Одним из немногих предложений, которые он принял, была съемка рекламного ролика «Американ экспресс». В начале восьмидесятых эта выпускающая расчетные карты компания запустила рекламу с участием знаменитостей, чьи лица не обязательно были всем известны. Вместе со Стивом в рекламе снимались другие звездные персонажи эпохи восьмидесятых: Джон Клиз, Тип О’Нилл и Том Лэндри, — и каждый из них спрашивал зрителей: «Знаешь меня?» Одетый в смокинг Стив бродил по декорациям дома с привидениями под жутковатые звуки органа, а вокруг расстилался густой туман и сверкали молнии.

Позже он признает, что участие в проекте было ошибкой. «После участия в этой рекламе у него появилось странное чувство, он словно создал собственного монстра Франкенштейна», — рассказывает Стэнли Вайатер, автор нескольких книг о Кинге. Увы, в рекламе Стива явно втиснули в стереотипный образ, навязанный ожиданиями публики.

Тем не менее Кинг успел попрактиковаться в актерском мастерстве, пусть и на куда менее масштабной сцене. «Внутри его прячется разочарованный актер, — говорила Тэбби. — Понаблюдайте за ним, послушайте, как он читает детям. Это могут быть комиксы „Марвел“, или „Властелин колец“, или что-то из написанного им специально для наших детей. Или же импровизированный кукольный театр с самодельной сценой, актерами — куклами с „Улицы Сезам“ — и нашим собственным репертуаром, состоящим из спектаклей о драконах, вампирах и всевозможных тварях».

После рекламы «Американ экспресс» предложения посыпались как из рога изобилия. Если бы Стив пожелал, то мог бы сняться в качестве приглашенной звезды в сериале «Любовная лодка» или же попасть на канал Рода Серлинга, став ведущим обновленной еженедельной версии «Сумеречной зоны». По ряду причин Кинг предпочел отказаться: несмотря на растущую публичность, он по-прежнему хотел, чтобы люди и средства массовой информации интересовались его творчеством, а не его персоной. К тому же, всего лишь понаблюдав со стороны за съемками «Участи Салема», Стив успел понять, что ему не избежать неоправданно завышенных требований цензоров, которые так и норовят выхолостить его произведения.

«В прайм-тайм можно показывать не больше одного удара в нос за час, а вы замахнулись на ужасы по ТВ?.. Я не испытывал ни малейшего желания пробовать: не хотел шесть недель мелькать на телевизионных экранах и с треском вылететь только потому, что в один прекрасный вечер зрителям надоест моя физиономия и они просто переключат канал».

Его по-прежнему ставило в тупик, что людей тянет к нему как магнитом только потому, что он известен: «Подобная реакция несколько удивляет — боюсь, я не совсем понимаю, в чем тут дело. Писатели не звезды — да и не должны ими быть. Думаю, со временем люди это поймут и все встанет на свои места».

Как бы то ни было, когда однажды Кингу позвонил продюсер и предложил появиться на игровом шоу «Голливудские крестики-нолики», Стив понял, что с него хватит. Он ответил отказом, а вскоре ему на глаза попалась статья в «Бостон глоуб», посвященная его любимой бейсбольной команде «Ред сокс»: забавно, автор статьи сравнивал недавно прошедший матч с одним из романов Стивена.

«Я словно попал на страницы собственной книги, — говорит Кинг. — Пожалуй, это высшее проявление ужаса и комедии в одном флаконе». Впрочем, он отнесся к новой роли спокойно, даже с долей иронии: «Видимо, Америке нужен Санта-Клаус и в каком-то смысле Америке нужен пасхальный кролик, и, само собой, ей никак не обойтись без Рональда Макдональда — думаю, он даже важнее, чем Санта-Клаус. Но и бука Америке тоже нужен. А поскольку Альфред Хичкок мертв, вакансию временно заполнили мной».

Хотя Стив старался вести обычную жизнь, мировая известность диктовала свои правила; где бы он ни появлялся, его узнавали. Больше всего Кинга расстраивали походы в торговый центр. Если ему случалось приехать пораньше на встречу с читателями, он просто бродил по залу, глазея на витрины. Вокруг тут же начинали шептаться: «Это же Стивен Кинг!» Он старался не обращать внимания, но люди часто не отставали, увязываясь следом.

