— Что? — Дикий не сразу понял о чем речь.

— Почему тебя Диким называют? — повторила девушка вопрос.

— Ах, это… Бог его знает. Прозвали так.

И Дикий стал рассуждать о прозвищах. Всегда так было. Фамилии это ведь тоже бывшие прозвища. Но фамилии часто уже не хватает, и вот Иван становится Грозным, а Петр — Великим. Постепенно Дикий перешел к викингам, стал вспоминать, что Эйрика звали Кровавой Секирой, а Харальда — Косматым, а Торгойра — Шип-ногой, Олейва — Рукояткой, Бьярна — Свободным, много разных прозвищ…

— Но вид у тебя совсем не дикий, — перебила Ольга. — Значит твой характер такой, поступки. Так?

— Мне не очень хочется об этом говорить. Ты человек нейтральный. Можешь не понять.

— Тогда не будем.

Дикий посмотрел на плиту и к своему удивлению увидел почти готовый плов, который Ольга успела приготовить, пока они болтали. Обстановка такая мирная, непривычная. Даже в сон потянуло… Хлопнула входная дверь и Дикий вздрогнул. Если это полковник, то один ли он? Сейчас рота автоматчиков набежит, заломят руки, нацепят наручники и надают по яйцам… Но — нет. Все путем. Просто папа с работы пришел. Сейчас ужинать станем…

Плов положено есть руками, но это пусть таджики или «духи» всякие забавляются. Ложкой — тоже ничего. Ели и нахваливали Ольгу, и хотя лесть была чрезмерной, девушке нравилось.

— Может, еще? Папа? Дик?

Да, конечно, еще, отвечали мужчины, переглядывались. Дикий видел, что полковник чем-то озабочен, но старается выглядеть беззаботным и веселым. Ольга тоже заметила перемены в настроении отца, сказала, когда они поели, выпили кофе и стали курить (курили, правда, только мужчины):

— Мне не нравится как ты выглядишь, пап. Может, вам надо посекретничать? Так я не против.

— Да, — быстро согласился полковник, — мы побеседуем, пожалуй.

Дикий прошел за полковником в его кабинет, который был кабинетом и спальней одновременно. Те же книжные полки, как в коридоре и гостиной, та же простая и крепкая мебель. Анатолий Сергеевич сел за огромный старомодный стол, залитый светом от настольной лампы с желтым абажуром, и жестом предложил Дикому сесть в кресле напротив. Дикий сел и достал сигареты.

— Я хочу тебе кое-что показать. — Полковник достал из кейса, который он прихватил, когда они проходили коридором, тонкую папочку и протянул Дикому. — Полюбопытствуй.

Никаких специальных грифов — «секретно», «совершенно секретно». В папке находились бланки с фотографиями отличного качества. Кроме бланков в папке находилось и досье.

— Читать-то можно?

— Можно. В ФСК, правда, еще этой информации нет. Впрочем, про себя ты ничего нового не узнаешь. Может, только про своих… не знаю, как даже и говорить в нынешний исторический момент… подельников? соратников?

Дикий стал читать досье внимательно.

— Извини, полковник, — сказал он. — Я должен изучить.

— Изучай, изучай.

Пачка листов не была особенно толстой, и хотя достаточно фактов биографий указывалось точно, информация во многом устарела и не давала представления о бригаде Дикого, о методах разведки и тому подобное.

— Прочитал, — сказал Дикий и положил папочку на стол. Не удержался и улыбнулся.

— Чего улыбаешься? — нахмурился полковник. — После нашей встречи в горах я просто обязан был взять вас на разработку. Но делал это «втихую». Здесь, — полковник постучал указательным пальцем по папке, — только официальный материал. Некоторые факты биографии опущены за ненадобностью. Но есть информация, которую я для себя собирал. Я знаю, конечно, не все, но знаю много. Патриотически-бандитская деятельность. Дело трудносоединимое. Один вопрос имею. Тебе зачем все это надо? Или то, или другое.

Что-то Дикий должен был ответить. Только он не знал ответа. Так получилось. Да, если говорить честно, он бандитствовал, осуществлял викинг, но и норманны, уходившие в этот самый викинг, возвращались; значит, любили свои суровые скалы, фьорды, свою, как говорят, историческую родину. А чем Дикий и его дружина хуже?..

