове.

На третий день после отбытия корабля Моник прислала Эдварда с поручением привести меня к ней. С первого взгляда на нее я поняла, что она в агрессивном настроении.

Она по-хитрому зашла издалека:

— Вам, верно, одиноко, мисс Брет?

— Нет, — предусмотрительно ответила я.

— Совсем не скучаете по судну? — Я не отвечала. — Странно, однако, — не отставала она. — У вас было целых два поклонника. Включая Дика Каллума. А вовсе не кажетесь какой-нибудь femme fatale… Я бы сказала, сестра Ломан больше подходит для этой роли, так ведь ей не достался мистер Кредитон, верно?

— Вы хотели узнать об успехах Эдварда? — спросила я.

Это вызвало у нее приступ смеха.

— Об успехах Эдварда! Он тоже отвергает меня. Нет, вам мало одного капитана. Хотите все. Не оставляете мне даже Эдварда.

Эдвард весь сжался, и я сказала:

— Эдвард, думаю, нам пора заняться географией.

Эдвард тотчас вскочил, не меньше меня томясь желанием поскорее уйти. Но Моник завизжала на нас обоих. Жуткое зрелище! Она разом изменилась: глаза сделались бешеными, лицо побагровело, волосы выбились из-под обруча, с языка срывался поток бранных слов — по счастью, несвязных. Мне бы не хотелось, чтобы до Эдварда дошел смысл ее обвинений в мой адрес.

Вбежала Шантель. Она подала мне знак, и мы поспешно удалились.

Снова я повторяла себе: мне не следовало оставаться. Невозможная ситуация. Я должна уйти еще до возвращения судна. Но как?

Я представила, как все будет, когда вернется корабль. Как я смогу отплыть на нем вместе с Редверсом, оставив ее здесь? Шантель высказывалась со всей определенностью, что не останется на острове. Как только вернется корабль, она возвращается. И я должна следовать за ней, прибавила она.

Но как я могла? И куда? Могла ли я вернуться в Англию вместе с Редверсом? Я твердо знала, что это было бы безумие.

Я вымыла руки, переоделась. Пришел доктор. За ним посылала Шантель. На этот раз приступ был тяжелее обычного.

Только я распустила и принялась расчесывать волосы, как дверь моей комнаты тихо отворилась. Я увидела в зеркале, что в проеме стоит Щука. Вид у нее был кровожадный, я даже испугалась, что она надумала причинить мне какой-либо вред. Как она меня ненавидела!

— Мисси Моник очень больна, — медленно выговорила она.

Я кивнула. Мы смотрели друг на друга: она — стоя в двери с поникшими вдоль грузного тела руками; я — простоволосая, с гребнем в руках. Вдруг она тихо сказала:

— Если она умрет… это вы ее убили!

— Чепуха, — резко ответила я.

Она только повела плечами и собралась уходить.

— Послушайте, — остановила ее я, — я не позволю вам говорить такое. Она сама спровоцировала приступ. И если я еще раз услышу от вас подобное, то приму меры.

Как ни странно, мой твердый и решительный тон усмирил ее: она опустила глаза и отступила.

— Пожалуйста, уходите и больше не являйтесь без приглашения в мою комнату, — вдогонку ей бросила я.

Она закрыла дверь, из коридора донеслось знакомое шарканье тростниковых плетенок.

Я глянула на себя в зеркало. Щеки порозовели, глаза пылали от гнева. У меня был такой вид, будто готова ринуться в бой. Я снова посмотрела на себя. После ее ухода выражение лица сразу переменилось. В глазах читался страх. Однажды меня уже обвиняли в убийстве. Странно, что такое случилось со мной во второй раз. Будто страшный, то и дело повторяющийся сон.

Комната и вправду была в причудливых тенях — но еще гуще они были в других местах этого дома.

«Два месяца, — подумала я. — Увы, они складываются из долгих дней и ночей». Все вокруг меня навевало ощущение обреченности.

Мне было страшно.