Издатели и редакторы, публиковавшие его в начале карьеры — многим из них Стив продолжал помогать, время от времени подкидывая то рассказик, то аннотацию, — также не избежали соблазна и часто не брезговали извлекать пользу из звездного статуса старого клиента. Его популярность эксплуатировали все, кому не лень. Журналы соревновались за право поместить громкое имя на обложку — раз от раза все более жирным шрифтом, — и ладно бы только журналы: антологии вроде «По следам кошмара» и «Байки при свете луны», а также некоторые из ежегодных сборников рассказов в жанре фэнтези внаглую наживались на бесплатной рекламе. Не то чтобы Стив их винил — подобные сборники рассказов разных писателей отчаянно нуждались в паре-тройке известных имен, чтобы завлечь читателя, — однако, на его взгляд, господа издатели несколько увлеклись: «На обложке каждого второго журнала, опубликованного в Штатах, на самом вид ном месте красовалось мое имя… Я чувствовал себя уличной девкой, чьи прелести выставлены напоказ в живой секс-витрине на Сорок второй улице».

Кинг объявил, что с этой минуты и впредь отказывается «торговать собой на потребу ушлым рекламщикам», и внес изменения во все договоры: отныне его имя могло быть помещено на обложку любого сборника исключительно как пункт списка, среди имен других авторов, оформленных в алфавитном порядке, на всех — один стандартный шрифт.

Чем больше народу охотилось за Стивом в надежде извлечь выгоду из его успеха, тем чаще он искал прибежище в тиши своего кабинета. Бангор являлся одним из тех немногих мест, где Кингу не нужно было никого из себя изображать; он мог просто расслабиться и стать самим собой… Впрочем, место, где Стив вырос и сформировался как писатель, вызывало у него совершенно противоположные эмоции.

«Я люблю Мэн и одновременно ненавижу, — признавал он. — Настоящий Мэн навевает горькое чувство. Ведь настоящий Мэн — это не омары и не Бар-Харбор, как считает большинство американцев, — ничего подобного… Беззубые бедняки, автомобили, ржавеющие у обочины, и люди, живущие в палатках посреди леса, а внутри палатки — огромный цветной телевизор, — таким видим родной штат мы, коренные мэнцы».

Ему не требовалось отправляться за тридевять земель на поиски сюжетов, которые ждали прямо под носом, в родном Бангоре: «Провинциальный городок — отличное место действия для напряженного сюжета, потому что мы понимаем, что там существует свой микрокосм. В Нью-Йорке могут проживать сотни тысяч городских пьяниц, а ведь нам вполне достаточно одного. И этот один всегда найдется в маленьком городке».

По мере того как Стив осваивал скрытые возможности Бангора, он все больше времени проводил с Тэбби и детьми. К примеру, Кинги любили собраться семьей за обеденным столом с одной книгой на всех: кто-то из членов семейства читал свой отрывок и передавал дальше — и так по кругу.

В другой игре Стив придумывал завязку и первые несколько строк истории, а затем передавал ее кому-нибудь из детей, и тот продолжал. Позже Джо и Оуэн стали играть в собственный вариант под названием «Пиши-читай»: один писал первую страницу рассказа, а другой подхватывал, и наоборот.

Джо явно пошел в отца. В возрасте двенадцати лет он написал эссе и послал его в «Бангор дейли ньюс». Через несколько дней эссе опубликовали. «Мне казалось, я вот-вот прославлюсь», — вспоминал позднее Джо. Однако стоило юному писателю увидеть газетную статью, как его энтузиазм угас. «Я читал и краснел: сплошные банальности и балабольство. В конце они добавили коротенькую приписку: „Джозеф Кинг — сын знаменитого автора бестселлеров Стивена Кинга“, — и мне стало ясно, что мой опус опубликовали по одной-единственной причине: из-за отца. Я был в том возрасте, когда страх унижения, пожалуй, сильнее страха смерти; почти сразу после того провала я начал подумывать, а не попробовать ли писать под другим именем».

В семье Кинг не существовало такого понятия, как «родительская цензура»: Стив и Тэбби не ограничивали детей в выборе фильмов или книг. В случае Джо подобная политика вылилась в пониженную восприимчивость подростка к любимому кино отца. На свой двенадцатый день рождения он сообщил родителям, что хочет пригласить друзей на просмотр «Рассвета мертвецов» — первый для большинства гостей и десятый (!) для самого Джо. Медленно, но верно его друзья один за другим покидали комнату, хотя нашлась парочка храбрецов, которые все же досмотрели фильм до конца, стуча зубами от страха и побелев как полотно…