— Сложно сказать, — он попытался ответить. — Я делаю то, что делаю. Люди из ваших контор тоже за словом в карман не полезут, а за наганом полезут элементарно. И вы и мы закон нарушаем, так что здесь мы равны. Просто… просто вы защищаете интересы конунга, а мы вольные ярлы.

— Какие ярлы? — Не понял полковник.

— Исторические параллели, Анатолий Сергеевич. Были такие командиры у варягов тысячу лет назад.

— Слава богу! — Полковник даже засмеялся. — Слава богу, что тысячу лет назад. Нам ярлов твоих для полного счастья сейчас не хватает. А еще ты кого называл?

— Конунга.

— Кто такой?

— Что-то вроде короля.

— Нет, за короля я лично биться не стану. Король у нас гниловат.

— Вот и не будем передергивать. Мораль, этика и прочая чешуя! Как сказал один автор — все это тонкая пленка на первобытном мозгу троглодита. В экстремальной ситуации она прорывается, и рафинированный интеллигент хватается за дубину… У нас гены жестокие! Просто, одна жестокость считается во благо…

— Это ты камень в мой огород?

— Я не про камни, полковник. Я патриот. Ты не смейся! Просто на данном этапе получается, что братва честнее тех, кто имеет политическую власть. Зачем я тебе все это объясняю? Все ты знаешь не хуже меня. Знаешь, что существуют понятия — «вор» и «законник». Не «вор в законе» — это ментовские базары! Старые воровские понятия и обладают реальной властью. «Вор» никогда не поставит себя выше «закона», Неписанные «законы» соблюдаются десятки лет! А поскольку политическая власть сейчас — это власть воровская, то и должна она жить по «воровскому закону». Только не живет по «закону», беспредельничает! Общероссийский воровской лагерь! Вот к чему мы приехали. Тут все — этапники, сокамерники, враги или кенты по зоне. Кто-то, проигравшись и проворовавшись, дергает в бега, кто-то паханит на месте, кто-то шестерит, кто-то живет мужиком, кто-то пацаном. Кого-то трахают, как хотят, загнав в обиженку. Врачей и учителей, к примеру! Кого-то мочат за базар или за дело… Государственная политика! Только ваша власть не имеет действительных «понятий». Лишь бы хапнуть, а остальное для них не в цвет, гори все синим пламенем…

— Подожди, подожди! Разошелся. — Полковник сидел откинувшись в кресле и посматривал на Дикого с интересом и удивлением одновременно. — Идеолог тоже нашелся. Так что же ты считаешь «настоящим понятием»?

— Понятие простое — будь тем, кто ты есть. Если ты мент, к примеру, защищай закон без всяких соплей и не воруй. Если ты политик, старайся для народа, который тебя выбрал.

— А если ты вор…

— А если ты вор, то ты вор, а не мент или политик. Стал рабочим — работай, не воруй. Воровать должен вор. И так далее!

Дикий постарался остановить себя и остановил. Иногда хочется высказаться, но не всегда нужно. Он не знал — нужно сейчас или нет. По крайней мере, его на откровенность раскрутили. Или не раскрутили. Это он сам раскрутился.

— Что ж, — сказал полковник и устало улыбнулся.

— Поговорили. Хорошо поговорили. Я честно.

— Эту операцию мы должны планировать вместе. Мои люди, по крайней мере, не предадут. А как твои?

— Мои? Именно мои — не предадут.

— Вот видишь, и ты не за всех уверен. А я уверен за каждого!

Полковник поднял руку и Дикий замолчал. Ладонь была широкая и мощная, со шрамом поперек. В жесте чувствовалась уверенность и правота.

— Перейдем к делу. Много пустых слов мы наговорили. Я согласен на компромисс в этом деле. Я на себя, может, и много беру, но за базар, как у вас говорится, отвечу.

Дикий был согласен. Внутренне он был даже готов подчиниться, но не удержался и проворчал:

— Досье твое — пшик. Если меня не станет, все пойдет по нашему плану, а не по вашему.

— Ладно, не ворчи, — остановил его полковник примирительно.

— Ты мне одолжение не делай, — добавил Дикий по инерции.

— Ни-ни! Никаких одолжений.

— Мне, честно говоря, все равно кого собираются из наших сановников грохнуть. Я и сам бы… Разговор идет об отношениях России и Украины, значит и об интересах моей структуры. Так ее назовем.