Обедала я вдвоем с мадам. Шантель не захотела оставлять Моник, велев, чтобы ей послали что-нибудь перекусить на подносе.

Мадам была внешне спокойна.

— Не стоило готовить на двоих. Так что обойдемся холодными закусками.

«Холодные закуски» представляли из себя остатки вчерашней рыбы, нашего непременного кушанья. Ее ловили местные рыбаки. Это было самой дешевой пищей — рыба и фрукты, некоторые из которых произрастали прямо в саду.

Еда меня не беспокоила: я не страдала избытком аппетита.

Единственное, что не переводилось на ее столе, — это вино. Должно быть, в подвале имелся большой запас.

Канделябр, восхитивший меня в первый вечер, и сейчас служил главным украшением стола, только свечи на нем не горели. Достаточно керосиновой лампы, определила мадам. Я тотчас вспомнила, что свечи на острове были дороги: понемногу и я начинала считать цену всякой вещи. В этом доме без этого было нельзя.

Пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей, я внимательно изучала мадам де Лауде. Сдержанная, степенная. Единственной ее причудой была страсть к экономии, доходящая порой до абсурда. Бедность, несомненно, была одним из призраков, что витали над этим домом.

— Вы очень спокойны, мисс Брет, — улыбнулась она мне через стол. — Мне это по душе.

— Рада, что произвожу на вас такое впечатление, — ответила я. Обладай она даром читать мои мысли, она бы скоро переменила свое мнение.

— Боюсь, моя дочь очень больна. В какой-то мере она сама навлекает на себя эти приступы.

— К сожалению, это так.

— Поэтому ей нужна постоянная сестра-сиделка.

— Едва ли можно найти сестру лучше той, что сейчас при ней, — ответила я.

— Да. Сестра Ломан столь же дельная, сколь и привлекательная особа.

С чем я от души согласилась.

— Я заметила, вы очень к ней привязаны, а она к вам. Так приятно иметь друзей.

— Она в самом деле сделала мне много добра.

— А вы, очевидно, ей?

— Нет. Не думаю, чтобы у меня была возможность что-то для нее сделать. Я была бы счастлива.

— Я довольна, что вы обе здесь, — улыбнулась она. — Вы нужны Эдварду, а сестра Ломан моей дочери. Только хотелось бы знать, останетесь ли вы…

Умные глаза прощупывали меня.

— Трудно так далеко заглядывать, — уклонилась я от ответа.

— Здешняя жизнь должна казаться вам совсем не такой, к какой вы привыкли.

— Она действительно другая.

— Вы находите нас… примитивными?

— Я не рассчитывала, что окажусь в большом культурном центре.

— И, очевидно, скучаете по родине?

Мне тотчас вспомнился крутой обрыв, дома по обе стороны его и парящий над всем этим Замок Кредитон; представились старинные мощеные улицы Лэнгмута и Новый Город, обязанный своим ростом щедротам сэра Эдварда Кредитона, который, попутно с плотскими утехами, сделался миллионером сам и принес благоденствие другим. Горничную хозяйки поселил под одной крышей с самой леди, выделил содержание белошвейке и взял на службу в компанию ее сына.

Я испытала сильное желание хоть на миг перенестись туда: вдохнуть морского холодного ветра, понаблюдать за неутихающей суетой порта, полюбоваться парусами тендеров и клиперов бок о бок с самоновейшими пароходами вроде «Невозмутимой леди»…

— По-моему, всякий скучает по родине, когда оказывается вдали от нее.

Она принялась расспрашивать про Лэнгмут и вскоре перешла на Замок Кредитон. Она жадно впитывала мельчайшие подробности, а ее преклонение перед леди Кредитон не имело границ.

Дольше оставаться за обеденным столом не имело смысла. Обе мы съели очень мало. Я с сожалением глянула напоследок на остатки рыбы, представив, как увижу их завтра на этом же столе.

Мы перешли в «салон», куда Перо доставила наш кофе. Вечер располагал к откровениям.